«Разве ты не сама этого хотела совсем недавно?

Роковых тайн и приключений!» — хихикнул ее внутренний голос, и Соня вынуждена была с ним согласиться.


Агриппина, бывшая Сонина крепостная, так ей обрадовалась, что Соне стало стыдно: сама она вовсе не так соскучилась. Да к тому же в какой-то момент усомнилась в привязанности к ней бывшей горничной. А разве не выросла она в доме Астаховых? Девчонка же разве что в ноги ей не упала. Только в последний момент вспомнила, что с некоторых пор сама причислена к рангу аристократок, потому что по мужу теперь она не просто девчонка Агриппина из маленького русского сельца Киреево, а маркиза Агриппина де Баррас.

Впрочем, и этой ее значительности, и довольства собой хватило ненадолго. В душе Агриппина все еще оставалась бывшей крепостной из далекой России, которая и по-французски-то говорила с горем пополам.

— Княжна, миленькая, вы приехали за мной? За мной, да? Вы заберете меня отсюда? — приговаривала Агриппина, заглядывая Соне в глаза, и все норовила притронуться хоть к рукаву ее платья и убедиться, что бывшая госпожа ей не снится.

— Как же я могу забрать тебя с собой, глупое дитя? — снисходительно посмеивалась Соня — все-таки какая Агриппина еще девчонка, что бы с нею за эти три месяца ни случилось! — Ведь ты теперь замужняя женщина, должна при муже находиться.

— Надолго ли я замужняя! — по-бабьи, со всхлипом вздохнула Агриппина. — Не сегодня-завтра останусь вдовой горемычной. Последние денечки на земле доживает мой венчанный супруг. Грех говорить, прикрыл маркиз мой позор, женился на бедной девушке, но какой из него муж? Ни одной ноченьки мы с ним вместе не провели. Ежели бы не Эмиль…

— Какой Эмиль?! — встрепенулась Соня, которая до того слушала причитания Агриппины вполуха. — Ты хочешь сказать, тот самый?

Молодые женщины разговаривали, сидя в гостиной после сытного обеда, во время которого прислуживала сама Агриппина. Патрика Соня отправила присмотреться к каретам — она хотела купить хотя бы скромный выезд — и заодно поспрашивать, нет лив округе приличного дома или небольшого замка, а если есть, то сколько хозяева за него хотят.

Наверное, покойная маменька Сони сказала бы, что она вначале покупает подойник, а потом саму корову. Карета, выезд… Что, так и будет ее дочь жить у чужих людей, не имея своего угла?

Она отчего-то не задумывалась о том, что денег как таковых на покупку дома, равно как и выезда, у нее пока нет. Да, есть золото в слитках, которое сложено маркизом Антуаном де Баррасом в подземелье замка. И половина этого золота принадлежит Соне, по договоренности маркиза еще с Сониным покойным дедушкой. Но вот как его взять? А если точнее — как перевести его в деньги? Кто согласится получать вместо золотых луидоров какие-то там бруски? Только знающие люди. Но таких еще найти надо…

Не отпускала все еще княгиню от себя привычка к тому, что обычно всякие там жизненные проблемы решали за нее другие люди и ее сиятельство Софья Николаевна принимала это как должное. Не будь она такая размазня, разве попала бы она в положение, при котором ее судьбу стала решать герцогиня де Полиньяк? Прежде Соня ее не только не видела, но и вообще о ней не слышала. Да не просто решать проблемы, а чуть ли не саму Сонину жизнь! То есть жить ей или не жить. Если бы не ангел-хранитель Астаховых… Или, как приговаривала покойная матушка, и правда судьба дураков любит?

Патрик в момент собрался и ушел, заверив мадемуазель Софи, что все будет в порядке. Хотя пока, наверное, он чувствовал себя не в своей тарелке — ведь Соня была всего лишь гостьей Агриппины, а та, в свою очередь, еще не привыкла ни к званию жены маркиза, ни к роли хозяйки его замка.

Соня хотела навестить старого маркиза, но лишь постояла без толку у его кровати — бедный Антуан де Баррас пребывал в забытьи и никого не узнавал.

И вот теперь она и Агриппина, точно две закадычные подружки, торопясь — обе неимоверно соскучились по общению, — рассказывали друг другу о событиях, которые произошли с ними в последнее время.

— Ты говоришь о том самом Эмиле, который тебя… насиловал? — изумилась Соня.

— О нем, о ком же еще, — вздохнув, сказала Агриппина. — Вот вы говорите — насиловал… А разве ж он это по своей воле делал? Господин приказал, а он человек подневольный. Флоримон ему хорошо платил.

А потом сбежал, Эмиля одного бросил. Тот сперва прятался, думал, его в тюрьму посадят. Двое суток в амбаре просидел. Но когда мы с маркизом Антуаном в замок вернулись, тоже пришел. В ноги упал: мол, сначала покормите, а потом хоть голову с плеч…

— Так и сказал?

— Ну, прощения просил, руки целовал, — смутилась Агриппина, замялась, а потом выпалила:

— Вы, княжна, меня хоть осуждайте, хоть последними словами называйте, а только… Мне это нравится! Мы нынче с Эмилем каждую ночь встречаемся. Днем-то он по дому работает, как и прежде, а ночью тайком ко мне приходит… Сколько он мне всего за это время понарассказал!

— Хочешь сказать, что ты теперь хорошо говоришь по-французски?

