А потом зазвонил мой телефон. Зачем, зачем я ответила? Я уже думала, что исцелилась. Была уверена, что Джеймс Кент вылечил меня. Потому и ответила, когда позвонил один из самых давних моих друзей.

— А-а, Бен! Как ты?

— Хорошо. И ты, похоже, в настроении.

— Точно. Зачем звонишь?

— Как прошло свидание?

— Спасибо, замечательно.

Бен сделал паузу, и я растерялась. Почему он молчит? Осуждает меня?

— Ты с ним случайно не спала?

Ревнует?

— Нет, — соврала я не моргнув глазом.

— Уф-ф… Вот и хорошо.

Точно ревнует!

— А в чем дело, Бен? — Я попыталась погасить радость в голосе. Дернул же его черт звонить мне сегодня.

— Я вспомнил, где видел его. А не сразу сообразил потому, что знаком не с ним, а с его женой.

— Что?..

— Мы с Сашей обедали с ней в Сити. Шикарная дама, можешь мне поверить. Мы поболтали, а потом пришел он и увел ее.

— Это еще ничего не значит. Она говорила, что замужем за ним? И вообще, когда это было?

— Совсем недавно, развестись они бы не успели.

Я впала в панику.

— Значит, она все-таки говорила, что они женаты?

— Нет, но ее зовут Барбара Кент. А он Джеймс Кент, так?

— Брат и сестра, — возразила я.

Джеймс никак не мог быть женатым. Просто не мог. Женатые люди так себя не ведут. Или?..

— С двумя детьми, которых они торопились забрать из школы Фрэнсис Холленд?

— Что?

— С Бейкер-стрит.

— Как?..

Я разыгрывала непонимание, но уже давно сообразила, о чем говорит Бен. Бейкер-стрит. Мне вспомнился наш обед. Когда он прыгнул в такси? Как раз когда мы наткнулись на толпу школьников, расходящихся по домам после уроков. Бейкер-стрит. Он спешил забрать из школы дочерей.

— Я точно помню. О школе мы заговорили, потому что там учатся племянницы Саши.

— Правда?

— Я же тебе рассказывал.

Сердце колотилось слишком быстро. Омар напоминал о себе из глубин желудка. Кажется, начинался анафилактический шок.

— Странно, что я не узнал его тогда, в клубе, но мы ведь уже здорово наклюкались. Он женат, у них две дочери — Лейни и Марта Кент. Прости, зайка, надо было предупредить тебя, пока ты не наделала глупостей.

— Каких? Поцеловала женатика? Опоздал!

— Ох, Тесс…

— Да я про другого!

Я громко выругалась, отключилась и разразилась слезами, схватившись за голову. Нет, больше я не вынесу. Когда же все это кончится? Даже когда противоположный пол играет по правилам, нам все равно нелегко, а это… это уж слишком. «Давай заключим пакт: больше никаких воспоминаний о бывших…» Малоизвестный бирманский ресторанчик он выбрал потому, что «здесь никогда не встретишь знакомых…» Даже «Блейкс» вроде бы моя идея, а на самом деле меня разыграли. Розыгрыш в чистом виде. Вряд ли Джеймс вернется сюда в четыре. А если и вернется, завтра мы расстанемся навсегда. Может, он собирался рассказать мне о детях и жене, когда я размякну, чтобы застать врасплох? Неужели решил превратить меня в любовницу и лгать всем нам? Почему мужчины так поступают? В чем смысл? У меня путались мысли, я была в смятении. Женат, с двумя детьми. Женат, с двумя детьми. И так далее, по кругу. Ярость искала выхода. И я совершила поступок, о котором жалею до сих пор. Заказала бутылку вина за двести фунтов, невозмутимо посмотрела, как сомелье церемонно откупорил ее, потом оделась в чистую, старательно отутюженную одежду, украла из номера халат и с бутылкой и бокалом покинула отель, не зная, на кого злюсь — на Джеймса, Бена или саму себя.

* * *

В десять минут пятого Джеймс прислал СМСку. «Ты ведь вернешься?»

Потом еще одну.

«Тесса, возьми трубку, не глупи».

И еще.

«Если это шутка, то она мне не нравится».

И еще.

«Я выселяюсь. Счет видел. Что за хрень?»

Наконец я отключила телефон. Ответа он не заслуживал.


Мимо элегантных, внушающих острую зависть особняков Кенсингтона я добрела до Холленд-парка. С умыслом выбрала скамейку, сидеть на которой было мукой: с нее открывался вид на детскую площадку. Няни и матери у качелей и песочниц настороженно посматривали на меня. Я их не осуждала. Когда на меня глазели, я глазела в ответ. Они отворачивались первыми.

Я сидела как бродяжка в чужом тряпье, с краденым халатом, и мстительно тянула вино. Да, я спятила, но мне было все равно. Когда спиртное согрело желудок, ко мне пришла мысль, что я расплатилась за безумства не деньгами, а рассудком. Джеймс Кент женат, у него двое детей. Меня одурачили. Даже если он действительно расстался с женой, Бен прав: развестись он не успел. Я прекрасно понимала, почему он сразу предложил не вспоминать о бывших: такое мог сказать и человек, который многое пережил, и тот, чьи душевные раны еще слишком свежи. А может, он не хотел вспоминать о примирении. И я попалась, потому что давно не встречала мужчину, который так понравился бы мне. Но промолчать о двух родных детях — это уже слишком. Хуже некуда. Это подло и низко. Отец не должен так поступать. На такое способны Кристоф и Нейл, а более мерзких уродов я в жизни не видала.

