Долгий, пристальный, испытывающий взгляд прямо ей в глаза. И противоречиво короткий ответ.

— Ты обо мне тоже, — а потом, уже развернувшись, не глядя на нее, так же коротко: — Я не против, работай, где хочешь, если решила, — и поспешно вышел, оставив ее недоумевать над своими словами.

И она недоумевала. Всё-таки, должна была признать Даша, Вересов оказался прав, она действительно его не знала. Ни о нем, ни, уж тем более, его самого. Что ей было известно? Только то, что он был сыном дяди Олега, отчаянно любил отца, учился в Англии, работал юристом в преуспевающей фирме и был ее опекуном. Исключая те познания об его характере, которые она могла бы отметить, больше о нем, Даше ничего известно не было.

Бесчувственность в нем боролась со страстностью, эгоистичность с желанием помочь, цинизм был явно напускным, но Антон старался сделать его своей второй сущностью. Равнодушие сердца можно было легко нарушить, вытянув из щелки, образовавшейся в защитном панцире, истинные чувства этого, казалось бы, бесчувственного мужчины. И хотя Антон Вересов, как ей думалось, уже не был загадкой для нее, всё-таки Даша признавала, что не знает его до конца. Не то, чтобы ей отчаянно хотелось узнать о нем всю правду, она не стремилась к этому, да и не к чему всё это, но знать о «противнике» всё было бы уместно и разумно. Пусть им и осталось жить вместе всего два года.

А вскоре ей стало известно, что у него ужасные друзья. К несчастью, ей довелось с ними познакомиться.

Они столкнулись совершенно случайно, в воскресенье, когда Даша, уставшая и совершенно не готовая принимать колкие замечания в свой адрес, вернулась домой с работы. Открыла дверь своими ключами, как делала это всегда, зашла в прихожую и… услышала чьи-то голоса в гостиной. Мужские, ей не знакомые. И насторожилась. Разговор смолк, послышался легкий шепоток, а затем прерывистый не смех, а откровенный хохот, который не смутил ее, а отчего-то разозлил.

— Это Даша, — сказал Антон сдержанно.

— Твоя… подопечная? — послышался мужской голос, вынудивший девушку передернуть плечами, а вот последовавший за этим смех заставил ее нахмуриться.

— Познакомишь? — еще один голос, менее веселый, но смешливый, Даше он тоже не понравился.

— Еще чего, — себе под нос пробормотала девушка и, быстро сбросив туфли, устремилась к лестнице.

Но не успела она сделать и пары шагов, как была остановлена насмешливым и язвительно неприятным мужским голосом, принадлежавшим, очевидно, одному из друзей Антона.

— О, а вот и наша нежданная гостья!

Гостья! Ну, надо же. Даже и представляться не нужно…

Даша сдвинула брови, стиснув зубы, но учтиво промолчала. Медленно обернулась, даже не меняя в знак приветствия выражения лица. Он ей не понравился с первого слова, и менять свое к нему отношение столь скоро она не собиралась. В дверях гостиной возвышался светловолосый гигант, довольно симпатичный, с блестевшими глазами и откровенно насмешливой улыбкой, явно имеющей намерение кого-то уколоть ею. Ее, Дашу, в данный момент.

Через пару секунд за спиной гиганта появился Антон, чем-то недовольный, мрачный, и второй мужчина, не такой высокий, как блондин, темноволосый, но тоже улыбающийся.

— Она ж совсем маленькая, правда, Лех? — иронично хохотнул блондин, обращаясь к другу, но не отводя глаз от Даши. — Такую и одну оставить нельзя, правда? — и это Дашу почему-то болезненно уязвило.

— А где же ты была, деточка? — насмешливо проговорил этот Леха.

— Да еще одна?!

— Слава! — попытался остудить друга Антон, выступив вперед. Глядя на Дашу, он сказал: — Я не ждал тебя так рано.

— Освободилась раньше, — игнорируя нападки его друзей, сухо проговорила девушка и, окинув мужчин иронично колким взглядом, ядовито улыбнувшись, бросила: — Я вижу, ты нашел себе хорошую компанию. Не буду мешать и пойду к себе, — и, не удержавшись, заметила: — А то вам, взрослым дядькам, дышащим на ладан, поговорить надо.

И, оставив за собой последнее слово, довольная произведенным эффектом, стремглав поднялась к себе, насладившись напоследок изумленными лицами друзей Антона и его помрачневшим еще сильнее лицом.

Она думала, что Вересов отчитает ее за эту вспышку, остудит, возможно, именно на это и рассчитывала, но разговора, которого она ждала, не последовало. Антон, казалось, решил оставить этот эпизод без должного внимания.

Лишь на утро обронил пару фраз о том, чтобы она старалась не язвить его друзьям.

— Я к твоим отношусь нормально, — сказал он, — поэтому прошу и тебя к моим друзьям относиться так же.

— Если они ответят мне взаимностью, — коротко бросила девушка, уткнувшись в книгу.

— Совсем не обязательно было острить, — парировал Антон, поджав губы.

— В ответ на их язву? — вскинула она брови, не глядя на Антона.

— Значит, просить тебя бесполезно? — нахмурился мужчина. — Ты всё равно сделаешь по-своему?

Даша пожала плечами, подняла на него взгляд и качнула подбородком.

— Я почту за честь, если ты меня с ними больше не столкнешь. Пусть даже случайно.

Мысленно чертыхнувшись, злясь на девушку за упрямство и дерзость, Антон согласился. Еще не зная, что сдержать обещание ему не удастся.

