Молодой полковник подошел к одной из «Молли Питчер», стиравшей белье в огромной лохани — очень смуглой женщине, высохшей, как черносливина, и ростом вдвое ниже, чем ее товарки, которые явно относились к ней с огромным уважением.

— Джинет Маллигэн! — сказал полковник, обращаясь к ней. — Генерал посылает к вам этих молодых людей. Они его гости, и он желает, чтобы вы о них заботились до завтрашнего утра.

Им нужна еда и отдых.

Джинет перестала стирать, вытерла руки о платье, молча, ничего не отвечая полковнику, подошла и встала перед Тимом. Окинув следопыта и его ношу нелюбезным взглядом, она с подозрением потянула носом воздух.

— А этот? — наконец спросила она, указав на Играка пальцем, на котором еще видны были остатки мыльной пены. — О нем я тоже должна позаботиться?

— Еще больше, чем о двух остальных! — невозмутимо ответил ей полковник Гамильтон. — Он — пленник генерала!

— Тогда пусть он его сам и охраняет! Ведь это ирокез! И я не желаю иметь с ним дело. Мой муж Гарви попался в лапы этих дьяволов — мохоков из племени вождя Джозефа Черная Казарка, так они сняли с него скальп, а потом сожгли живьем в Джерман Флэтс! Я скорее сдохну, чем дам хоть пригоршню маиса одному из этих бандитов.

Прочь отсюда! Убирайтесь! Чтоб я эту гадину больше не видела, а если генерал будет недоволен, то может сам прийти сюда объясняться со мной! Верно я говорю, женщины?

Группа женщин, собравшихся вокруг лохани с бельем, словно прихожанки у алтаря, хором подтвердили справедливость сказанного.

Такое единодушное одобрение вызвало улыбку у Джинет.

— Вот видите, полковник Гамильтон, все со мной согласны! А это значит, что вы можете девать вашего индейца куда хотите, но здесь он не останется. А эти двое…

— Сударыня! — вмешался тут Жиль, отвесив Джинет глубокий поклон, словно перед ним была знатная дама. — Мы просим вас всего лишь дать нам какой-нибудь закуток, где этот ребенок мог бы поспать. Мы сами позаботимся о том, чтобы его накормить. И он вправду крайне необходим вашему генералу…

Глаза Джинет стали круглыми от изумления, и она внимательно оглядела Жиля от кончиков его грязных мокасин до спутанных белокурых волос.

— Это еще кто такой? Грязен, как поденщик, красив, как бог, и учтив, как милорд. Со мной еще никто так не говорил… Сударыня, сказал он… Сударыня! Подумать только! Мне! Сударыня!..

— Я француз, — сказал Жиль, смеясь, — а вы — женщина. Для нас, французов, все женщины — дамы. Я прибыл сюда с армией короля Франции, чтобы сражаться вместе с вами, и именно я захватил этого мальчика, которого ваш генерал считает весьма ценным пленником. Я прошу вас, сударыня… найти и для него местечко!

Мой друг ведь не сможет продержать его всю ночь у себя на спине.

Неожиданно Джинет Маллигэн покраснела, как девушка, и захлопала ресницами. Она даже попыталась изобразить что-то, отдаленно напоминающее реверанс, и улыбнулась Жилю.

— Что это вы на меня так смотрите, молодой человек, а? Ну и глаза же у вас! Сейчас вас проводят…

Не говоря больше ни слова, Джинет самолично отвела путников к палатке и, вышвырнув из нее несколькими энергичными пинками пару котлов и другие кухонные принадлежности, сказала им, что они могут чувствовать себя здесь как дома, и добавила, что если им что-нибудь понадобится, то им стоит только попросить.

Благодеяния Джинет и ее товарок на этом, однако, не кончились. Явно покоренные молодым французом, они толпились вокруг него, предлагая то не слишком черствый хлеб, то вполне съедобное мясо, то свежее пиво… Затем, когда Жиль сказал, что хорошо бы искупаться в реке, он получил большой кусок мыла, которое изготовляли сами «Молли Питчер».

— Тебе бы попасть куда-нибудь на Восток, — вышучивал его Тим, пока они сообща плескались в теплой воде Гудзона, нагретой солнцем. — К примеру — в Индию: там бы ты сразу стал султаном. Все эти бабы уже влюблены в тебя.

— Что ты выдумываешь? Здесь, наверное, не так много французов, и я для них просто диковинка, вот и все.

— Да уж, нечего сказать, эти бабы очень любопытные… Посмотри-ка на вон ту рощицу слева: они все прячутся там, чтобы посмотреть, как мы купаемся. Наверно, хотят убедиться, что французы устроены так же, как и американцы.

И Тим нырнул в глубину, подставив на секунду свой голый зад солнечным лучам, скрылся под водой и поплыл на середину реки, похожий на большую выдру. Жиль предпочел отдаться на волю речных волн, лениво и величественно текущих меж лесистыми холмами. В такую минуту было трудно поверить, что кругом война: окрестности были наполнены спокойствием почти божественным. Там и сям, однако, виднелись бревенчатые форты, явно выстроенные совсем недавно, а ближе к низовьям Гудзона, над лесом, поднимались черные клубы дыма, медленно тающие на фоне голубого неба. Плывя к другому берегу, Жиль разглядел вдали длинные черные иглы — это были клотики мачт английских кораблей, стоящих на якоре в Гудзоне: Нью-Йорк был не далее чем в десяти лье.