С платана медленно облетали большие плоские листья. Смеркалось. Ну да, уже осень. Хэллоуин не за горами. Потом день Гая Фокса. Костры, фейерверки, бенгальские огни. А потом… Боже, подумать страшно. Мой день рождения, сразу за которым — Рождество и Новый год, три барьера, которые я штурмую каждый год, а подумав, прихожу к выводу, что в моей жизни все по-прежнему.

Когда во мне было уже больше вина, чем в бутылке, жалость к себе и злость достигли апогея, а вместе с ними пришла неизбежная мысль: я не исцелилась. Наоборот, вступила в фазу обострения. Мне нужен Бен. К нему я могу обратиться, когда больше никто не поможет. Бен. Он меня не предаст. Как бы там ни было, пусть он женат на другой, он любит меня. И даже если раньше не любил — иначе не женился бы на другой! — то теперь-то уж точно любит. Значит, он меня не обидит, не обманет, не смошенничает, не обведет вокруг пальца, не унизит, и я не смогу полюбить никого другого. Я опустила бокал. В сущности, все это правда.

На меня смотрели, но мне было плевать. Я совсем закоченела и приняла мерзлявость за еще один симптом старости. В молодости я скакала по всему Лондону полураздетая, но не припомню, чтобы хоть когда-нибудь подхватила простуду. А теперь ежилась от первого осеннего ветерка, как старуха. Я и есть старуха. Одинокая и жалкая. Ну за что мне это наказание?

Я смотрела, как дети толкаются, влезая на горку. Как женщины с безучастными лицами роботов механически раскачивают качели. Как малыши спотыкаются, падают, плачут и бегут к мамам и няням. Как мелюзге то и дело вытирают носы. Слушала бесконечные «почему?». Видела, как женщины зевают, вздыхают, повторяют одно и то же, хвалят за любой прыжок и шажок. Каждые несколько минут кто-нибудь из малышей ударялся в рев. Время от времени у меня на виду разыгрывались истерики. Я увидела, как один мальчишка ударил мать. Как женщина крепилась, лишь бы никто не заметил, что подопечный довел ее до слез. Но я жалела только себя — за то, что не могла по своему хотению влиться в эту компанию. Становилось все холоднее, я наблюдала за бурной жизнью детской площадки, пока могла терпеть холод. Бутылка опустела, в парке стемнело, почти всех детей увели по домам, к теплым ваннам с пеной и сказкам на сон грядущий.


Я покинула скамейку, не дожидаясь, когда меня вежливо, но твердо попросят уйти из парка. Дома попробовала полечиться пенистой ванной. Потом чтением. Даже подоткнула самой себе одеяло и попыталась уснуть. Не помогло. Наконец я приняла таблетку снотворного и запила его водкой. Никакого смысла в эти действия я не вкладывала, просто хотела, чтобы мозги отключились и перестали мучить меня.

Проснувшись на следующее утро, я приняла вторую таблетку. Честное слово, я понятия не имела, насколько сильно они действуют.


Из тяжелого сна без сновидений меня вывело зудение. Я совсем потеряла ориентацию во времени: за окном было уже темно. Зудение не утихало. Я шмякнула по кнопке будильника и опять провалилась в сон. Если бы не ступор, я вспомнила бы, что мой будильник подает короткие сигналы, а не зудит.

Кто-то тряс меня за плечо. Грубо и очень неприятно. Я попыталась перевернуться на другой бок. Мужской голос что-то твердил мне прямо в ухо. Неужели я не повесила на дверь табличку «Не беспокоить»? Хватит с меня тошнотворной самолетной кормежки.

— Мисс Кинг, мисс Кинг! Проснитесь, мисс Кинг!

«Оставьте меня в покое», — пробормотала я, хотя позже Роман уверял, что мне удалось только пустить слюну. Лишь после этого он заметил возле постели таблетки и пустой стакан, принюхался и понял, что в нем была не вода. В панике он опять принялся трясти меня и в конце концов разбудил. Роман порывался вызвать врача, но я заявила, что это абсурд. Точнее, пыталась заявить, но мешала отяжелевшая голова. Мне хотелось только одного — снова закрыть глаза. Я сгорела бы от стыда за себя, если бы не сонливость. Мне пришлось сесть, потому что Роман уже собирался звонить в службу 999, а я ему не разрешала. Еле шевеля языком, я объяснила, что не могла уснуть и потому просто приняла снотворное.

— Не снотворное, — поправил Роман, поднимая с пола пустую бутылку. Странно. Я могла бы поклясться, что их было две. — А лошадиную дозу транквилизатора.

— Что? — Я отняла у него бутылку. — А вы откуда знаете?

— Читал. Откуда это у вас?

Я нахмурилась. Кто он мне — отец? Не слишком ли фамильярны со мной здешние швейцары? Неожиданно я вспомнила: таблетки мне дал давным-давно один коллега, завзятый тусовщик. В то время я боялась, что рано или поздно бывший босс станет ломиться ко мне. Я вздрагивала от каждого шороха и не спала несколько недель. На меня было страшно смотреть. Тот коллега пытался помочь мне, но я не стала принимать таблетки — из опасения, что босс вломится ко мне, пока я сплю, и прикончит. Раньше я ни за что не прикоснулась бы к ним, но сейчас… Я снова взглянула на пустой флакон. Значит, дальше ехать некуда?