Но Дейзи надоело быть одной. Отец сильно ограничил ее передвижение и контакты с внешним миром. Только Тулли и Нилу было позволено разговаривать с ней, и то только тогда, когда они приносили еду. Никто не мог ничего рассказать ей об Антуане, Люк-Антуане, старом мистере Шазе или Жюстин и детях. Она ничего не знала даже о детях, которых учила. Ей опять пришлось оставить преподавание в школе. Конечно же, она понятия не имела, что происходит в мире, когда будет война.

Дочь командующего фортом была узницей, если не официально, то фактически.

Она не знала, почему с ней так обращаются. Возможно, отец понял, что ее письма Лиз зашифрованы. Откуда это могли узнать, оставалось для Дейзи загадкой. Тулли утверждал, что не знает, почему ее держат взаперти, хотя он старался не смотреть ей в глаза. Нил просто игнорировал ее вопросы, словно бы она их не задавала. Ей так хотелось узнать хоть какие-то новости, что она начала придумывать способы выбраться из офицерского барака. Накануне она попробовала вылезти в окно, но, заметив внизу отдыхающего солдата, курившего дешевую сигару и срезавшего ногти на руках, она с громко колотившимся сердцем быстро забралась обратно в комнату. Возможно, она не была столь храбра, как ей казалось прежде.

Теперь она сидела и наблюдала, как медленно наступают сумерки, размышляя о Люк-Антуане и Каине, а также о том, какие способы может придумать Изабель Дюссой, чтобы досадить им. Еще она думала об Антуане, которого заковали в кандалы и заперли в наспех возведенной пристройке к литейному цеху, где он страдал от дыма и покрытого водой пола, который затопило после ливней, прошедших неделей ранее. Она не могла понять, откуда появилась эта нечеловеческая черствость, заменившая в ее отце порядочность и доброту. Чувство долга она понимала, но этот жестокий акт мщения вызывал у нее резкое отвращение и возмущение.

Она сидела, молилась и вязала, пока комната не погрузилась во тьму, а у нее не было сил, чтобы встать и зажечь свет. Должно быть, она заснула, откинувшись на спинку кресла, но какой-то ухающий звук, доносившийся из-за окна, разбудил ее. Она резко выпрямилась и услышала еще один звук, похожий на сдавленный стон. Отшвырнув спицы и носок, Дейзи вскочила на ноги. В комнате стояла кромешная тьма, но ее глаза привыкли к темноте. Она заметила тень там, где у стены стояла ее кровать, и белые занавески, которые она повесила прошлой осенью.

– Кто там?

Дейзи замерла, не в силах пошевелиться. Ответа не последовало. За окном потихоньку утихал дождь. Девушка быстро задышала, чувствуя, как стучит пульс в висках.

Потом она поняла, что слышит еще чье-то дыхание. И видит тень в окне.

– Дейзи? Не кричи. Это я.

Она все равно чуть не вскрикнула, огромным усилием воли заставив себя сохранять молчание. Наконец она выдавила из себя:

– Симон?

– Да.

Он тут же обнял ее, крепко прижав к себе. Дейзи услышала, как глухо стучит его сердце.

Ей хотелось, чтобы он никогда не отпускал ее. Дейзи разрыдалась, не в силах понять, что он здесь делает, что случилось с часовым перед бараком, что он ей говорит.

Наконец до нее дошло, что он сказал: «Я люблю тебя». Она подняла голову и позволила ему поцеловать себя, утонув в океане счастья.

Придя в себя, она обнаружила, что сидит у него на коленях в кресле-качалке. Рот немного болел, но ей было все равно. Дождевая вода из его рубашки впиталась в ее платье, но она не обращала на это внимания. Симон обнимал Дейзи, тяжело дыша, словно бы он только что пробежал несколько километров.

– Дейзи, хватит, – в третий раз сказал он.

– Что? – Девушка чувствовала какое-то опьянение, хотя никогда прежде пьяна не была.

– Нам пора. Я довольно сильно стукнул часового, но он рано или поздно придет в себя, а мы… Ох, Дейзи, нам правда надо идти.

– Хорошо. Дай я только… У меня есть время, чтобы оставить записку отцу?

– Нет! Ради всего святого, нет! Я нашел то место в стене, о котором тебе рассказывал Люк-Антуан. Представляешь, там все еще нет охраны. Так что назад мы пойдем той же дорогой, но нас наверняка будут преследовать, поэтому нам нужно убраться отсюда подальше как можно быстрее.

– Хорошо, – согласилась она.

Папа будет гадать, куда она делась. Это будет ему наказанием за то, как он себя вел с ней.

Симон мягко рассмеялся, убрал ее руки со своей шеи, быстро поцеловал и встал.

– Ты просто сущее наказание. Неудивительно, что отец держал тебя взаперти.

– Только для тебя, – хихикнула Дейзи.

Она уже очень давно не смеялась.

19

Новый Орлеан, форт Сан-Хуан-дель-Байо

14 августа 1779 года

Маленький Нардо, привязанный к груди Скарлет широкими полосами мягкой ткани, что-то лепетал. Молодая женщина нагнулась и подняла полную, тяжелую корзину с бельем, водрузив ее себе на голову. Нардо, которому в июле исполнился год, уже мог на своих толстеньких ножках с трудом пересечь комнату, но, если нужно было куда-то быстро пойти, мать несла его на руках. Скарлет пошла за Лиз и Дейзи, которые несли похожие корзины, по дороге от старого форта к протоке Сан-Хуан, извивавшейся между озером Пончартрейн и рекой Миссисипи.

