Она отнимала у него отца.

Этого было достаточно для того, чтобы ее ненавидеть. И он стал ненавидеть.

Хватило и нескольких дней, чтобы он осознал, что это не шутка и не обман. Хватило одного взгляда на отца, когда он, полагая, что его никто не видит, укрывал одеялом хрупкие девичьи плечи, когда девочка заснула на диване в гостиной, и осторожно, чтобы не разбудить ее, выходил из комнаты. Хватило одного лишь взгляда, чтобы понять, чтобы осознать, чтобы не принять того, что сулило ему будущее.

Отец уже не будет прежним. Он изменился. Он тянулся к ней. К этой девчонке с улицы, она словно околдовала его. Даже к нему, своему сыну, он так никогда не относился! Когда он был маленьким, разве мог надеяться получить от него такую же заботу?! До дня, когда умерла мама, у него, по сути, и не было настоящего отца. У него был профессор, лучший преподаватель университета, и исследователь, который пытался купить сынову любовь дорогими диковинными подарками из экспедиций.

Профессор и исследователь, но никогда — до смерти мамы — просто отец.

И сейчас, когда Антон, наконец, обрел то, чего не имел с детства, какая-то никому не известная девчонка с улицы готова была все разрушить. Растоптать его и его чувства, даже не понимая, что именно творит.

Ему было плевать, кто она такая. Он не желал ничего знать о ее прошлом, хотя отец пытался рассказать ему, что с ней произошло. Он знал, что она потеряла младшего брата, которого, очень сильно любила. Отец сказал ему об этом на его вопрос о том, почему мальчика нет в Москве. Знал, что ее мать пьет, не заботится о детях. Знал так же, что сожитель матери бессердечный негодяй. Больше этого он знать о ней не желал. Не хотел привязываться к ней, не хотел испытывать к ней жалость или сочувствие, которые обязательно привели бы его к другим к ней чувствам. Он не желал, отказывался что-либо чувствовать по отношению к ней. Ему это было не нужно. Он для себя уже многое решил.

Она была человеком не только не его круга, но воровкой. Его прежней жизни, доставшейся ему высокой ценой. Слишком высокой, чтобы он сейчас мог просто так отдать то, к чему стремился долгие годы.

Он не понимал, как отец мог пойти на это. Почему он привез ее к ним домой? Почему вообще ввязался во все это? Зачем, почему, с какой стати?! Ведь у нее ничего не было. Кто ее родители, кто ее воспитал, чему ее вообще научили?! Можно ли доверять ей?! Но отец доверял. Он, очевидно, ни на мгновение не задумывался над тем, кто ее родители, где и в каких условиях она выросла. Его вообще ничего не волновало. Только то, что она сейчас рядом с ним, и что он может о ней позаботиться. Совершенно забыв о том, что у него есть сын! И это бесило.

Сказать, что он ревновал? Ревновал отца к этой маленькой воровке? Да, наверное, так и было. Но еще он искренне не понимал, почему отец с ней возится. В России тысячи таких же детей, как она! Зачем же приводить их в свой дом и брать на себя ответственность за их будущее, за их воспитание?!

Антон искренне не понимал этого и, убегая от всех в охваченные ночью улицы, долго думал над тем, что происходит в его жизни. Хотелось разобраться, хотелось понять. Отца понять.

Может быть, он что-то упустил из виду, на что-то не обратил внимания или просто закрыл глаза? Может быть, было нечто такое, чего он просто не заметил, скрываясь за собственной болью, не обращая внимания на боль отца?! Ведь нельзя просто взять и привязаться к мало знакомой девочке до такой степени, чтобы сделать ее смыслом своей жизни?! И отец не такой, чтобы рубить с плеча.

Но как он ни старался понять, сколько бы оправданий и причин, носящихся в его голове, не придумывал, так и не смог этого сделать. Понять мотивов его поступков по отношению к ней так и не смог.

Невольно он всегда вспоминал ее. Ту, которая ворвалась в его размеренную, установленную жизнь, невольно став ее разрушительницей.

Он вспоминал, как увидел ее впервые, в тот вечер, когда, едва вернувшись домой, вновь уехал. Лишь потому, что она находилась там. Маленькая, худенькая, с тонкими плечами, короткими темными волосами чуть ниже плеч, которые так усердно заплетала в косичку, и с выразительными глазами цвета ночи, казавшимися огромными на бледном личике с упрямым подбородком. Она всегда держалась в стороне, не решаясь подходить ближе. Действия ее были скованными, даже нерасторопными, неуверенными и словно стыдливыми. Взгляд на него — всегда исподлобья, укоряющий и обвиняющий в чем-то.

А в день, когда он ее нашел, подумать только, она сказала ему, что он «плохой»! Повторила это дважды. И как бы ни хотел он себя признаваться в этом, но это его задело. Гораздо больше, чем он хотел бы, чем мог бы себе позволить. С какой стати, ведь его не интересует ее мнение!? Тогда почему в груди после ее откровенно искренних, чувственных слов остался горький, разъедающий осадок!? Он потом еще долго ворочался в постели, вспоминая ее слова, сказанные без утайки, откровенно и прямолинейно, вспоминал и ее взгляд, хлесткий и очень острый. Даже то, как дрожал ее подбородок, и сдвинулись к переносице темные бровки, вспомнил.

