Но на всякий случай она несколько легкомысленно произнесла:

— Ах, бросьте, Патрик, ну какой вы слуга?

— А кто я, по-вашему? — В его голосе прозвучал холодный интерес.

Соне вдруг стало стыдно. Определенно события последних дней повлияли на нее не лучшим образом.

Тесное общение с Агриппиной и ее Эмилем совсем не на том уровне, на каком должна была бы общаться с ними Соня, сделали ее чуть ли не ниспровергательницей устоев. Она едва не начала брататься с простыми людьми.

Но с другой стороны, если это так лихо у нее получалось с Агриппиной, то Патрик все это время держался ею на заднем плане. Вряд ли, предлагая ей свою помощь, он думал, что Соня вот так отдалит его от себя.

— Простите меня, Патрик. — Говоря эти слова, Соня слегка вздернула подбородок — пора опять вспомнить все, чему учила ее престарелая фрейлина: держать спину, не забывать про осанку и, главное, не терпеть амикошонства со стороны слуг. — Слишком стремительное течение жизни в замке, кажется, сбило меня с толку. Ничего, денек-другой отдохну, и, поверьте, все опять станет как прежде… Так о чем вы хотели со мной поговорить?

— Думаю, для этого нам с вами надо как минимум вернуться в дом и сесть за стол. С вашего позволения, я распорядился, чтобы кухарка, девушка, которую прислала из деревни мадам Фаншон, подала в гостиную кофе. За чашечкой этого благородного напитка нам будет удобнее беседовать, не так ли, чем вот так, на ходу?

Он предложил ей руку, и Соня мгновение колебалась, стоит ли ей идти вот так рядом с ним, со своим дворецким. Но он стоял и невозмутимо ждал, так что у нее, собственно, и не оставалось другого выхода, как его руку принять.

Чем еще отличалась ее нынешняя жизнь от прежней, так это непредсказуемостью. Дома она всегда знала, кто что скажет, как себя поведет в той или иной ситуации, а во Франции ей постоянно приходится быть настороже в ожидании неприятных сюрпризов. Вот, к примеру, что придумал этот бывший гвардеец? Почему так официально ведет ее в замок, словно представителя вражеского войска, с которым надо заключить перемирие? Они сели друг против друга за большим столом.

Молодая, крепко сбитая, но какая-то излишне строгая и оттого выглядевшая старше своих лет крестьянка — кажется, ее звали Ода — подала кофе и по знаку Патрика оставила их, вернувшись на кухню.

Он сам взял молочник и спросил:

— Сливки?

Соня лишь кивнула. Он добавил сливки в обе чашки и с легким поклоном передвинул ей одну из них.

— Круассаны, — сказал он, кивая на блюдо с печеными ароматными рулетиками. — Их принесли из деревни, и я распорядился присылать их каждое утро к завтраку. Судя по всему, Ода неплохо готовит мясо.

Она также хорошо варит кофе, но за остальное я пока поручиться не могу. Как бы то ни было, питание вашего сиятельства не должно ухудшаться от неумелости прислуги… К сожалению, как дворецкий я только начинаю, но, думаю, в дальнейшем освою эту хитрую науку.

Сказать, что Соня была ошарашена, значит ничего не сказать. Может, он никогда не говорил с нею о ведении хозяйства, потому что руководила им до отъезда Агриппина?

Патрик своим разговором застал ее врасплох.

Он, оказывается, умел быть таким разным. Сейчас он напомнил ей учителя физики, который, помимо уроков с нею, преподавал этот предмет в Петербургской академии — он тоже умел так же дотошно и строго учить ее своей науке, а потом за столом, где они с матушкой пили чай из самовара, выглядеть совсем другим человеком — милым и домашним…

Соня думала, что приобретает дворецкого не слишком умелого, такого, которого ей придется учить.

По крайней мере, тому, что она сама знала, хотя и подозревала, что все равно знает недостаточно. А вышло так, что учил ее Патрик. Причем не сомневался в своем праве учить. Так что Соне предстояло решить, оставить такую вот хозяйственную власть в руках Патрика или поставить его на место.

— Вы согласны, мадемуазель Софи, что тем для обсуждения у нас с вами больше чем достаточно? — вывел ее из задумчивости голос молодого человека.

Неужели всегда Соня будет только кивать? Она подумала, что давала ему очень мало денег. А ведь ему надо было платить за работу Оды и Шарля и за те же круассаны… О чем она только думала, хозяйка замка!

— Я дала вам слишком мало денег, — Соня высказала вслух свою мысль, — как же вы выкручиваетесь?

— У меня были кое-какие средства.

— Но надолго ли вам их хватит?

— Думаю, ненадолго, — согласился он. — Вот я и хотел бы спросить, ваше сиятельство, есть ли у вас деньги на то, чтобы содержать этот замок? Не сочтите мой вопрос дерзким или праздным, но кому, как не вашему управляющему делами, знать это?

— А как вы думаете, есть у меня такие средства или нет?

— Я думаю, есть.

Он в упор взглянул на нее, и Соня смутилась. Она опустила глаза и пробормотала:

— Интересно знать, откуда пришла к вам такая уверенность?

