Альберт все время жил в Нью-Йорке, женился один раз. Жена его, Кармела Анфузо, обожала своего мужа и родила ему четырех дочерей. У него было не поддающееся счету число любовниц и девушек из собственных домов терпимости, но, как ни странно, сифилисом его наградила дамочка из почтенной буржуазной семьи. Но до поры до времени сам Альберт не подозревал, что болезнь уже гнездилась в нем – она досталась ему по наследству. Такое сочетание определило нетипичное течение болезни. Признаки ее предательски проявились, когда лекарства уже не могли помочь. Болезнь хозяйничала беспрепятственно, вызывая бесконтрольные реакции и поступки. Альберт был всегда сильным и авторитарным главой клана.

Виктор сумел предусмотрительно избежать какого бы то ни было упадка. При первых же признаках старости он, не дожидаясь, пока Голливуд вышвырнет его, как вышедшее из моды платье, ушел сам в момент наибольшего успеха, мудро вложив свою популярность, престиж и деньги в «Вики клаб», элегантный ресторан, где давались концерты высокого класса всемирно известными звездами и очаровательными герлс. Он продолжал царствовать в привычной и столь любимой им атмосфере.

– Виктор, я почти доехал до конечной остановки, – прохрипел Альберт. Освещение зала, словно в подтверждение прогноза, подчеркивало желтый цвет его лица.

Виктор взглянул на телохранителей Альберта.

– Кто готовится к смерти, не прикрывает спину, как ты, – поддразнил он. По старой дружбе Виктор мог себе это позволить.

– Дело в том, что хотелось бы, чтобы момент моего отправления на тот свет определил всевышний, – подмигнул Альберт и зашелся кашлем, – а не какой-нибудь сволочной подонок.

Виктор махнул рукой, и, как по волшебству, появилось серебряное ведерко с бутылкой шампанского. Официант разлил пенящийся напиток в хрустальные бокалы.

– Когда-то ты хвастался своими победами над женщинами. А сейчас ты печален, как ноябрьский день. Стареешь, Альберт? – пытался шутить Виктор, чтобы приободрить друга.

Ал самоуверенно оживился.

– Ты, Виктор, не на съемочной площадке, где кругом секс-бомбы! Мы в глухих и непроходимых джунглях. Паршивые ублюдки остервенело стреляют. Они покушались даже на жизнь моего дорогого друга Фрэнка Лателлы, – ухмыльнулся он.

Альберт и Фрэнк ненавидели друг друга, это Виктор знал и знал еще и такое, о чем и подумать было страшно.

– Он выкрутился чудом, Ал. Только чудом. Альберт наклонился к другу.

– Скажу тебе по секрету – второго чуда не случится. За мою жизнь он заплатит своей. Законная защита. Как полагаешь?

Виктор поднялся, улыбаясь уже не столь лучезарно.

– Вынужден тебя покинуть, Альберт. «Шоу должно продолжаться», – произнес он название известной песни Фредди Меркьюри с театральным пафосом.

– Хочешь знать, какое блюдо я приготовил для нашего друга?

– Я ничего не слышу, – владелец ресторана заткнул уши пальцами. – И не хочу слышать. Видишь ли, Ал, – пояснил он мягко, – только благодаря тому, что я ничего не вижу и не слышу, я до сих пор жив.

– Ты славный парень, Вик. Будем заниматься делами – ты своим шоу, а я своими ублюдками, – ухмыльнулся Ал и допил шампанское. – Так ведь всегда было, да, старина?

– О'кей, Ал. Здесь ты как дома. Но в следующий раз пусть твои парни приходят без оружия. Мои клиенты не ищут здесь острых ощущений, они приходят развлечься, как и ты.

Для Портаны «Вики клаб» был целью жизни, любимым цветком в петлице. Здесь собирались старые друзья по Голливуду и молодые начинающие актеры, жаждущие выбиться в люди, выслушивающие его советы как откровение. Расположенный на пересечении Парк-авеню с 56-й улицей, «Виктор клаб» был обязательным этапом ночной жизни самых знаменитых личностей. Таким он и должен оставаться.

Клокочущий смех Кинничи продолжал звучать, пока Вик профессионально скользил по узкому проходу между столами, здороваясь с посетителями. Услышав смех друга, Виктор вздрогнул – ему послышались в нем скорбные, трагические звуки.

Свет в зале погас, и прожектор высветил изящную женскую фигуру. Пианист, почти невидимый в глубине сцены, подготовил появление Эллис Ворс, очаровательной, страстной джазовой певицы, прекрасной негритянки с тонкими чертами лица и томными глазами. В ее голосе нежность сочеталась с захватывающей чувственностью. Она была звездой «Вики клаб». Пианист заиграл вступление, и публика разразилась аплодисментами.

Именно из-за Эллис Альберт Кинничи пренебрег законами мафии. Эта женщина не легкая добыча, но он до сих пор считал себя неотразимым и собирался присоединить и ее к своим трофеям.

Кинничи подозвал одного из своих телохранителей.

