— Я здесь, — ободряюще улыбнулась та. — Красота требует жертв, не так ли?

Бедняжка затравленно кивнула.

— Все будет хорошо, — сказал граф, на глазах сбросивший расслабленно-разнеженную маску, которую он считал обликом аристократа, и превратившийся в собранного делового врача. — Ну что ж, княжна, благословите.

Люсьен по его знаку повязал Мари на грудь салфетку и откинул ее голову на спинку стула.

Соня посмотрела на металлические щипцы — как она поняла, для удаления зубов — и почувствовала, что сердце ее ухнуло куда-то вниз, а во рту появился неприятный вкус. И это при том, что свои экзекуции хирург собирался производить вовсе не над ней! Потому Соня поспешно сказала:

— Если не возражаете, я, пожалуй, пройдусь по вашему дворцу, осмотрю его.

— С удовольствием бы сам проводил вас, — не оборачиваясь, пробормотал Шастейль, склоняясь над стулом с сидящей Мари, — но, думаю, Лион справится с этим не хуже.

Закрывая дверь. Соня услышала мычание, которое невольно издала Мари, и успокаивающий голос врача:

— Потерпите, милочка, ничего не поделаешь.

К сожалению, без боли никак не обойтись.

Соня быстро закрыла толстую дубовую дверь, ругая себя за трусость. Она так хотела посидеть рядом с Мари, чтобы успокоить ее, помочь перенести боль, но поняла, что еще немного, и Шастейлю придется заниматься уже ею. Она поспешила прочь от этой… пыточной камеры и едва не налетела на склонившегося в поклоне слугу по имени Лион.

— Вашему сиятельству что-нибудь угодно?

— Покажи мне комнатку поменьше, где есть кресло и небольшой столик, и принеси бокал того прекрасного вина, что ты подавал недавно. Я поняла: врача из меня не получится, даже если я очень этого захочу. Кстати, тебе не приходилось помогать своему хозяину при операциях?

Слуга чуть заметно улыбнулся.

— Один-единственный раз, и он же последний.

Самым постыдным образом я упал в обморок.

— А я поспешила уйти до того, как это случилось, — доверительно сообщила ему Соня.

— Я могу проводить госпожу в библиотеку, — предложил Лион.

— Хорошо. Для меня это будет самым удобным местом.

Слуга принес поднос с бутылкой вина и бокалом, сушеной дыней и засахаренной сливой, поклонился и исчез, а Соня, отпив глоток вина, стала просматривать стоявшие на полках книги. Их было много. Для любящего читать — море наслаждения, а для хозяина наверняка книги стоили целое состояние.

Она взяла наугад небольшой томик с золотым обрезом. Это оказались стихи на немецком языке. К счастью, Соня знала его чуть не в совершенстве, во всяком случае, изъяснялась на нем совершенно свободно. Однако фамилия поэта Соне ничего не говорила:

Гете. Должно быть, она просто невежественна, если до сих пор ничего не слышала о нем. Наверняка он знаменит, и, возможно, в Германии его знает каждый. Интересно, любит ли его Шастейль?

Но книга оказалась даже неразрезанной, так что Соне пришлось воспользоваться ножом для разрезания бумаги, который она нашла здесь же, на огромном письменном столе, стоявшем слева от полок, у окна.

В самом деле, каким образом хозяин приобретал все эти книги? Подбирал по вкусу или просто закупил все то, что считалось модным, в том числе и этого Гете?

Соня усмехнулась. Она пытается хотя бы за глаза новоявленного графа уязвить, в то время как сама пропустила так много в своем образовании. Если представить ее знания в литературе, не говоря уже о других науках; в виде некоего полотна, оно окажется все в дырках — пробелах невежества.


Как, ты прошла? А я не поднял глаз;

Не видел я, когда ты возвратилась.

Потерянный, невозвратимый час!

Иль я ослеп? Как это приключилось?


Но я могу утешиться пока,

И ты меня охотно оправдаешь.

Ты — предо мной, когда ты далека,

Когда вблизи — от взора ускользаешь.


Время за чтением пролетело незаметно. Когда Соня пришла в себя, ей показалось, что она слышит голоса. А потом и вправду дверь в библиотеку открылась. На пороге показался все так же, как в начале ее визита, разодетый граф, словно совсем недавно он не занимался многотрудным делом хирурга.

Соня поспешно вскочила — собственно, а вскакивать-то было зачем? — и спросила его:

— Ну, как все прошло?

— Великолепно!

— Я могу пройти к Мари?

— Нет. Она спит. Мне пришлось дать ей двойную дозу опия — любое терпение имеет свои пределы.

Хотя такой мужественной женщины я еще не встречал. Как она к вам попала? Вы знаете, кто ее родители?

— К своему стыду, я даже не знаю ее фамилию.

Мне известно лишь, что девушка — сирота, воспитывалась в приюте при каком-то монастыре. Люди ее не слишком любили…

— Я догадался. Что поделаешь, человек так устроен: на красоту ему нравится смотреть куда больше, чем на уродство…

Он сел в кресло напротив Сони.

— А где доктор Поклен? — спросила она.

