– Угу.

– Слушай, а давай ты сходишь вместе со мной на его поэтический вечер, а?

– Куда? – растерялась Кира.

А Дуська уже завелась:

– Точно, и Рину с собой возьмем! Вы хоть приобщитесь к чему-то нематериальному, а то все только деньги зарабатываете, а ведь в жизни есть нечто гораздо более важное, пусть и не столь шуршащее и материально весомое.

Так они оказались втроем в полутемном подвальчике кафе. Заведение располагалось в районе Пушкинской площади, то есть центрее некуда. Но Москва, хоть и обустроенная в целом, еще хранит в своем чреве множество загадочных улочек и подозрительных двориков. Сворачиваешь с центральной улицы – а там фасады домов с потрескавшейся краской и отвалившейся лепниной, какие-то гаражи немыслимые, облупленные ворота, покрашенные зеленой краской, провода тянутся через двор чуть ли не на уровне человеческого роста. Вот по таким дворикам подруги немного поплутали, отыскивая клуб, где дóлжно было приобщаться к прекрасному. На улице уже почти стемнело, и бродить по дворам было страшновато. Однако в конце концов впереди замаячила подсвеченная неоном вывеска «Мартовский кот».

– Ну слава богу, – пробурчала Кира. – Я уж думала, лежать нам на дне какого-нибудь котлована.

– А вот как, интересно, такое фривольное название сочетается с возвышенной поэзией? – заметила Рина.

– И ничего не фривольное… – Дуська готова была защищать и клуб, и своего новообретенного гуру. – Нормальное название. Не какой-нибудь там «Ешкин кот». А поэзия, она бывает разная… и мартовская тоже, если хотите знать!

– О, никак твой друг пишет эротические стихи? – оживилась Кира.

– Он много чего пишет. Сегодня здесь будет несколько поэтов… и поэтесс, так что вам найдется на ком оторваться.

Клуб состоял из длинной и довольно круто уходящей вниз лестницы и нескольких помещений, которые ветвились от освещенной тропинки направо и налево загадочными полутемными пещерами. Сначала посетитель попадал в бар, потом, если хватало сил и денег двигаться дальше, можно было отыскать курительный салон, затем еще зальчик, наверное для дискотек, и закрытые двери, и лишь после поворота – довольно просторное и традиционное помещение кафе; в одном углу крохотная эстрадка, в другом – барная стойка.

Народу было немного, и, когда девушки сели за столик и заказали коктейли, Кира не преминула пройтись по поводу малочисленности публики.

Дуська опять ощетинилась и принялась что-то вещать о бездуховности общества и монетаризации ценностей. Но минут через двадцать она впала в задумчивость и принялась терзать свой телефон.

– Дуська, здесь, наверное, и связи-то нет, – заметила Рина. – Мы же в подвале.

– Мне не нужна связь, я ищу эсэмэску… ой.

– Что?

– Ну… я тоже вообще-то удивилась, что народу так мало…

Кира уставилась на подругу взглядом василиска и предположила:

– Ты перепутала день!

– Нет, только время! Начало через час.

– Дуська! Какого же черта мы неслись сюда сломя голову!

– Ну, не преувеличивай, – вступилась Рина за подругу. – Не так уж мы и неслись. А раз уж пришли пораньше, то давайте просто посидим, поболтаем… наверное, тут можно съесть что-нибудь.

Час тянулся медленно. Меню никого не вдохновило, Кира дулась, Дуська оправдывалась, Рина старалась сглаживать непрерывно выпирающие в разговоре острые углы.

А потом пошел народ, и вскоре подруги уже тихо радовались, что успели устроиться с комфортом. Сперва публика заняла все стулья и сидела за столиками. Потом столики, как занимающие жизненно необходимые места, стали выносить куда-то, а на их место добавлять стулья. Часть народа рассаживалась непосредственно на пол перед эстрадой. Сказать, что подруги были удивлены, – не то слово.

– Однако тяга людей к искусству порой пугает, – пробормотала Кира, опасливо глядя, как над ее головой проносят поднос с коктейлями. Причем официант к цели даже и не пытался пробиться. Он просто выслушал крики и пожелания с другого конца зала, пересчитал присланные деньги, а потом загрузил бокалы и стаканы на круглый большой поднос и отправил его в плавание – из рук в руки поднос продвигался к цели и постепенно терял емкости с напитками и соломинками.

Собственно вечер состоял из выступления двух людей, хотя заявлены были трое, но третий где-то потерялся. Сперва читал стихи и что-то вроде лекции о смысле бытия Николай Станиславович.

А затем милая девушка, только-только вернувшаяся из Индии, читала путевые заметки, прозу и стихи. Публика обоих авторов принимала тепло, слушатели много хлопали и порой просили прочесть что-то особенно полюбившееся.

Рину зрелище это оставило в основном равнодушной. Поэзия казалась ей всегда неким актом душевного стриптиза, и она либо испытывала неловкость за людей, которые это делают, либо восхищалась ими, но как-то отстраненно. Бывает, что у человека нет слуха, нет способности внутренне соучаствовать музыке. И тогда он музыку не понимает. Мы говорим про таких людей – нет музыкального слуха. Но ведь случается, что отсутствует восприимчивость к визуальному ряду – и тогда человек равнодушен к живописи. То есть он может выучить, чем академизм как стиль отличается от импрессионизма, как звали художника и все прочее. Но у него никогда не будет любимой картины, той, в которой можно утонуть, чьи краски оживают и наполняют душу тихой радостью, или смятением, или ожиданием чего-то.