Он тогда приказал себе не думать. Вообще ни о чем не думать в ту ночь. И, как ни странно, получилось.

Он почти не видел ее с того рокового дня, они почти не встречались и, конечно же, не разговаривали, но он уже почти ненавидел ее. За то, что она посягнула на самое дорогое, что у него было. На его отца.

Ему было все равно, что она думает, где ходит, чем занимается. Но его бесило, что отец носится с ней, как… черт! Как с дочерью!? В то время как его родной сын сходит с ума от безнадежного и откровенного безразличия к нему!? Этого Антон вынести не мог, а обманывать, уговаривая себя в том, что смог бы, что постарался бы, — уже не позволяла совесть. Он бы принял новую работу, смирился с новой женщиной. Он бы понял, если бы отец сказал, что ради карьеры должен, например, уехать за границу. Он бы смирился, понял, отпустил, не держал. Он бы поддержал его в этом. Но он никогда не сможет смириться с тем, что какая-то девчонка с улицы пытается заменить отцу его! Его — родного сына!

Он терпел. Довольно-таки долго терпел. Ради отца, ради Тамары Ивановны, которая тоже привязалась к девчонке. Он стал реже ночевать дома, пропадая у друзей или в компании подруг. Пытался заглушить разочарование и подавить одиночество в ночных клубах, где ритмы заводных мелодий стирали из его памяти ее тихий надрывный плач, когда он обнаружил ее после побега. Почему-то все мысли его вновь и вновь возвращались к той ночи, когда она убежала, и перед глазами кружились картинки этого прошлого.

Тогда он, действительно, поддался внезапному порыву, и злился потом на себя за него.

Какого черта какая-то девчонка вызвала в его душе такую бурю чувств?!

Она так смотрела на него своими глазками, что у него душа переворачивалась. Она так сильно боялась, и этот страх он будто ощутил кожей. Он обдал его горячей взрывной волной, накрыв с головой, как поток раскаленной лавы. Выжег изнутри всю злость, гнев и ярость, которые он к ней испытывал. Но лишь на несколько минут. Порыв прошел, и реальность обдала ушатом ледяной воды его разгоряченное тело.

Да, он ей сочувствовал, жалел ее, он испугался за нее, — ведь, действительно, испугался, когда она убежала! Но это ничего не значило. Ее прошлое, о котором он не знал, да и не хотел ничего знать, было в прошлом. И, несмотря на жалость и сочувствие, он не мог подавить в себе противоречивых к ней чувств.

Она по-прежнему была девочкой, которая отняла у него отца. И изменить этого было нельзя.

Если подумать, а в последнее время Антон думал очень много, наверное, он бы и смирился с тем, что она живет с ним под одном крышей, что ходит рядом, ест за одним с ним столом, с тем, что спит в комнате, в которой раньше спал он. Он даже с тем смирился бы, что она стала так много значить для его отца. Но он не мог смириться с тем, что Олег пытался навязать свою философию и ему!

Олег всеми силами пытался внедрить в сына любовь к этой девчонке, слепую и безудержную, какой была и его любовь к ней.

А Антона бесило это рьяное желание отца подчинить его своей воле. Сделать так, чтобы и он полюбил его воспитанницу. Он надавливал на него почти незаметно, но Антон ощущал это давление, так же остро, как сопротивлялся этому давлению. Он терпел, мирился, боролся с собой и сопротивлялся своим истинным чувствам к ней, которые переполняли его, словно ворвались в кровь, забрались под кожу.

И в один прекрасный момент он не выдержал. Сорвался. Вырвалось во вне все, что накипело.

Раскрутилась тугая пружина, взорвалась, разлетелась на тысячи крупинок боли, обиды, разочарования и злости. Обдала обжигающей искрой и вонзилась в кровь. Поставила его перед жестким выбором.

Это должно было случиться, рано или поздно. Антон чувствовал все нарастающее напряжение, которое сквозило не только в стенах его дома, но, кажется, дышало парами кислоты в воздухе.

Рано или поздно это должно было произойти.

Они не раз и не два уже ссорились с отцом из-за нее.

Он не сдерживался в выражениях, он срывался, он почти всегда теперь срывался в разговорах с отцом. Кричал, отчаянно жестикулировал и доказывал свою позицию, свою точку зрения. И негодовал, яростно негодовал из-за того, что Олег даже не пытался вникнуть в суть его проблемы, а твердил одно и то же.

Накануне той ночи, когда свершился роковой выбор, Антон серьезно поссорился с отцом.

— И ты хочешь променять меня на нее?! — кричал он, не задумываясь о том, что его могут услышать. — Ты с ней хочешь жить?! — он не мог сдержаться. — Какая-то… грязная девчонка с улицы заняла мое место?! — лицо его исказилось. — Да она никто для тебя, — никто, понимаешь?! А я — твой сын, черт побери!