Сказать, что он был мгновенно и окончательно очарован ею, это еще не сказать ничего. Он был пленен — впервые за многие годы, что стало для него полной неожиданностью. Многие женщины были его светскими приятельницами, многие — любовницами. И все же их было гораздо меньше, чем ему приписывала молва. Тщеславия ради он поддерживал репутацию ловеласа и совратителя невинных девиц, хотя в действительности для него девственницы, как и замужние женщины, находились под нравственным табу, которого рн„ никогда не нарушал: он уважал невинность и узы брака.

И вдруг эта смешная девчонка!

Сначала он был окрылен неожиданной удачей — встретиться с незаконнорожденной дочерью Бариччи! Потом узнал, что она направляется в галерею своего отъявленного негодяя родителя, куда спешил и он. И тут у него родились подозрения: таких совпадений просто не бывает. Так или иначе представился счастливый случай, и возможно, если он сумеет им воспользоваться, ему удастся наконец добраться до Бариччи. Через его дочь. Но сначала эту строптивую молодую леди надо было прощупать.

В результате ему удалось выяснить, что Ноэль Бромли отличный карточный игрок, настоящая красавица, а для него — глоток свежего воздуха. Кроме того, она совершенно непричастна к делишкам негодяя Бариччи.

Эшфорд догадывался, что Эрик Бромли провел скрупулезное расследование биографии Бариччи и теперь знал о нем куда больше его. То, что Эшфорд считал единственной сферой преступной деятельности Бариччи, в действительности оказалось лишь вершиной айсберга, видимой частью его гнусной и порочной жизни — совратителя наивных женщин, который действовал под кличками и фальшивыми именами.

И вдруг в мозгу Эшфорда щелкнул замочек, и все встало на место: Фаррингтон производил расследования не по своей инициативе, его заставила это сделать дочь!

Она действительно обладала огненным темпераментом, была именно Бурей, как и называл ее отец, — он теперь в этом ничуть не сомневался.

Отвернувшись от окна, Эшфорд потер затылок, стараясь отогнать навязчивый и соблазнительный образ Ноэль, отложить мысли о ней на потом. С некоторым удивлением он заметил, что рассвет уступил место дню и в комнату льется солнечный свет. Скоро Лондон окончательно проснется, а ему в этот день предстояло несколько деловых визитов, которые должны были помочь ему сузить круг лиц, подозреваемых в краже картины «Лунный свет во Флоренции»,

«Хотя, — думал он мрачно, — ясно, что именно Бариччи украл эту картину. И это знаем мы оба. Теперь дело за малым — я должен доказать его вину».

Его беспокойство все возрастало.

Сделав несколько бесшумных шагов к подносу с завтраком, Эшфорд налил себе кофе, а его задумчивый взгляд обратился к утренней газете, аккуратно сложенной рядом с его чашкой. Он развернул ее, просмотрел несколько первых страниц.

Его внимание привлек заголовок на второй странице;

«„Пейзаж“ Гейнсборо[4]. Масло. Продан сэру Уильяму Льюису. Цена неизвестна».

Эшфорд хмурился, припоминая толстого лысого господина, к которому теперь перешла картина, самовлюбленного надутого осла, поглощенного лишь мыслями о своем богатстве и удачных капиталовложениях.

Картина, купленная им ныне, была шедевром. Мазок маэстро был блестящим и абсолютно уникальным, за его работами гонялись знатоки. Заполучить такое произведение было бы для Бариччи чрезвычайно заманчиво. Возможно, Бариччи читает сейчас ту же самую статью и уже строит планы похищения. И обстоятельства благоприятствовали вору: в эти числа января Льюис ежегодно отправлялся в Шотландию навестить дочь и ее семейство. По лицу Эшфорда медленно расплывалась довольная улыбка. «Только не в этот раз, сукин ты сын, только не в этот раз», — думал он.

Глава 4

Два часа ночи. По пустынным улицам Лондона шествует

Пронизывающая до мозга костей январская ночь.

В модном районе города Уэст-Энде слуги давно отправились спать, наслаждаясь последними спокойными ночами в предвидении бурного лондонского светского сезона.

В некотором отдалении от дорогого особняка сэра Уильяма Льюиса маячила одинокая карета, скрытая в темноте, за пределами освещенной фонарями части улицы.

Человек в черном, лицо которого было скрыто капюшоном, скорчившись, притаился у дома Льюиса. Отделившись от стены, он осторожно заглядывал во все неосвещенные окна, чтобы удостовериться, что в доме действительно пусто.

Удовлетворенный осмотром, вор медленно обогнул дом. Добравшись до окон с двойными рамами, где размещалась картинная галерея, он остановился и прижался лицом к стеклу, выжидая, когда его глаза привыкнут к темноте. Грабитель опасался засады. Но дверь была плотно закрыта, никто в помещении не двигался.

В темноте ночи его зубы блеснули в улыбке — дело казалось слишком легким.

В кустах, примыкавших к владениям, он оставил мешок из грубой ткани для добычи. Затем встал в полный рост и, прижимаясь всем телом к стене, как бы слившись с нею, достал из кармана алмаз и стал бесшумно вырезать большой кусок оконного стекла, чтобы пробраться внутрь. План вырезать в стекле небольшое отверстие, чтобы просунуть руку и открыть шпингалет, а затем и окно, он отверг сразу: оконное стекло могло не поддаться его усилиям, а петли — скрипнуть.