11

Некоторое время он молчал, словно прикидывая, а стоит ли ей что-то говорить? Поймет ли? Заслуживает ли его откровенности? Впрочем, это Соня уже додумала от раздражения. В тоне, каким беседовал с нею Патрик, и даже в его молчании она уловила снисходительность:

Но вот он слегка тряхнул головой — мол, долой сомнения — и начал говорить:

— Всякое знание состоит из двух этапов: собирание сведений и мысленное их обоснование. Хотите, изложу мои умозаключения?

— Сгораю от нетерпения.

— Тогда извольте. Всего за два дня я, почти не прилагая к тому особых усилий, лишь из обмолвок некоторых очевидцев происходящих здесь в последнее время событий, а также пространных рассказов досужих кумушек сделал вывод: маркиз де Баррас, скончавшийся восьмидесяти девяти лет от роду, завещал свой наследный замок иностранке, которую увидел впервые в жизни совсем недавно…

— Разве таких случаев не бывает?

— Бывает, — покорно согласился Патрик, — но при том он не оставил ей ни копейки из сбережений, которые имелись у него в банке. А вот их-то — кроме мадам Фаншон и ее сыновей — он оставил другой иностранке, и тоже из России, с которой незадолго до того обвенчался, хотя до этого вдовствовал тридцать два года…

Соня прежде не задумывалась, как происходящие с нею события выглядят со стороны, но ведь это не означало, что у остальных людей нет глаз, чтобы увидеть, и мозгов, чтобы увиденное осмыслить.

— А я-то, глупая, считала, что окружающим нет до меня никакого дела.

— Вы ошибаетесь. Людям, особенно тем, у кого жизнь не богата событиями, всегда интересно знать, что происходит у других. Итак, продолжим. Вы, Софи, не похожи на женщину, которая может принудить к чему-нибудь мужчину, пусть даже такого старого, как мосье Антуан. Обращаю внимание, что это уже чистая логика. Значит, основной наследницей старый маркиз сделал вас не случайно. Такое действие со стороны мосье Антуана могло произойти по нескольким причинам. Первая — внезапная любовь…

Он усмехнулся испуганному жесту Сони, с каким она словно отмахивалась от ужасного и несправедливого обвинения.

— Но тогда маркиз де Баррас не женился бы на другой женщине, не так ли? Вторая возможная причина: старые долги. Не обязательно это могли быть деньги, а всего лишь услуга, которая помогла маркизу де Баррасу чего-то важного добиться…

Патрик испытующе взглянул на Соню. Но, поскольку она молчала, продолжил:

— Если это и вправду долги, то, конечно, не перед вами. Во Франции вы впервые, а маркиз де Баррас очень давно, по крайней мере четверть века, из Дежансона никуда не выезжал. Значит, гипотетический долг у него был перед кем-то из ваших родственников…

— Вы говорите удивительно складно для простого гвардейца, — ехидно заметила Соня.

— Пустяки, — отозвался Патрик. — В свое время я окончил университет в Глазго.

Вот так пустяки! Недаром Соня чувствовала, что в жизни порученца самой герцогини де Полиньяк есть какое-то второе дно. Университет! Зачем же тогда он пошел в гвардейцы, а не, скажем, в философы?..

— В наше время философией прокормиться невозможно, — ответил он на ее невысказанные мысли. — Ежели ты, конечно, не Вольтер и не Дидро…

Но, если ваше сиятельство не возражает, я не стану прерывать повествование.

— Я вас внимательно слушаю, — сказала Соня.

Поначалу она чуть было не ударилась в панику — ей показалось, что нельзя с помощью одной только логики выстроить целую картину, объясняющую ее появление в Дежансоне. Но потом успокоилась: что Патрик мог узнать о ней такого, чего Соня сама не знала или огласки чего могла испугаться? Все равно эти знания он оставит при себе, в чем Соня отчего-то не сомневалась.

— Итак, мы пока не опровергли предположение о том, что маркиз что-то задолжал… вашему отцу? — Он опять выжидательно помолчал. И воскликнул, словно в момент озарения:

— Нет, вашему дедушке!.. Ну да, если прикинуть по времени, то это именно он мог быть тем молодым иностранцем, с кем у молодого же Антуана де Барраса была тесная дружба. Вы удивлены, что этому есть свидетели? Представьте, одна приятная старушка вспомнила, что ее отец работал у мосье Антуана в подручных, когда тот с помощью философского камня — как могут быть невежественны люди! — добывал из свинца золото. Причем золота было так много, что его стали переливать в слитки.

Старушка даже показала мне один такой. Под большим секретом… Мол, он лежит у нее на черный день…

— Что же это получается? — наконец дошла до Сони простая истина. — Вы у жителей Дежансона добывали сведения обо мне и моих родственниках?!

— Ну зачем же о вас? О покойном маркизе, заработавшем в свое время у соотечественников славу алхимика и чернокнижника. Кстати, а вы знаете, почему тридцать с лишним лет назад он продал свою лабораторию, свое дорогостоящее оборудование и превратился в добропорядочного супруга своей молоденькой жены? Потому что только на таких условиях Амалия де Фронтенак согласилась выйти замуж за престарелого, как она думала, маркиза де Барраса. Но вот какие шутки порой откалывает судьба — старый муж пережил свою молодую жену на тридцать два года!