– Пригласи ее к моему столу, – приказал он. Парень бросился немедленно исполнять приказание, Кинничи его удержал. – Не сейчас, идиот! Когда она закончит номер. – Он вынул из кармана пиджака мешочек из мягкой кожи. Положил его на стол, развязал шнурок и выгреб содержимое: горсть сверкающих, безупречной чистоты бриллиантов, этих символов прекрасного совершенства и твердой и безраздельной власти. Для Ала они олицетворяли вечную жизнь и безвозвратно утраченную чистоту. Ему говорил кто-то, что по описанию Платона ось Земли – бриллиантовая. Он так себе это и представлял. Глядя на свое сияющее сокровище, он пытался разгадать сложные предначертания судьбы. Этот камень был его талисманом, его надеждой, его опорой.

Он взял из горсти сияющий крупный бриллиант и протянул телохранителю.

– Отдай ей, когда будешь приглашать, – сказал он повелительно. Ал был уверен, что ни одна женщина не устоит перед таким подарком.

Охранник удалился. Кинничи перехватил настороженный взгляд Джо Ла Манна, предупреждающий о появлении кого-то, чье присутствие было здесь и сейчас явно нежелательно. Босс тоже заметил Тони Кроче – Иуду, продавшего Фрэнка Лателлу.

Видимо, какой-то шальной ветер занес Тони Кроче в этот день и час на запретные мирные берега «Вики клаб». У него должны быть серьезные основания, чтобы вот так «засветиться» здесь, или он думает, что у Лателлы нет верных людей, готовых сообщить хозяину, что Тони снюхался с дружком Кинничи. Ал посмотрел на него с презрением, как смотрят на предателя, даже если за это предательство платил ты сам.

Первый их контакт состоялся несколько дней назад.

– У меня для вас очень важная информация, – обратился Тони Кроче к Кинничи в мужском туалете ресторана «У Джино».

На какой-то момент старик Ал решил, что пробил его последний час, и подумал о своем сверкающем защитном амулете – бриллиантах. Ему вспомнились друзья, прирезанные в туалетах ресторанов и парикмахерских. Он узнал в Тони одного из приближенных Лателлы и приготовился к смертоносному удару, проклиная свое неблагоразумие. Нельзя входить в туалет без телохранителя.

Когда Тони распахнул пиджак, чтобы продемонстрировать, что безоружен, Ал не удивился. Он всегда знал, что его талисман – эти бриллианты – отведет от него беду. В них – гарантия его бессмертия.

– Какая-нибудь опасность? – спросил он поспешно.

– Было тайное собрание семьи, – сообщил Тони.

– Без меня?

– Без вас.

– И что же? – Он пытался говорить спокойно, хотя внутри у него все похолодело.

– Они решили, что вы опасны для организации.

– Смотри-ка, – улыбнулся он, перекатывая легким движением бриллианты в мешочке. – А ты – филантроп. Спасаешь мне жизнь. Добрая у тебя душа. Так ведь?

– Предлагаю сделку, – уверенно сказал Тони, но кровь у него пульсировала со скоростью «Формулы-1», а сердце колотилось как бешеное.

– Послушаем. Альберт Кинничи никогда не отказывается от выгодной сделки.

– Семье Фрэнка поручили привести приговор в исполнение, – раскрыл карты Тони. На них он поставил все. Либо выпадет крупный выигрыш, либо ему крышка. Сейчас или никогда. Все или ничего. Его дразнил вкус власти. Надоело ему прикрывать чью-то спину, подставлять плечо, угождать им. Надоело быть преданным исполнителем за хорошую плату, надоело лизать руки щедрому хозяину. Надоел всезнающий босс, решавший за него, что хорошо, а что плохо. Он сам хотел сидеть за рычагами управления и нажимать кнопки, хотел упиваться властью, а не прислуживать власти в чужих руках.

– Все, значит, против меня? – Ал потер кончик носа. – И ты?

– Если бы я был против, мы бы сейчас с вами не разговаривали.

– Хорошо сказано, мой мальчик, – кивнул он. – Ты не лишен чувства юмора. Значит, мой дорогой друг Фрэнк поручил это дельце тебе.

Кинничи почувствовал, как в нем закипает дикая ярость. Он подумал о своих людях – все говнюки. Если бы был хоть один толковый, ему не понадобился бы предатель, чтобы узнать о том, что варится в котле. Джо Ла Манна, проклятый зять, умеет только спать с его, Кинничи, старшей дочерью. Чертов мерзавец. Не видит мухи на своем носу. Дурак дураком, а от спокойной жизни еще больше потупел.

– И что же ты хочешь мне предложить?

– Предлагаю голову Фрэнка. – Они напряженно смотрели друг на друга.

– Так, так, – ухмыльнулся Ал. У него было много вопросов, он хотел бы знать, почему один из близких к Лателле людей решился на такой рискованный шаг, но промолчал. Все равно Тони правды не скажет, а может, и сам ее не знает. Предательство – это бунт, который одной логикой не объяснить, и дело здесь не только в выгоде. Но он сказал только одно: – Что ты хочешь за голову Фрэнка?

– Мне нужно свое дело. Лателла стареет, упускает хорошие случаи.

– А ты бы не упустил. – У Ала был момент просветления, и он понимал, что топорная хитрость Тони ничто в сравнении с изысканным умом Фрэнка. – Ты будешь руководить «семьей» лучше его. – Он выдохнул облако голубоватого дыма, который обволок его усталое, нездоровое лицо.

– Думаю, что да. – Тони проглотил слюну.

Такой разговор был понятен Кинничи: сыновья восстают против отца, чтобы занять его место. Молодым не терпится заменить стариков у кормила власти. Но самая непонятная загадка – предательство.