— Конечно, я понимаю вас, — кивнула Ноэль. Объяснения Андре натолкнули ее на новую мысль. Сколько же картин он написал по заказу Бариччи? Около дюжины? Значит, путем исключения она могла бы выяснить, сколько полотен было создано другими. Оглядевшись, Ноэль изумленно сдвинула брови. Куда бы она ни взглянула, в глаза бросались пресловутые изогнутые ореховые рамы. Всего три, нет, четыре картины, включая абстрактную в тяжелой аляповатой раме, принадлежали другим художникам.

Это ее заинтриговало. Только вот с какой стороны подойти к Андре. И, сделав невинные глаза, она спросила:

— Для того пейзажа, полагаю, вы не могли в этом случае использовать вашу любимую раму из-за больших размеров полотна.

— Вы правы, — подтвердил Андре, и она почувствовала в его голосе скрытое напряжение. — Моя рама не выдержала бы картину такого размера… Отвратительно смотреть на этот нелепый кусок дерева, по достоинству мешающий оценить работу, тонкую палитру… Но ничего нельзя было сделать.

— Я так и подумала. — Ноэль внимательно изучала выражение его лица. Эта быстрая смена настроений — беспокойство, подозрительность, пафос… Откуда они? И все же Андре был художником, и это могло быть проявлением его темперамента, вызвавшим бурный всплеск чувств.

Будь рядом с ней Эшфорд, он бы помог ей разобраться во всем этом. И взгляд ее непроизвольно обратился к дальнему концу зала. Что сейчас происходит в кабинете Бариччи? Вот стать бы мухой, пролететь туда и подслушать, как припер его к стене Эшфорд.

Но увы, пока что и он недалеко продвинулся в деле сыска.

— Джентльмены, вы напрасно тратите свое и мое время. — Повторяя эту фразу, Бариччи разглаживал отвороты своего сюртука, поглядывая на детективов из-за бюро несколько нетерпеливо и свысока. — Я сказал вам все, что знаю. Мне ничего не известно об украденной у лорда Вэнли картине Гойи, как я уже имел честь говорить вам в прошлую нашу встречу. Нет у меня никаких сведений и о картине Рембрандта. Что же касается Эмили Мэннеринг, могу повторить лишь то, что говорил с самого начала: да, у нас была связь. И я посетил Эмили в ночь, когда она умерла. Но уверяю вас, она была жива и здорова, когда мы расстались. Она была жива и спала.

— В своей постели, — уточнил детектив Коньерз, делая какие-то пометки в блокноте.

— Да, в своей постели.

— А ее муж? — спросил более молодой Парлз.

— Я вновь повторю то, что говорил уже раньше. Лорд Мэннеринг еще не вернулся, когда я покинул Эмили. Случилось это, упреждаю ваш вопрос, примерно в половине шестого. А теперь, если вы меня простите, мы с мистером Уильямсом должны поговорить о важных для нас делах.

— Наш разговор еще не окончен. — Парлз преградил Бариччи дорогу, встав на его пути к двери. — У нас появились новые сведения.

Бариччи едва заметно вздрогнул:

— Что за сведения?

— По словам горничной леди Мэннеринг, ее госпожа была очень нервной и взволнованной в тот вечер. Горничной показалось, что ее госпожа чего-то боялась. Чем вы можете объяснить ее нервозность и страх?

— Страх?.. — Бариччи облизнул губы. — Это абсурд. Возможно, Эмили чувствовала себя не в своей тарелке, потому что опасалась неожиданного возвращения мужа. И если ее горничная действительно заметила признаки беспокойства в поведении Эмили, то причиной могло быть только это Но она сказала горничной, что причина ее беспокойства именно любовник, — нашелся Парлз. — Мэри видела, что ее госпожа часто бросает взгляды через плечо, будто боится, что ее возлюбленный появится раньше времени. — Думаю, что эта горничная чрезмерно увлекается мрачными готическими романами. Только и всего, — беспечно пожал плечами Бариччи.

Но Эшфорд заметил, как забилась жилка у него на шее, выдавая волнение.

— Эмили Мэннеринг действительно испытывала бурные эмоции во время наших свиданий, но, уверяю вас, только не страх.

Детективы молчали, похоже, готовясь к новой атаке: атмосфера в комнате сгущалась, как перед грозой. Допрос уже достиг цели — выбил Бариччи из колеи, заставил его нервничать, хотя он мастерски скрывал свое беспокойство. Эшфорд, мысленно сосчитав до десяти, приготовился внести свою лепту в эту игру.

— Джентльмены, позвольте мне поговорить с мистером Бариччи с глазу на глаз, — попросил Эшфорд.

Коньерз и Парлз обменялись удивленными взглядами; эта сцена была отрепетирована заранее.

— Не беспокойтесь, — заверил их Эшфорд. — Я не стану его убивать. Если бы я собирался это сделать, он уже был бы мертв.

— Совершенно согласен, — неожиданно поддержал его Бариччи, попытавшись улыбнуться. — К тому же мне нечего скрывать. Ну же, господин граф, задавайте свои вопросы.

— Отлично. — Коньерз сделал знак своему партнеру. — Мы подождем за дверью.

— Уильямсу тоже надо выйти, — распорядился Эшфорд. Бариччи на мгновение заколебался, но все же отпустил Уильямса величественным взмахом руки:

— Ступайте.

Эшфорд подождал, пока дверь закрылась за ушедшими, и придвинулся к Бариччи.

— Ладно, Бариччи, теперь мы одни, — начал он. — ^ Вы можете забыть о своих изысканных манерах и стать самим собой.

