— Ты что же, думаешь, что твоя подружка может что-то изменить? — гневно бросалась словами Маргарита. — И что? Твое происхождение, родословную, твое детство, проведенное на улице среди преступников?! Ты — никто, деточка, и никем останешься до самой смерти, этого не изменить, — восклицала Маргарита, едва ли не брызгая слюной от возмущения. — Это закон природы, диалектика этого мира, не тебе менять давно устоявшиеся правила. Замахнуться на что-то больше, чем то, чего ты достойна, это было слишком глупо и наивно. Ничего в твоей жизни не изменится! Живи, как живешь, и будь благодарна Олегу Витальевичу и Антону Олеговичу за то, что они вообще взялись за твое будущее, и мне — за то, что я, хотя у меня полным полно своих дел, взвалила на свои плечи заботу о тебе! — пронзала ее ненавистью глаз и едкими взглядами. — А ты, неблагодарная девчонка, еще жаловаться смеешь! — рыкнула она на Дашу. — Пошла прочь с глаз моих, и не смей мне показываться, а то я за себя не отвечаю.

И Даша ушла. Что она могла ответить на злые, но, к несчастью, правдивые слова этой женщины? Та была права. Она не имеет права здесь находиться. Это не ее дом, он не ей принадлежит, и только обещание, данное дяде Олегу, светлые воспоминания о нем, о Тамаре Ивановне, которым она была так дорога, и которых сама девочка очень любила, благодаря Лесе и Пашке, который ни на минуту не забывал о ней, придавали ей силы и желание двигаться дальше.

И она продолжала бороться, не сдаваясь, не отступая ни на шаг от намеченной цели. Она докажет всему миру, если понадобится, что дядя Олег не ошибся в ней! Он верил в нее, и она тоже в себя верила. Эту веру не в силах была сломить даже злость и ненависть женщины, решившей испортить ее жизнь.

В школе стали отмечать, что девушка стала одеваться гораздо хуже и скромнее, часто в поношенных джинсах или брюках, видавших виды, в заштопанных юбках, пошитых собственноручно из старых вещей кофточек. Учителя спрашивали, в чем дело, а Даша, откровенно смущаясь, отвечала, что денег на новые вещи у нее нет. Все дивились жадности и скупости Антона Вересова, которого считали таким же светлым человеком, каким был его отец, и за спиной Даши шептались, что деньги портят людей.

В кабинет дяди Олега Даша не попадала очень долго, проход ей был закрыт почти долгие два года, лишь в редкие ночи, когда Маргарита Львовна, уже начиная заболевать, плохо себя чувствовала, Даша крадучись пробиралась в кабинет родного ей человека и там, сжавшись комочком в его кресле, смотрела в окно, вспоминая то время, когда была здесь почти счастлива. Порой она плакала, не в силах сдержать слез, а потом ругала себя за подобную сентиментальность. Но ничего не могла с собой поделать.

Маргарита Львовна практически не заботилась о ней. Зато у мадам Агеевой был пунктик относительно того, что Даша должна, просто обязана была делать в этом доме. В первую очередь, конечно, не приставать к самой Маргарите с дурацкими просьбами и предложениями.

— Уволь меня от всего этого. Я тебе не нянька, да и ты уже не малышка, — вскинув подбородок, говорила она. — Можешь сама о себе позаботиться. И не смей лазить в холодильник, пока меня нет, а в кабинет Олега Витальевича не смей ходить, прибираться после тебя еще! Ты здесь живешь лишь из милости Антона Олеговича, попрошу тебя, милочка, об этом помнить!

Даша и помнила, никогда не забывала, не заикнувшись о том, что прописана в этой квартире, что дядя Олег ее удочерил, и у нее гораздо больше прав находиться здесь, чем у самой Маргариты, и даже о том, что именно Даша властна делать здесь всё, что ей хочется, а не мадам Агеева.

Конечно, Даша не была в доме Золушкой, но иногда именно ею себя и представляла. Только вместо мачехи рядом с ней находилась Маргарита, а доброй крестной выступала Леся.

Сначала Леся, до того дня, как Павел Игоревич Байер, или просто Пашка, перебрался в Москву.

Произошло это в конце лета две тысячи четвертого года, и Даша, удивленная факту приезда друга в столицу, не сразу поняла, что он собирается остаться здесь навсегда. Она встречала его в аэропорту и, едва его заметив, повисла на нем, как лиана, вцепившись в друга руками и ногами.

Как же она рада была его видеть! С ним она всегда чувствовала себя в безопасности, знала, что он может позаботиться о ней, что он никогда не даст ее в обиду, защитит и поможет, если надо.

— Егоза, — рассмеявшись, проговорил Паша, улыбаясь, — ты же меня задушишь. Смерти моей хочешь?

Даша, счастливо улыбаясь, почти забыв, что такое счастье, отстранилась и заглянула ему в глаза.

— Я очень рада тебя видеть.

— Да я уж вижу, — хмыкнул он и, подхватив девушку под руки, закружил, прямо в здании аэропорта. — А ты выросла, я смотрю, — поставив ее на пол, сказал он и, хищно улыбнулся: — Красотка моя.

Даша шутливо ткнула его локтем, и они поспешили к выходу.