Положив вынутый из окна кусок стекла на траву, он подтянулся на руках и проник в помещение галереи. Сняв обувь, грабитель зажег тонкую свечу — всего на мгновение, чтобы увидеть «Пейзаж» Гсйнсборо. Подойдя к картине, висевшей на дальней стене, он осторожно снял ее с гвоздя и двинулся к отверстию в окне. Надел обувь и ловко протиснулся в него вместе с картиной.

Через несколько секунд картина оказалась в полотняном мешке, а его рука уже стягивала завязки.

Улица была по-прежнему безмолвна и пустынна. Прокравшись по тротуару к карете, он сел в нее, засунул мешок с картиной под сиденье и натянул вожжи. Когда экипаж выехал из тени и оказался в свете уличного фонаря, он посмотрел на часы и глаза его сверкнули радостью.

Как он и предусматривал, вся операция заняла у него менее тринадцати минут. Вор натянул вожжи, и лошадь пошла рысью.

Было без двадцати минут три. Вор спрятал хронометр в карман, легко выпрыгнул из экипажа и огляделся. Скользнув на узкую улочку, грабитель тихонько кашлянул, вглядываясь в тупичок, утопавший в темноте. Он выждал некоторое время, пока там не вспыхнул огонек зажженной спички, который мгновенно погас. Затем вспыхнул еще один огонек, который уже не стал ли гасить.

Разглядев крепко сколоченную фигуру Гейтса, человека с мощными мускулами и квадратным туловищем, заполнившего своей тушей весь проход, вор, прижимаясь к стенам домов, направился к нему, крепко держа мешок с сокровищем.

Темные глаза Гейтса, полу прикрытые тяжелыми веками, смотрели на приближающегося вора чуть настороженно. Но, узнав его, Гейтс поднес горящую спичку к свече, чтобы их короткий разговор проходил не в полной темноте.

— Ты что, никогда не спишь? — спросил Гейтс низким хриплым голосом.

— Иногда, — последовал лаконичный ответ. — Рад, что ты вовремя получил мою весточку. Эта работа была непредвиденной и очень спешной.

— И что?..

— Я полагаю, у тебя есть покупатель?

— Ты шутишь? — Редкие брови Гейтса изумленно поднялись. — Но если речь идет о Гейнсборо, то, черт возьми, у меня есть покупатель.

— И он не англичанин, — многозначительно заметил вор.

— Из колоний, и его коллекция картин частная. Никто ее не увидит.

— А деньги?

— У меня пять тысяч фунтов моего клиента. И мне дано право истратить из них сколько потребуется.

— Мы ведь оба знаем, как высоко вскоре будут цениться картины Гейнсборо, А в частном владении их всего несколько полотен. Только их и можно… заполучить. Я хочу за картину десять тысяч фунтов.

Гейтс хмурился, потирая лицо повлажневшей рукой:

— Но тогда мне придется вложить и свои деньги… Вор внимательно наблюдал за Гейтсом — рука его рефлекторно ощупывала карман в поисках ножа.

— Не вздумай делать глупости, Гейтс. Мы оба знаем, кто из нас более ловок, если дело дойдет до поножовщины.

Пальцы Гейтса застыли на месте.

— Ты загоняешь меня в угол.

— Я предлагаю тебе ценную картину за хорошие и справедливые деньги. Ты, в свою очередь, потребуешь со своего покупателя на тысячу фунтов больше. Это называется сделкой, а не грабежом.

— Идет, — пробормотал Гейтс сквозь сжатые зубы. — Десять тысяч. Дай взглянуть на картину.

Вор осторожно извлек Гейнсборо из мешка и поднял так, чтобы свет свечи упал на полотно.

— Удовлетворен?

Тщательно рассмотрев картину, Гейтс кивнул. Каким бы мошенником он ни был, но свое дело знал и с первого взгляда мог отличить оригинал от подделки. Развязав свой мешок, он пересчитал деньги. Да, их пять тысяч.

— Я подожду здесь, — чеканя каждое слово, произнес вор, — а ты принесешь еще пять тысяч.

— Договорились.

Эшфорд потер уставшие глаза, поднимаясь по ступенькам своего городского дома. Скоро рассвет, а он хотел еще немного поспать. Надо бы отдохнуть два-три часа перед дорогой. Ему предстояла поездка в Нортгемптон и встреча с родителями, чтобы решить кое-какие вопросы.

Он нахмурился, думая с досадой об этой поездке в Маркхем, — она нарушала его планы, и не только по части занимавшего его расследования, но также мешала новой встрече с Ноэль Бромли. И, тем не менее, он не мог отложить визит к родителям.

…В щель между крыльцом и парадной дверью был засунут конверт. Он поднял его и, войдя в холл, немедленно вскрыл. При виде подписи Ноэль сердце его дрогнуло, он почувствовал, что это недобрый знак, и предчувствие его не обмануло.

Пробегая глазами первый же абзац, Эшфорд еще больше нахмурился: в письме выражалось искреннее сожаление о том, что она вынуждена пересмотреть свое отношение к его возможному визиту и взять свое приглашение обратно.

Продолжая читать, он несколько успокоился и смягчился. До начала сезона не может быть и речи ни о каких визитах. Если, конечно, он, лорд Тремлетт, не найдет средства переубедить ее отца. Если это случится, она будет рада принять его. Более того, она будет с нетерпением ждать такой возможности.