— Он бы давал балы, если бы осмелился, — ворчал шевалье де Терней, которого раздражали

звуки музыки, ежевечерне наполняющие рейд.

— Он бы сделал это, если бы ему разрешили держать женщин на борту, — отвечал ему Рошамбо, и оба они вздыхали и приказывали закрыть окна, чтобы опять погрузиться в сложности шахматных комбинаций.

Безжалостное время и скука крайне угнетали неподвижно застывшую на якоре эскадру, к которой каждый день прибавлялись все новые транспортные суда и военные корабли. Молодой виконт де Ноайль, скучавший на борту «Нептуна» вместе со 2-м батальоном Суассонского полка, убивал время в нескончаемых ссорах с не менее молодым Артуром Диллоном, чья ирландская кровь так же плохо переносила бездействие, как и едкие шутки виконта.

Наступило 1 мая, которое пролетело для Жиля подобно метеору, оставив глубокий след.

В этот день сразу после полудня столь горячо ожидаемая новость с быстротою молнии облетела корабли на рейде: ветер наконец задул с севера. С кораблей понеслась буря радостных возгласов, домчалась до порта и обрушилась на город.

Тотчас же на кораблях все пришло в движение.

Шевалье де Терней объявил, что, если ветер не переменится, корабли поднимут паруса на рассвете, и отправил фрегат «Беллона» к Уэссану, чтобы разведать, не появилась ли там случайно какая-нибудь нежданная английская эскадра.

Жиль в последний раз получил приказ сойти на берег, для того чтобы узнать, не пришли ли новые письма; в последний раз он зашел в гостиницу на бульваре Дажо, где генерал и адмирал получали свои личные письма.

Пересекая двор гостиницы, он услышал, что его окликает привратник:

— Эй, вы там! Молодой человек! Э-э… господин секретарь, прошу вас!.. Тут для вас письмецо…

Это слово ударило его как пуля, и он застыл на месте как вкопанный.

— Письмо? Для меня? Как оно к вам попало?

Оно ведь должно быть с остальной почтой?

Привратник улыбнулся хитро и понимающе.

— Ну, ну! Такое хорошенькое маленькое письмецо, его ведь не положишь с письмами адмирала или генерала. Такая штучка с синей печатью, это, верно, от женщины…

В своих толстых пальцах привратник держал искусно сложенное письмо, запечатанное маленькой печатью с изображением герба, при виде которого у Жиля забилось сердце: это были мерлетки рода Сен-Мелэнов.

Волнение его было столь сильным, что какое-то время он стоял, разглядывая письмо под насмешливым взглядом привратника, одолеваемого любопытством.

— Черт возьми! — не выдержал наконец привратник. — Что-то вы не торопитесь прочесть его, а ведь письмецо-то, должно быть, интересное…

Жиль пожал плечами. Метнув сердитый взгляд на любопытного привратника, он зашагал к дому, в три прыжка взбежал по лестнице и укрылся от любопытных взглядов в мансарде, где он жил до переселения на корабль. Мансарда снова обрела нежилой вид, но все же он чувствовал себя как бы дома, и никто не мог видеть, чем он здесь занимается. Только в мансарде он решился сломать печать и развернуть письмо.

Жиль едва сдержал счастливую улыбку. Письмо было написано неловким детским почерком, вместо подписи там была лишь большая буква «Ж» весьма причудливых очертаний. Текст состоял всего из нескольких строк, но он показался Жилю достойным самых великих поэтов.

Вот что там было написано:

«Мне сказали, что вы хорошо начинаете, что ваши самые смелые ожидания могут сбыться, если вы покажете, что достойны доверия, которое вам оказывают. Не обманите этого доверия, поскольку ваша неудача огорчит людей больше, чем вы предполагаете. И не теряйте времени, поскольку три года пройдут очень быстро.

Однако прошу вас быть осторожным, ведь в этой войне, в которой вы будете участвовать, может так случиться, что главная опасность будет грозить вам не от того противника, от какого ее ожидают. Другой враг подстерегает вас — более коварный. Будьте настороже, потому что есть люди, которые будут весьма огорчены, если вы не возвратитесь…»

Несмотря на намек на таинственную опасность, грозившую ему, Жиль не обратил тогда на предупреждение особого внимания, потому что чувство счастья, которым он был охвачен, вытеснило все иные мысли. Он осыпал поцелуями букву «Ж», поставленную вместо подписи, снова прочел и перечел письмо, не желая видеть в нем ничего другого, кроме тревоги Жюдит за него. Она предупреждала, чтобы он опасался чего-то неясного, как будто боялась сказать больше, но это лишь означало, что она о нем беспокоится, что страстно желает снова увидеть его живым и невредимым. От этих мыслей до мысли о том, что она его уже немного любит, был всего один шаг, и юноша с радостью его сделал.

Спрятав на груди благословенное письмо. Жиль поднялся в канцелярию, получил почту и, так же быстро, как и пришел сюда, возвратился на набережную Панфельда, чтобы отплыть на свой корабль.

Он уже собирался сесть в шлюпку с флагманского корабля, стоящего в самом центре рейда, .желая поскорее увидеть его борта, обшитые медью, 80 пушек и огромной высоты мачты, когда вдруг заметил группу приближающихся людей.