Скарлет все утро думала об историях, которые ей рассказывала старая рабыня Черника, когда они работали бок о бок, собирая хлопок на плантации в Натчезе. Те истории о деревенских женщинах, которые пели, стирая одежду в африканской реке, привязав детей к груди, не давали Скарлет сойти с ума от горя. Конечно, это было до того, как безумный американец, называвший себя Уиллинг, схватил Скарлет и еще около двадцати здоровых рабов и привез их в Новый Орлеан, чтобы продать. Бедную Чернику бросили. Наверняка она умерла с голода, потому что не осталось никого, кто мог бы мять и жевать еду для ее беззубого рта.

Мысли о Чернике всегда расстраивали Скарлет. Чтобы как-то отвлечься, она пела любимые песни старухи. Песни о путешествии в обетованный край, о вкусной манне, которую ешь, сидя в саванне, о том, как старые кости снова наливаются жизнью. Сначала ей казалось, что это какие-то безумные, бессмысленные песни, пока Лиз не объяснила ей, что они основаны на библейских историях. И тогда они обрели смысл.

Истории, всегда истории. Жизнь тоже была историей. Скарлет могла кому угодно об этом рассказать. У ее собственной жизни были начало, середина и неизбежный конец. Впереди ее ждала слава, но сначала ей следовало преодолеть трудности, как трем еврейским отрокам, которые решились бросить вызов Навуходоносору II[44]. Скарлет уже пришлось пройти через много испытаний. Она не могла представить, что на небесах лучше.

Поставив корзину возле воды, Скарлет подумала, что ей очень повезло. Она жила с двумя подругами в аккуратном домике, который для них построили солдаты неподалеку от форта. У них была работа и много еды. Ее малыш был здоров и каждый день радовал ее улыбкой. Глядя в его глазки или поглаживая по спинке, когда он спал, она вспоминала о Каине. Она была благодарна судьбе, что ей было суждено познать такую любовь. Самое главное – она была свободна. Что бы ни случилось, никто не сможет у нее отнять это.

– Сегодня вода выше, чем обычно. – Дейзи погрузила в воду несколько сорочек. Ее юбка, как и у других женщин, была протянута между ног и подоткнута к поясу. – Если дожди будут продолжаться, форт смоет.

– Это да, – согласилась Скарлет, подняв голову и прикрыв глаза ладонью. На юге висели рваные темные тучи, подсвеченные розовыми лучами солнца. Приближалась гроза, нравилось это им или нет.

Дейзи покачала головой.

– Симон говорит, что вчера утром пришло еще одно транспортное судно. Получается шесть. Интересно, где они разместят всех солдат на этом небольшом клочке земли? Вдоль всего озера протянулся сплошной военный лагерь.

– Для нас много работы, – довольно отозвалась Скарлет.

Она чувствовала себя нормально, а вот Дейзи приходилось тяжело, ведь до той поры, как она попала сюда, дочь майора не поднимала ничего тяжелее учебника.

На самом деле Дейзи была так потрясена случившимися переменами в жизни, что прошла целая неделя, прежде чем она смогла обсуждать своей побег из Мобила. О некоторых вещах она все еще отказывалась говорить, например о том, что случилось с мистером Антуаном. Лиз спрашивала Симона, но тот лишь отвечал, что все плохо, и отказывался что-либо объяснять. Он рассказал, что они пытались забрать Люк-Антуана и Каина, но те уже успели сбежать, а времени на их поиск не было. Симон приходил редко, потому что был постоянно занят на службе, но после каждого его посещения девушка чувствовала себя лучше и лучше. Выйдя замуж за Симона, Дейзи должна была полностью поправиться.

Намыливая, оттирая, прополаскивая и отжимая солдатское обмундирование, Скарлет наблюдала за Лиз. С тех пор как они переехали сюда, она вела себя очень тихо. Слишком тихо. Из них троих этот этап их жизни был для нее самым сложным. Вначале к ней относились как к дочери губернатора. Но как только выяснилось, что ее мать была рабыней, как и мать Скарлет, что они были двоюродными сестрами и что она якобы скрыла это, прощения не было. Ее обозвали цветной мошенницей, а так как Рафаэля не было в городе, вступиться за нее было некому.

Все красивые платья забрали, а личные вещи завернули в шарф и отдали ей. Скарлет своими глазами увидела, как изменилось выражение лица Софии, какими холодными и отчужденными стали ее глаза. Это было весьма неприятное зрелище.

Лиз не возражала, она молча смирилась со своим положением, поскольку ей нечего было сказать, она ничего не могла изменить. Кроме того, она не хотела жить в доме, где ей были не рады. К тому времени как вернулись Симон и Дейзи, Лиз и Скарлет обратились за помощью к другу Рафаэля, Оливеру Поллоку. Тот был занятым человеком, но все же помог им найти дом и работу. Примечательно, что он не предложил им жить в своем доме.

Все это было очень обидно и несправедливо. Но Скарлет уже давно забыла, что такое справедливость.