Глава 29

Пролетевшее почти незаметно, лето принесло множество неожиданностей и, как казалось Даше, нелогичностей в ее отношениях с Антоном, а пришедшая на смену жаркому лету золотая осень совершенно запутала их и без того непонятные друг к другу чувства.

Казалось, что-то должно было перемениться, но они парадоксально возвратились на круги своя, оказавшись на прежней точке отсчета. Они вернулись к ни к чему. Казалось, всплеск эмоций, которому они дали волю, был единственным, нелогичным, бесполезным проявлением чувства. Ни к чему не приведшим. Отбросившим их еще дальше друг от друга, на разные полюса, в разные реальности и миры, разведший их без цели и без логики.

Вроде и не скандалили, но вели себя друг с другом так, будто являлись заклятыми врагами. Они даже словом дурным в стороны друг друга не перекидывались, но что-то между ними было не так. После того дня, как Даша совершила ошибку. После того дня, когда Антон перестал строить вид заботливого опекуна.

Или именно факт, что его вниманием пренебрегли, и вынудило мужчину надеть маску беспринципного и хладнокровного негодяя, которому плевать на девчонку с улицы, вновь? И ее заставило посмотреть на него другими глазами, увидеть его маску холодности и надеть на себя свою? Спрятать переполнявшие их эмоции под эти маски и смириться с тем, с чем мириться было нельзя. Лишь для того, чтобы не быть узнанными, не казаться ранеными, не быть самими собой рядом с тем, кто этого, как им кажется, не оценит.

Но Даша странно ощущала себя в роли невольной «карательницы». В ее сторону не было сказано ни одного плохого слова, Антон, казалось, вообще перестал обращать на нее внимание, за исключением тех минут, когда, Даше казалось, он только и делал, что за ней наблюдал. Они разошлись «миром». Только от этого мира никому не было уютно. Это напоминало бомбу замедленного действия, огромный пустой шар, накаленный до предела, что, кажется, еще мгновение, и он рванет. Еще шаг, еще слово, еще движение… и его будет достаточно, чтобы разорвать липкую и непрочную паутину судьбы, на которой было подвешено равновесие их зыбкой неустойчивой жизни. Всего шаг… и не останется следа и от самой жизни.

Девушка часто гадала, что ее тревожит. Умея подстраиваться к новым условиям жизни, в которые ее цинично бросала жизнь, она, тем не менее, была чувствительна к переменам. И ощущала ту пустоту, что возникла между ней и Антоном. Пугающую пустоту, не бестелесную и не безжизненную, а наполненную раскаленной лавой из невысказанного непонимания. Она думала, что видит Антона насквозь, что разгадала его и увидела то, что он скрывал и не хотел никому показывать. Наивно полагала, что поняла его сущность, разглядела маску, но оказалось — этого было недостаточно. Не всё она увидела, не всё разглядела, чего-то не заметила, чему-то не придала значения.

В этом и было дело — они с Антоном так и не поняли друг друга. Так и не выслушали. Но на тот момент, наверное, слушать и понимать не стали бы. Некогда. Незачем. Больно. Обидно.

Даша жила с болью в сердце все эти годы, Антон тоже жил с нею. Но эту общую боль они не делили пополам, каждый лелеял свою, не принимая и не желая принимать чужую. Эгоистично и неправильно, не доверяя и не прислушиваясь. Боясь довериться и услышать то, что когда-то слышать отказались. Чужую правду, такую же истинную, как и собственная.

Страшно, больно, горько… Именно это и убивает желание сделать хоть что-то для того, чтобы ступить вперед. Страшно — довериться и быть преданным, снова. Больно — заглянуть прошлому в лицо и простить былые ошибки. Горько — осознавать, что ты можешь что-то сделать, но внутреннее «я» никогда не позволит тебе этого. Переступить через себя порой сложно, даже если ты понимаешь, что поступаешь неправильно, даже если видишь логику в том, что кажется неправильным и нелогичным. Но переступить через себя… через гордость, через ту истину, которую считаешь единственно верной, пойти против самой своей сути?.. Ради врага! Никогда…

И такие родственные по духу и судьбе чужие люди навсегда обречены остаться чужими друг для друга, лишь потому, что довериться ему оказалось гораздо сложнее, чем пренебречь. Сложнее, чем дать себе возможность отпустить прошлое. Сложнее, чем дать себе и своему обидчику второй шанс.

Но всё же… какие-то перемены Даша заметила, прочувствовала их на себе.

Антон стал странно на нее смотреть, вроде, не обращая на нее внимания, но как-то так… втихаря, едва заметно, больше косясь исподлобья, нежели разглядывая напрямую. И от этих взглядов Даше становилось не по себе. Создавалось ощущение, что ее оценивают. И это вкупе с тем, что ей он во время своих «осмотров» не говорил ни слова! И если раньше ее отторжение от него и желание относиться к нему равнодушно, делая вид, что его вообще не существует, было продиктовано стремлением доказать ему и себе, что так оно и есть на самом деле, то теперь… Даша просто боялась. Даже нет, не так, — она опасалась. Потому что не понимала значения этих взглядов. И отношения Антона к ней она тоже не понимала. Слишком быстрая смена настроений, чувств, устремлений, слишком разительное отличие от того Антона, каким он был в день их встречи на похоронах Маргариты, потом — каким он стал, когда узнал правду о четырех годах, проведенных под опекой мадам Агеевой, и теперь — совершенно апатичный и безразличный к тому, что с Дашей происходит мужчина.