— Он очень хотел посмотреть на то, что я буду делать, но до конца не смог остаться — ему надо было непременно поехать к своей больной. Поклен передал вам свои извинения и обещал завтра заехать…

Шастейль помолчал, глядя ей в глаза.

— Простите, — спохватилась Соня, — я должна с вами расплатиться, только вот как вы посмотрите на такую форму оплаты…

Собираясь ехать к врачу, Соня заглянула в свой кошель, где лежали деньги, оставшиеся от продажи ее последнего перстня. Денег било вовсе не так много, как она думала, и тогда Соня решила… А почему бы ей не попробовать расплатиться с доктором тем, что у нее имеется в таком изобилии?

Правда, в любом случае стоимости золотого слитка хватило бы не на одну операцию, да и рискованно было незнакомому человеку предлагать то, что законные власти уж точно бы не одобрили. Но с тех пор, как Соня увидела Жана Шастейля, как поговорила с ним, услышала, как откровенно признается он в покупке титула и своем отнюдь не высоком происхождении, она поняла: к нему с золотым слитком обращаться можно.

Она вынула из сумки слиток и подала хирургу.

— Как вы посмотрите на это?

— Он золотой?

— Конечно. Неужели вы могли подумать, будто я предложу вам какую-то фальшивку?

Шастейль ничего не ответил, а только покрутил слиток в руках. Соня вдруг испугалась. Сейчас он возмутится. Скажет: за кого вы меня принимаете?! Пригрозит полицией. Выгонит прочь. Пристыдит… В общем, она уже начала рисовать себе самые мрачные картины ожидающего ее будущего.

Он же вдруг сказал:

— А у вас есть еще такие слитки?

25

Сердце Сони зачастило от волнения: слишком неожиданным был отклик хирурга. Она думала, что граф — надо все же спросить, как величать его по титулу! — по крайней мере, удивится. Может, испугается. Но чтобы поинтересоваться, есть ли у нее еще слитки?

От неожиданности она, наверное, промедлила дольше обычного, так что он понимающе кивнул:

— Значит, есть.

— С чего вы взяли? — слабо запротестовала Соня. — Кстати (нет, это было вовсе не кстати!), как вас теперь величать по вашему титулу?

— Если мы станем друзьями, можете звать меня просто Жаном.

— А если не станем?

— Тогда будете звать меня граф де Вассе.

— Договорились, — сказала Соня.

— Но лучше нам все же стать друзьями.

Надо же, он продолжает настаивать… Соня с подозрением вслушалась в его слова: не звучит ли в них угроза? Но нет, граф смотрел на нее о ожиданием, и только.

— Вы еще пока не осознали, — пояснил он почти отеческим тоном, — что мы нужны друг другу. Для нашего высшего общества в вас есть недостаток — вы иностранка. Во мне — происхождение, которого не купишь. Но с другой стороны, ваш род, как я понял, настолько древний, что никто не сможет усомниться в вашей аристократичности, а я, как вы правильно заметили, буду всегда нужен, ибо умею делать то, что из моих коллег никто не умеет.

— Никто? — лукаво уточнила Соня.

— Никто, — твердо сказал он. И усмехнулся:

— А с золотом я, конечно, поторопился. То есть сразу кинулся выяснять, могу ли я рассчитывать… купить у вас еще несколько штук. Но я хорошо заплачу. Подумайте. Пока же пойдемте в мой кабинет, я верну вам часть, оставшуюся от вашего вклада в мой труд. Пока мы не друзья, будем продолжать отношения врача и…

О я чуть было не сказал «пациентки»… К счастью, судя по вашему румянцу и живому блеску глаз, надобность в моих врачебных услугах возникнет у вас не скоро.

— Прикажите отнести туда же ваше чудесное вино. Увлекшись чтением стихов Гете, я, кажется, забыла обо всем.

Граф подал ей руку и повел куда-то длинным, но хорошо освещенным коридором.

— Вы — удивительная женщина, — сказал граф, слегка пожимая ей руку.

— Потому что умею читать? — Соня повернула к нему смеющееся лицо.

— Вы тонко шутите, у вас веселые глаза, и, главное, вы умны, хотя некоторые считают, что красивая женщина непременно должна быть глупой.

— Можно подумать, вы влюбились в меня с первого взгляда, так охотно вы расписываете мои добродетели, — проговорила Соня, всегда чувствовавшая себя не очень уютно, когда ей в глаза говорили комплименты.

— Это так и есть, — тяжело вздохнул граф и поспешно добавил:

— Но вы не волнуйтесь, я вовсе не собираюсь досаждать вам своими охами-вздохами или знаками внимания, которые станут вас утомлять…

«Тем более что со времени смерти Патрика не прошло и девяти дней, — грустно подумала Соня. — Каково ему там, наверху, видеть, знать, что по нему не только не горюют, но и не чувствуют за собой никакой вины… Впрочем, какая вина! Смерть Патрика — всего лишь ужасный слепой случай, который почему-то зачастую выбирает самых достойных…»

— Прошу только мне верить, — говорил между тем граф. — Потому что ваше доверие мне ох как необходимо. Откровенно говоря, я бы предпочел вообще с вас денег за лечение вашей служанки не брать.