— Пожалуйста, — прошептала девочка, со слезами в глазах, глядя на сожителя матери. — Пожалуйста, ему еще можно помочь. Он крепкий… он выберется, я знаю, — молила она, дрожа всем телом.

— Да ниоткуда он не выберется! — раздраженно отрезал мужчина, бросив на мечущегося на кровати Юрку пренебрежительный взгляд. — Ты что, не видишь? Какой он крепкий, бл**? Какое там выберется? Помрет твой братец, смирись уже, а!? — и, покачав головой, стремительно вышел из комнаты.

Но Даша так и не смирилась. Проводив Алексея ненавидящим взглядом, она кинулась Юрке на грудь.

— Потерпи, моя хороший, потерпи, — шептала она, обнимая брата за плечи. — Потерпи, совсем немножко… Я найду способ, я найду!.. — заплакала она, сдерживая рвущиеся из груди рыдания. — Я к соседям пойду, они не откажут, я знаю. Я им потом все отдам… — она поцеловала брата в лоб. — Ты только держись, слышишь? Держись. Потерпи совсем чуть-чуть, немножко, хорошо?.. Потерпи, мой родной, мой хороший.

— Дашка… — сухими губами вдруг выдавил мальчик из себя, и Даша стиснула зубы, чтобы не закричать. А Юрка тихо, с усилием, вновь выдавил: — Дашка…

— Я скоро приду, мой хороший, — зашептала она, сжимая маленькую потную ладошку своей рукой. — Я только к соседям сбегаю и сразу же вернусь. Ты только потерпи, хорошо? Пожалуйста… Пожалуйста…

И стремглав кинулась с места, стирая с лица текущие из глаз слезы.

А вслед ей неслось, как заклинание, как молитва, голос брата, повторяющего одно и то же.

— Дашка… Дашка… Дашка…

Но она не успела. Опоздала. Юрка не дождался ее.

Застыв в дверном проеме с зажатыми в руках лекарствами, она смотрела на застывшее на кровати тельце брата и ощутила, как холодная липкая дрожь расползлась по телу, сковав его путами. Она кинулась к нему, упала на колени рядом с постелью, стала отчаянно трясти мальчика за плечи, вынуждая отреагировать на свои мольбы, гладить, а потом, не получив результата, трепать по щекам. Она убирала со лба прилипшие к коже волосы, насильно открывала ему глаза, а затем рот, засовывая внутрь таблетки, вновь тормошила его, вынуждая отозваться, и не хотела, не желала верить, отказывалась принимать случившееся, как факт.

А затем застыла, с громким, душераздирающим криком бросилась брату на грудь и разрыдалась.

На ее крик в комнату вбежал Алексей. Обозленный и раздосадованный, гневно зыркнул на Дашу.

— Ну, что тут еще случилось? — воскликнул он, а потом, заметив неподвижно лежащее на кровати тело мальчика, поджал губы. — Скончался, что ли? — посмотрел на застывшую на груди брата Дашу. — А я ж тебе говорил, что помрет, что ж ты мне не поверила? Крепкий, крепкий… Тьфу! — он подошел к девочке и дернул ее за плечо. — Ладно, оставь ты его, чего рыдаешь? Поможешь ты ему теперь, что ли? Помер и помер, суждено ему, значит.

Он даже не дал ей с ним попрощаться. Просто дернул за руку, когда Юрку хоронили, и не отпускал, пока могилу не засыпали землей. Она рвалась, билась, кричала и умоляла его, но Алексей был непреклонен.

Пару дней она ни с кем не разговаривала, запершись в своей комнате, и всё смотрела на старую фотографию, которую они привезли из Сосновки. Отец и она с Юркой. Два дорогих ее сердцу человека. И оба оставили ее одну в этом страшном, жестком мире!

С того дня, как умер Юрка, ей каждую ночь снились плохие сны.

И сегодня ей тоже приснился кошмар.

Она проснулась в холодном поту и села на кровати, тяжело дыша.

Схватившись за голову, девочка заплакала, не стесняясь, в голос. Упершись головой в поднятые колени, она тихо рыдала, отдаваясь целиком своему горю.

И рядом не было никого, кто мог бы успокоить ее. Никого не было рядом. Юрка, отец!.. Где же вы?!

Дядя Олег?.. Да, он, наверное, помог бы ей, он и так помогал. Разве не приходил он к ней каждую ночь, думая, что она не замечает его присутствия? Приходил. И она знала, что он приходил. И ей становилось легче, спокойнее. Она засыпала быстрее, когда, проснувшись после очередного плохого сна, его уверенный ласковый голос убаюкивал ее и уговаривал поспать. И она засыпала, и больше не просыпалась до самого утра.

Прошло чуть больше недели с тех пор, как она поселилась у дяди Олега, но каждую ночь ей снились кошмары. Как она ни старалась уверить себя, что всё хорошо, что теперь всё хорошо, все же не могла принудить свое сознание поверить в это. Она устала от кошмаров, они ее выматывали.

Чаще всего она видела во сне Юрку, а пару раз ей приснился Алексей. Он злобно смеялся, хохотал во все горло, и его рокочущий жесткий смех оседал в ее ушах. Она, сжавшись, сидела в углу и смотрела на его огромный темный силуэт, боясь пошевелиться или сделать лишнее движение. А он наступал на нее, стремительно и уверенно приближался к ней, заполняя собою все пространство вокруг нее. Лицо его было искажено гримасой злобы и бешенства, в безумных глазах горели свирепые огни. Даша силилась кричать, но из горла не вырывалось ни звука, слышались сиплые стоны и всхлипывания, единственное, на что она была способна.