Они в тот день гуляли по городу, много разговаривали, Пашка то и дело пытался ее рассмешить, а потом, едва вынудив ее улыбнуться пару раз за день, напрямую осведомился:

— И кто эта грымза, что заставила мою девочку забыть о том, что такое смех?

Даша лишь покачала головой, не глядя на него. Как бы не хотела она скрыть очевидное, не удалось.

— Не нужно, Паш, — проговорила она. — Я не хочу омрачать нашу с тобой встречу упоминаниями о ней.

Паша не стал настаивать. Он никогда и ни к чему ее не принуждал.

— Хорошо, — обыденно заявил он, — тогда расскажешь мне об этом в следующий раз, когда решишься, — он бросил на нее внимательный взгляд. — Времени у нас теперь будет много…

— То есть?.. — подозрительно сощурившись, спросила Даша.

— Как, я еще не сказал? — добродушно улыбнулся тот, лукаво глядя на нее. — Я остаюсь в Москве. С тобой.

Даша была ошарашена этой новостью. Ошарашена и изумлена. И долго не могла поверить ему.

— Паш, — начало было Даша, — если это из-за меня…

— Не волнуйся ты так, егоза, — мягко перебил ее Паша, гладя девушку по плечам. — Я решил расширяться, вот и всё, а Москва показалась мне самым… хм… перспективным местом для этого, — он посмотрел на нее очень пристально, почти прожигая взглядом. — Ты что же, не рада?

— Я рада, Паш, — выдохнула девушка, потянувшись к нему. — Очень рада, — повторила она, прижавшись к нему и в его объятьях ощущая себя защищенной. Так же, как рядом с дядей Олегом. Спокойно.

Именно в тот момент она окончательно уверилась, что никогда не сдастся. Теперь рядом с ней были люди, которые не позволили бы ей опустить руки. Которые верили в нее с той же остервенелостью, как верил дядя Олег. И так же, как она не собиралась подводить его, она ни за что не посмела бы подвести и их.

И новый две тысячи пятый год Даша встречала с уверенностью в том, что всё в ее жизни должно будет непременно измениться. С ней были близкие и родные, Леся, а теперь и Паша. Была, конечно, и Маргарита со своей неистребимой и убивающей ее саму ненавистью, но Даша верила, что всё изменится.

И изменилось. Через полтора года. В апреле, когда от инфекционного менингита умерла Маргарита.

Старые раны не затягиваются и не заживают, они лишь прекращают болеть. Старые люди не уходят из нашей жизни, они лишь перестают напоминать о себе. Может быть, за тем, чтобы сделать это потом.

Такой же старой раной на ее душе и сердце, сделавшим его холодным к нему, в ее жизнь вновь ворвался Антон Вересов. Спустя четыре года забытья, воспрянувших и вновь рухнувших надежд, печали, слез, обид и проклинаний тихими промозглыми ночами. Спустя годы пустоты и целостности, тьмы и лучиков света, немого крика ее души и его глухого молчания.

Он и она вновь вынуждены существовать рядом друг с другом под одной крышей.

Чтобы доказать всему миру то, что не смогли доказать изначально.

Что?.. Пока не знали ни она, ни он.

Глава 25

Даша не спала почти всю ночь, ворочаясь с боку на бок, глядя то в окно, то в потолок, и не в силах заставить себя не думать. Самые разнообразные мысли и их оттенки не покидали ее до наступления утра.

Алексей. Как с ним быть? Антон. Какими будут эти два года, что они должны провести вместе?

Все смешалось, сплелось, соединилось. Прошлое, настоящее, будущее связалось крепкой нитью, не способной порваться. Казалось, Даша подписывала себе смертный приговор. И она не могла избавиться от ощущения, что поступила неверно. Когда именно — она не знала, но что-то в ее жизни пошло не так.

Она поднялась и, взглянув на часы, поняла, что нет еще и шести утра. Направилась в ванную, позволив себе наслаждаться теплом воды и ароматизированной солью (интересно, откуда у Антона взялась соль?!) чуть больше того времени, на которое рассчитывала изначально. Обмотав голову полотенцем, девушка выскользнула из ванной, надеясь остаться незамеченной. Встречаться с Антоном с утра пораньше, да еще в таком непристойном во всех смыслах виде Даше не прельщало, и даже ее немного коробило. Но судьба, видимо, решила подшутить, потому что, не успела девушка и дверь приоткрыть, как тут же врезалась в чью-то широкую обнаженную грудь. Кому она принадлежала, угадывать не пришлось.

Вначале опешив, Даша уставилась на Антона, широко распахнув глаза, а затем, чертыхнувшись сквозь стиснутые зубы, стремительно отскочила от мужчины с застывшим на лице возмущением.

Антон, кажется, был ошарашен не меньше, потому что тоже стоял и смотрел на нее, приоткрыв рот.

— Ты что тут делаешь? — с трудом разлепил он губы и, шагнув к ней, разгневался. — В такую рань?!

— Я тут живу! — процедила сквозь зубы девушка, подбоченившись. — И если тебе это не нравится, будь так любезен и отправь меня домой! В конце концов, это была твоя идея, привезти меня сюда.

Антон, на удивление, быстро заткнулся. Поморщившись, он качнул головой.