Так и Рина оставалась холодна при звуках лирики Пушкина, не любила страдания Ахматовой и Цветаевой и морщилась как от зубной боли, если где-то поблизости читали Маяковского.

Дуська, будучи барышней романтического склада, слушала своего идола открыв рот, и ее длинные пушистые ресницы вспугнутыми бабочками взлетали над очарованными озерцами ореховых глаз. Пытаясь угнаться за скакунами его мыслей, девушка порой отчаянно прижимала кулачки к груди, и тогда зрелище становилось столь трогательным, что Рина отводила глаза, испытывая неловкость.

Кира слушала Николая Станиславовича внимательно, но лицо ее оставалось спокойным, и комментировать она его выступление не стала. Зато обе подруги безмерно восхищались молодой поэтессой и хором укоряли Рину за то, что та никогда ничего подобного им про Индию не рассказывала. Там же так здорово! Дервиши! Священные коровы! Много-много храмов и богов! Ганг! Брахмапутра, в конце концов. Рина лишь пожимала плечами. Рассказ девочки ей тоже понравился, но в Индию она больше не поедет. Никогда. Never again.

В целом вечер удался, и Рина вернулась домой в хорошем настроении. Она переоделась в шелковую пижаму, погладила по пузику бодхисатву, полила цветы, сделал вид, что не хочет есть, и включила компьютер.

Так, у Машки все хорошо. Рина с благодарностью улыбнулась бронзовому Будде, и тот блеснул глазами из-под полуопущенных век.

Дальше что тут… письмо от Андриса. Дочке годик исполнился. Жена уехала куда-то по делам, и он один развлекал ребенка. Хюльда процветает и передает привет. Сам Андрис дистанционно учится траволечению, а потому теперь много гуляет в поисках лекарственного сырья.

Рина некоторое время сочиняла ответ, потом зашла на сайт турфирмы, которая организовывает поездки по садам специально для любителей и профессионалов.

Здесь нашлось много интересного, и Рина твердо пообещала себе, что обязательно съездит в этом году в Голландию, надо только правильно выбрать время: между праздниками, чтобы не подвести Киру.


А через неделю Кира удивила подруг, пригласив их в гости.

– А повод? – допытывалась Дуська.

– Увидишь. Будет сюрприз.

– Да мы недавно у тебя были… – Вспомнив посиделки на ковре, Дуська поежилась. – Давайте, может, в кафе сходим? Или к Рине? У нее хоть мебель нормальная есть.

Кира обратила на подругу строгий взгляд голубых глаз, и Дуська стушевалась:

– Ладно, я ничего. Сюрприз – это хорошо… наверное.

Сюрприз заключался в том, что квартира Киры, до того девственно пустая, не считая ковров и кровати, оказалась полностью меблированной. Дуська моментально поджала губы и, похоже, обиделась.

Кира не воспользовалась ее дизайн-проектом в английском стиле. Вместо этого в комнатах царил скорее Прованс. Выложенный темным паркетом пол, синие с белым гардины, белый пышный тюль, низкий диван и квадратные кресла, обтянутые тканью, имитирующей структуру домотканого изделия. В одном углу появился забавный торшер – словно сложенные пирамидкой камни-голыши и абажур – рыбацкая сеть. В глиняном кувшине на низком столике – кованый металл и темное стекло – стоял букет ярких цветов: синие, белые и красные анемоны. Асимметрично повешенные в углу полки темного же дерева несли на себе книги и красивые крупные раковины.

Рине интерьер понравился, и даже Дуська в конце концов вынуждена была признать, что получилось все очень гармонично.


Иван Александрович любил иногда пройтись по магазинам, выбирая подарок другу или сыну, и в такие походы он часто брал с собой Рину. Она поняла, что он доверяет ее вкусу больше, чем вкусу жены, и искренне старалась помочь. Ивану Александровичу нравилось заводить ее в дорогой магазин – ювелирный, бельевой, обувной. Он садился в кресло и смотрел, как вокруг его женщины суетится персонал, как она меряет красивые и дорогие вещи. Само собой, он таким образом подтверждал в собственных глазах свою статусность и свой имидж, и они оба это понимали, но при этом совершенно искренне получали обоюдное удовольствие от процесса. Вообще дела Ивана Александровича явно шли в гору, и он водил Рину на все более дорогие и звездные тусовки, попав в списки клубов, она получала приглашения на разного рода светские рауты и иной раз ходила туда одна или с подругами.

Рина стала тщательнее следить за собой, она видела, как Иван Александрович гордится тем, что его любовница хороша, что на нее с вожделением смотрят мужчины, что она умна и умеет поддержать разговор. Поэтому она с благодарностью приняла ключи от новенького симпатичного БМВ и не стала возражать, когда Иван Александрович сказал, что им нужно съездить на охоту – там будут нужные люди и вообще. «Потерпишь?» – почти виновато спросил он, и Рина кивнула. Она уже бывала на подобных пирушках и знала, что жен там не будет, господа привезут своих любовниц, большинство – просто девки. Иван Александрович гордится тем, что она на них не похожа – умело накрашенная, стильная, спокойная, никогда не напивается и не устраивает сцен. Рина оделась попроще и поярче, чтобы не слишком выбиваться из среды «девушек», и собрала небольшую сумку.