Она кричала во сне. И просыпалась опять с мокрыми от слез, испуганными и широко раскрытыми глазами. Да, ей было страшно. Она боялась. Алексея. Того, что он придет, вырвется из плена страшного сна и войдет в ее настоящее, бешено крича, силясь забрать ее обратно. Туда, в свой жестокий, продажный мир.

Несколько минут нужно было на то, чтобы успокоиться и осознать, где она находится.

В безопасности. В доме дяди Олега. Здесь с ней ничего не случится. Не должно случиться…

Если дядя Олег вновь ее не оставит.

Но сегодня она проснулась не только из-за кошмаров. Было что-то еще, и Даша сначала не могла понять, что именно ее разбудило. И только потом, прислушавшись к звенящей тишине своей комнаты, она поняла.

В кабинете дяди Олега раздавались отчаянные крики. Ругались отец и сын, Даша узнала их по голосам.

Напряженно застыв, она сглотнула и посмотрела на приоткрытую дверь, в проеме которой виднелась полоска света. Дядя Олег, наверное, приходил к ней, мелькнула в сознании быстрая мысль. Выключил лампу и оставил дверь открытой, чтобы она не боялась темноты. И в груди Даши растеклось тепло.

Снова раздались отчаянные крики. Не такие громкие, чтобы можно было услышать их ночью, когда все спали, но достаточно отчетливые и различимые, чтобы понять, о чем идет речь.

Отец и сын ругались уже не в первый раз, и Даша знала, что ругаются они из-за нее. Снова — из-за нее…

Осторожно спустив ноги с кровати, Даша, осмотревшись, ступила на ковер. Стараясь не шуметь, на носочках медленно продвинулась к двери. Сердечко колотилось в груди очень сильно, барабаня в висках набатом, а перед глазами все еще стояла сонная пелена.

Ей нужно было оставаться в кровати, не лезть не в свое дело, не вмешиваться. Она просто не имеет права вмешиваться, она здесь, в этом доме — просто гостья, которую дядя Олег приютил из жалости. Она не имеет ни права голоса, ни тем более права во что-либо вмешиваться.

Но любопытство, присущее всем детям, было свойственно и ей. А поэтому Даша решительно направилась вперед, стараясь ступать неслышно и осторожно.

Она знала, из-за чего, по какой причине ссорятся отец и сын, но все равно, упрямо перебирая ножками, шла вперед. Подошла к двери, потянулась к ручке и уверенно потянула ту на себя, осторожно приоткрывая дверь и рассматривая гостиную из образовавшейся щелочки.

В горле отчего-то вырос горячий комок, и она сглотнула его, осматриваясь по сторонам.

То, что она сделала потом, не поддается вообще никакой логике, но разве ребенка, маленькую девочку, стоит винить в ее отсутствии?! Она распахнула дверь своей комнаты и, протиснувшись в образовавшееся пространство, направилась по направлению места, откуда раздавались громкие крики двух мужчин.

Сердце грохотало в груди очень сильно, казалось, что его биение застыло в горле, и она сможет его проглотить, если захочет. Звенящее, убивающее, острое биение, оно словно пронзило ее насквозь сотнями маленьких колких иголочек. Часто и тяжело дыша, девочка подошла к двери кабинета и застыла в дверном проеме, не в силах пошевелиться или сделать еще хоть шаг.

Нужно было бежать. Немедленно. Пока ее не обнаружили и не наказали, ведь за подслушивание чужих разговоров обязательно должно будет последовать наказание. Алексей всегда так говорил, когда Даша случайно оказывалась свидетельницей их споров с матерью, и бил ее потом, чтобы она знала, как плохо поступила.

И сейчас ей тоже нужно было бежать, но девочка застыла на месте, не представляя, что может ее заставить шевельнуть хоть кончиком пальца.

Сквозь открытую дверь она увидела две напряженные фигуры, застывшие посреди комнаты.

Дядя Олег и его сын. Антон.

Невольно она уставилась на молодого человека, немного наклонив голову вбок.

Высокий, даже выше дяди Олега, сильный и… очень грозный. Он отчаянно жестикулировал, доказывая что-то отцу, а тот в свою очередь, пытался его за что-то отчитать.

Даша невольно залюбовалась этими мужчинами. Родственники, даже больше — отец и сын. Но как же они непохожи друг на друга! Этот Антон… он совсем не такой, как дядя Олег. Он невзлюбил ее. И все же…

Он такой уверенный, решительно настроенный, умный, готовый отстаивать свое мнение до конца.

Невольно она залюбовалась правильными чертами его лица, линией сведенных к переносице бровей, жесткой линией губ. Даже тем, как он, размахивая руками, доказывал что-то отцу, прикрикивая и подергивая плечами. Было в этом что-то завораживающее, вынуждающее девочку зачарованно стоять в дверном проеме и просто смотреть на него, приоткрыв рот и не смущаясь своего осмотра.

Она видела его крайне редко. Со дня их знакомства, если его можно было так назвать, прошло четыре дня, и за это время девочка его ни разу так и не увидела. По словам Тамары Ивановны, он уехал куда-то с друзьями. Но Даша догадывалась об истинной причине этого поспешного отъезда.