Настоящее лицо войны показалось в пожаре заходящего солнца, когда окрестные холмы отразили грохот копыт: три эскадрона кавалерии внезапно появились в облаках пыли и устремились через широко открытые ворота в лагерь. Солдаты во все глотки орали какую-то дикарскую песнь, свидетельствующую об одержанной победе.

Возглавлял кавалькаду человек, подобный кентавру, в разорванной, испещренной пятнами крови одежде; он смеялся, показывая белоснежные зубы, вздымая ввысь окрашенную кровью саблю. При помощи одних лишь коленей он управлял великолепным дьяволом, что был ему вместо коня.

— Это полковник Деланси, — заметил Тим, — со своим отрядом из знаменитой виргинской кавалерии. Ну, что ты о нем скажешь?..

— Ничего, — ответил Жиль, пожиравший глазами удивительную конную карусель, великолепных коней и заразительное воодушевление, исходившее от отряда. — Я просто любуюсь ими…

Мне кажется, что я хотел бы драться в их рядах…

Жиль улегся спать прямо на земле на почти чистое одеяло, полученное от щедрой Джинет, и долго не мог заснуть, слушая шумы лагеря и крики морских птиц, напоминавшие ему родную Бретань. Несмотря на усталость, возбуждение не давало ему сомкнуть глаз. Ему не терпелось увидеть наступление дня, поскорее узнать, какие поручения даст ему этот удивительный генерал Вашингтон, про которого даже англичане говорили, что в Европе нет короля, который рядом с генералом не походил бы на слугу… До сего дня он еще не видел войны, только нескончаемые приготовления к ней, артиллерийские дуэли с английскими крейсерами, рутину жизни укрепленного лагеря: учения, долгие разговоры, политику… и радости интендантства. Люди же, окружавшие его здесь, дрались с врагом уже несколько месяцев, каждый день сверкало оружие и лилась кровь.

Он хотел принять участие во всем этом… И как можно быстрее!

Вдруг сквозь наполнявший палатку храп Тима Жиль услыхал легкий шорох. Полотняный клапан, служивший дверью, бесшумно приподнялся, затем снова послышался шорох: кто-то вползал внутрь палатки.

Рука Жиля скользнула к бедру, нащупывая рукоять охотничьего ножа, висевшего на поясе.

Одновременно Жиль бесшумно высвободился из складок одеяла, готовый отразить любое нападение… Тут он почувствовал прикосновение чьих-то рук, и запах мыла и мокрой травы наполнил его ноздри. Он вцепился в одну из этих рук… и по вырвавшемуся у незваного гостя тихому восклицанию понял, что перед ним женщина.

— Кто вы? — шепнул Жиль. — Чего вам нужно?

— Тес!.. Ты разбудишь твоего друга… Меня послала Джинет Маллигэн… Я — Бетти, ее племянница. А нужно мне…

— Чего же?!

Она приглушенно засмеялась, и вдруг он почувствовал на своей груди ее горячие руки, скользнувшие под рубашку из замши.

— Джинет хочет, чтобы я приветствовала тебя от имени всех девушек Америки, — сказала она еле слышным насмешливым шепотом. — Она сказала, что ты будешь доволен, потому что все французы только об этом и думают!

И она порывисто прижалась к нему. Инстинктивно обняв ее. Жиль ощутил теплую и твердую грудь, крепкие бедра, обжигающее лоно и влажный рот. Когда его пальцы коснулись нежной кожи ее обнаженной спины, он почувствовал, как девушка задрожала, словно от электрического разряда молнии. Эта дрожь немедленно передалась его собственному телу. Внезапно вновь ощутив страшный любовный голод, впервые открывшийся ему в объятиях Манон, Жиль с радостью принял этот нежданный дар. На карту была поставлена честь всех французов!.. Вмиг сорвав с себя одежду, он яростно сжал в объятиях девушку, чье тело выгнулось под ним, чтобы лучше принять его, и целиком предался безудержному утолению жажды, мучившей его уже несколько месяцев…

На заре, когда полог палатки снова приподнялся, чтобы выпустить девушку, которую знали лишь его руки. Жиль позволил сну наконец поглотить его, будто благодетельной волне, успев подумать только о том, что Америка — замечательная страна, а прекраснее жизни солдата нет ничего на свете. А Тим… Тим ни разу даже не перестал храпеть: праздник плоти, буйствовавший в двух шагах от него, ни на секунду не прервал его сна.

Генерал Вашингтон концом своей подзорной трубы указал на правый берег Гудзона, на север:

— Менее чем в десяти милях отсюда находится Уэст-Пойнт, самое укрепленное место на реке, узел нашей стратегической позиции. Фортификационные сооружения, постройкой которых, как, впрочем, и всех укреплений этого района, мы обязаны молодому офицеру саперов польской армии полковнику Костюшко, стоят на неприступной скале и прикрыты низким островом с береговыми батареями на нем. К тому же Гудзон в этом месте перегорожен огромной цепью… Позицию, таким образом, одолеть невозможно… разве только предательством. Именно сюда доставит ваше золото отряд генерала Аллена, которому я поручил эту операцию. Таким образом, я могу быть уверен в том, что ни один пенс из этих денег не будет истрачен ни на что, кроме как на нужды армии. Теперь вы видите, — прибавил он с осветившей лицо полуулыбкой, — что я по достоинству ценю дар французов.