По красным доломанам с большими брандебурами он узнал в них солдат полка де Лозена — они, очевидно, направлялись на транспортное судно «Франсуаза», которое только что закончило принимать питьевую воду. Ввиду необходимости погрузить значительное количество снаряжения адмиралу пришлось в последний момент затребовать три дополнительных судна — «Франсуазу», «Тюрго» и «Роуэр». Запоздавший ветер, по крайней мере, позволил увеличить число солдат…

Маленький отряд пересек ему дорогу, и, поравнявшись с ним. Жиль внезапно понял, в чем заключалась опасность, о которой его предупреждала Жюдит. Человек в кивере со свешивающимся на плечо длинным «языком взглянул на него, затем обернулся, чтобы посмотреть еще раз.

Это был Морван, брат Жюдит, которого он так ловко отправил поплавать в Блаве.

Все это длилось лишь мгновение. Солдаты поднялись по трапу и исчезли в утробе судна, а задумавшийся Жиль отправился на свой корабль. Он пытался догадаться, что делал бретонский дворянин в Сентонжском полку? И вообще, что мог делать в регулярной армии этот человек, которого ему описали как дикаря, совершенно неспособного выносить тяготы дисциплины, доселе прозябавший в лесном убежище вместе со своим старшим братом? Был ли он привлечен соблазнами американских приключений или жаждал мести… а может быть, и то и другое одновременно?

А возможно, была и какая-то третья причина, неизвестная Жилю…

По жестокому выражению глаз рыжего бретонца можно было с уверенностью определить, что Жиль в большой степени был причиной того, что Морван так неожиданно решил принять участие в экспедиции. Письмо Жюдит подтверждало такой вывод. Жиль, однако, вовсе не был обеспокоен присутствием брата девушки, наоборот, встреча с младшим Сен-Мелэном обрадовала юношу: для Жюдит было весьма кстати то обстоятельство, что ее опасные родственники разделились. Кроме того, это свидетельствовало о том, что его сочли достаточно опасным, чтобы последовать за ним на край света!.. Он почувствовал, что кое-что значит теперь!.. Обдумав все это, Жиль вступил на борт «Герцога Бургундского» с видом победителя: его уверенность в себе росла с каждой минутой.

В 5 часов утра следующего дня над Брестом разнесся гул пушечного выстрела, возвещающий отплытие эскадры, и жители города с необычайным единодушием покинули свои постели. Со всех концов города люди спешили занять лучшие места, чтобы наблюдать за тем, как флот под командованием шевалье де Тернея приходит в движение. Чиновники Арсенала и офицеры гарнизона торопливо взбирались на башни древнего замка, а прочие жители спешили на холмы, с которых был хорошо виден вход в гавань. Тотчас же на мачтах рыболовных судов появилось разноцветье красных и синих парусов, отчего рейд стал похож на гигантское поле, усеянное цветами.

Свежий ветер полностью очистил от туч сразу же посветлевшее небо, его живительные порывы уносили далеко в море ритмичные песни матросов, вращавших кабестаны. Под крики, разносившиеся из рупоров, они поднимали тяжелые якоря.

Стоявший прямо как палка на полуюте «Герцога Бургундского» маленький адмирал, одетый в красивый темно-синий мундир с золотыми эполетами, смотрел на то, как медленно поднимаются фоковые паруса, марселя и брамселя; глаза его горделиво сверкали. Граф де Медин, его флагкапитан, командовал приготовлениями к отплытию флагманского корабля.

В 5 часов с половиною «Герцог Бургундский» уже был под парусами и повернул свой нос по направлению к выходу из гавани. Один за другим все 42 корабля, составлявших эскадру, посланную Его Величеством Людовиком XVI, милостью Божией королем Франции и Наварры, на помощь инсургентам, скользнули в кильватерной струе, чтобы выйти в открытое море и в океан для участия в одном из самых благородных сражений, которое когда-либо знала история.

Под приветственные клики всех людей, что столько работали, чтобы эскадра смогла отправиться в плавание, отплыл «Нептун» под командованием г-на Детуша, «Прованс» под командованием г-на де Ломбара, «Завоеватель» г-на де ла Грандьера, «Бдительный» — героический корабль, чьим капитаном ранее был г-н дю Куедик, корабль, воскрешенный упорным трудом и ныне состоявший под командованием г-на де Жильяра, «Амазонка» — быстроходный фрегат г-на де Лаперуза — и другие корабли, охраняющие тяжело груженные и медленно идущие транспортные суда с людьми и снаряжением.

Постепенно крики и грохот барабанов затихли, затем пушки фортов Бертом дали прощальный залп. Осталось только могучее дыхание ветра и волны, разрезаемые кораблями со свежевыкрашенными и позолоченными носовыми фигурами, которые погружались в покрытое зыбью Ируазское море с ритмичностью хорошо срепетированного балета. Корабли шли по направлению к опасным берегам пролива Сен.

Жиль стоял у борта в нескольких шагах от группы офицеров в расшитых мундирах и смотрел, как Бретань и его детство уплывают от него все дальше и дальше…