— Говорю не очень хорошо, но понимаю. Да и Эмиль немного по-русски знает. Теперь благодаря ему я могу и мосье Антуана понимать, ежели он чего просит.

— Так ты сама за ним ухаживаешь?

— Сама, кому ж еще. Разве что когда мадам Фаншон наведается. А так, кроме нас с Эмилем, в замке никого нет. Слугам ведь платить надо, а у нас ливров-то этих местных совсем немного осталось.

— Хочешь сказать, что маркиз не дает тебе денег на хозяйство?

— Раньше, когда хорошо себя чувствовал, давал, а сейчас… Он ничего не понимает. Попробовала ему сказать, мол, скоро нам есть нечего будет — конечно, это я так, на всякий случай, в подполе у них еще много чего имеется из съестного, — но он ровно ничего и не понял. Только глазами захлопал. Мадам Фаншон нас выручает — то овощей пришлет, то мешок муки ее сыновья привезут…

— На что ж вы собираетесь жить, если маркиз умрет?

Агриппина пожала плечами:

— Придумаем что-нибудь. В сарае вон карета стоит. Эмиль сказал, что можно ее в порядок привести да отдыхающих возить.

Соня едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

Она в какой-то момент и забыла, что Дежансон — курорт и сюда ездят на воды богатые люди…

Значит, маркиз ничего не успел сказать своей молоденькой жене. Может, собирался ей сюрприз сделать? Надо же, в подземелье замка пуды золота, а юная маркиза размышляет, как деньги зарабатывать.

Соня, конечно, не собиралась все золото оставить себе. Ежели половина принадлежит маркизу Антуану, то, значит, само собой, после его смерти наследниками станут его сын Флоримон и жена Агриппина;

— Значит, ты, говоришь, с Эмилем живешь… — чтобы не молчать, медленно проговорила Соня.

Агриппина поежилась.

— Что поделать… Вы, ваше сиятельство, — девица, вам не понять. Я пока не попробовала мужчину, тоже ничего такого не хотела. У французов… у них все по-другому. Мне кажется, наши мужчины даже не знают такого, что знают они. А теперь я каждую ночь лежу в своей комнате и жду Эмиля, как будто он, а не маркиз Антуан, мой супруг. Как вы думаете, бог покарает меня за то, что не сохраняю верность мужу? Но я так рассудила: муж — он тебе супруг от бога, когда ты ему свое тело отдаешь и когда деток от него нарожать можешь. А ежели он к тебе ни разу и не притронулся по причине своих преклонных лет… Верность ведь надо сохранять тому, кто с тобой на ложе супружеском возлежит, правда же?

Однако как изменили Агриппину происшедшие с нею события! Теперь она прямо-таки философски рассуждает. Послушал бы ее Вольтер! Что есть верность, что не есть верность и кому ее хранить… Человек, когда хочет себя оправдать, любую философию под свои рассуждения подведет. Агриппина не хочет обвинений в неверности, вот и придумала для себя собственные категории верности… Но, наверное, не Софье ее судить.

— Сейчас я тоже кое в чем признаюсь, — понизила она голос, подвинувшись к Агриппине, — а ты поклянись, что ничего никому не скажешь.

— Богом клянусь! — Агриппина прижала руку к груди, словно призывая в свидетели собственное сердце.

— Дело в том, что я теперь замужняя женщина.

— Правда?! — Агриппина ахнула и расплылась в улыбке. Но тут же вспомнила о клятве и нахмурилась. — А почему об этом нельзя никому говорить? Он низкого сословия, из простых людей?

— Он — князь, — сказала Соня и тяжело вздохнула.

А потом вдруг ее прорвало, и она заговорила, торопясь и сбиваясь, но отчего-то в полной уверенности, что Агриппина ее не осудит. Другая непременно бы запричитала — как же так, взять да и отказаться от мужа! А ежели его поступку имеются причины? Вполне достойное объяснение?

Но бывшая служанка княжны ответила вовсе не так, как Соня ожидала.

— Значит, Григорий Васильевич все-таки разверз уста… — понимающе кивнула она и, поймав удивленный взгляд Софьи, пояснила:

— Я в одной лавчонке Дежансона русскую книжку купила… Должно быть, какая-то знатная дама, на воды приехавшая, забыла ее тут, вот хозяин и решил хоть копейку с нее урвать.

Су по-ихнему. Поначалу, как мой интерес заметил, он такую цену загнул, не приведи господь! Тогда я притворилась, что ухожу, он и давай звать: «Мадемуазель! Мадемуазель!» Хотя и знал, пройдоха, что я теперь маркиза и по-ихнему — мадам. В общем, купила я книжку, прочитала. Так что много слов красивых знаю… — Григорий Васильевич вовсе не уста разверз, а свои, пардон, панталоны, — перебив Агриппину, неуклюже пошутила Соня.

— Ну и как, вам понравилось выполнять супружеские обязанности? — жадно поинтересовалась Агриппина, и Соня едва не состроила свирепое лицо: что позволяет себе ее служанка?!

Пардон, как можно было забыть, она ведь знатная женщина, мадам маркиза… И думается, Соня с Агриппиной теперь как бы две подружки. Но говорить о сокровенном… Впрочем, об этом ее никто и не спрашивает, можно ведь сказать только «да» или «нет»…

— Не очень, — честно призналась Соня.