— Вы мне не ровня, Тремлетт, — запальчиво возразил тот, — Это вы сын под заборной крысы, а не я. — В глазах Бариччи сверкнула ненависть,

Губы Эшфорда дернулись в презрительной усмешке.

— Вы ожидали, что это ваше замечание приведет меня в ярость и заставит прибегнуть к насилию? Жаль вас разочаровывать. Ведь вы уже пытались воспользоваться этим методом. Много раз пытались — и все напрасно. Будь здесь мой отец, он расхохотался бы вам в лицо. Итак, продолжим… — Эшфорд вытащил из кармана серёжки и сунул их под нос Бариччи. — Скажите, когда именно вы подарили их Эмили Мэннеринг

Бариччи заложил руки за спину и внимательно рассматривал сверкающие сапфиры. Потом поднял голову и насмешливо встретил взгляд Эшфорда:

— Это что? Шутка?

— Не вижу во всем этом ничего смешного. Повторяю, когда вы подарили своей возлюбленной эти сережки? Когда вы вручили ей эту скромную дань любви и уважения?

— «Скромную» — идеально выбранное слово, — презрительно фыркнул Бариччи. — Начать с того, что я не делаю подарков женщинам, как вам должно быть хорошо известно. Подарок — намек на длительность и прочность отношений, а я стараюсь их избегать. Кроме того, если бы я и отдал эту, как вы выразились, «скромную» дань любви и признательности моей любовнице, то едва ли одарил бы ее побрякушкой, достойной судомойки.

Эшфорд продолжал пристально смотреть на Бариччи:

— Вы хотите сказать, что никогда их не приобретали?

— Именно это я и хочу сказать. — А я утверждаю, что вы лжец.

Черная бровь Бариччи презрительно взметнулась.

— Вы называли меня и похлеще. И все же я разочарован: ваш дедуктивный метод страдает существенными изъянами. Если вы что-то разнюхали обо мне, то должны знать: мой вкус непогрешим. Меня привлекают куда более дорогие и роскошные вещи.

— Мы ведь обсуждаем не женщин, а драгоценности.

— В таком случае позвольте вас просветить. Мой вкус по части драгоценностей весьма близок к моему вкусу по части женщин. Я выбираю из ряда вон выходящие, уникальные, редкостные, иными словами, безупречные драгоценности. — Бариччи чуть вздернул подбородок. — И вы все это отлично знаете. Хотя бы видя мое отражение, мой живой образ, в котором запечатлен я, и плод моей связи. — Он смотрел на Эшфорда из-под полуприкрытых век. — Я, конечно, говорю о моей маленькой Ноэль,

— Я знаю, о ком вы говорите. — Эшфорду стоило большого труда не броситься на мерзавца.

— А знаете, Тремлетт, — Бариччи поджал губы, — я впервые вижу трещину на вашем несокрушимом каменном фасаде. Неужели вы действительно так увлечены ею?

— А если и так?

— Зря. Не втягивайте ее в это дело. Да и вам самому в него лучше не ввязываться. Мне бы не хотелось, чтобы Ноэль пострадала.

— Это угроза? — Лицо Эшфорда окаменело.

— Разве?

Эшфорд стоически подавил свой гневный порыв. Но Бариччи был напуган. И это было хорошим знаком, похоже, он оказался близок к истине. Эшфорд положил сережки в карман и с насмешкой взглянул на Бариччи.

— Вы и в самом деле сукин сын, — заявил он. — Готовы рисковать безопасностью дочери, чтобы спасти свою шкуру и еще заработать на этом.

Он бросил на Бариччи уничтожающий взгляд:

— А что касается вашего вопроса, могу сказать одно: не тратьте слов попусту. Ваши угрозы на меня не действуют. Я не остановлюсь до тех пор, пока не засажу вас за решетку, а ключ от вашей камеры не выброшу в Темзу.

— А как насчет безопасности Ноэль?

Это было уже слишком! Бариччи перешел грань.

— Вам до нее не добраться, Бариччи. Только попытайтесь, и вы горько раскаетесь. Это я вам обещаю. Кстати, отзовите своего Сардо, отмените заказ на ее портрет. Пусть вернется к пейзажам. Его сеансы с Ноэль окончены. И всем его играм с ней тоже пришел конец.

— Буду счастлив передать ему это, хотя… — Бариччи хмыкнул, — я в отчаянии оттого, что не смогу получить портрета своей любимой девочки. Что же до остального, Тремлетт, то Андре не играет. Он без ума от моей прекрасной Ноэль. И если он намерен затащить ее в свою постель, то выясняйте это с ним, а не со мной.

Никогда в жизни Эшфорд не испытывал столь непреодолимого желания дать пощечину.

— Я буду следить за вами, Бариччи, и собирать доказательства вашей вины. А когда их будет достаточно, я позабочусь о том, чтобы остаток жизни вы провели в камере. Но еще лучше, если вы закончите жизнь на виселице. — Он повернулся и направился к двери — Кстати, там, за дверью, стоят детективы, готовые произвести обыск в запасниках вашей галереи. Полагаю, вы не станете возражать?

Он заметил, что в глазах Бариччи снова промелькнул страх.

— Вовсе нет. Почему же я должен возражать?

— Отлично. И придумайте какое-нибудь занятие для Сардо на конец дня. Ему не выпадет счастье провожать Ноэль домой. Это сделаю я.

Эшфорд вышел из кабинета, чувствуя на себе испепеляющий взгляд Бариччи и волнуясь уже, что так надолго оставил наедине Ноэль и Сардо. Остановившись в коридоре, Эшфорд взглянул на поджидавших его детективов.