— Я знаю… я знаю, — прошептала она. — Но что я могу поделать?

— Я не хочу видеть вас несчастной, — сказал капитан Вест.

Он тоже подошел к лестнице и встал рядом с ней; его глаза изучали профиль Мелинды — ее прямой аристократический носик, ее маленький подбородок и нежно очерченные уста.

— Вы слишком хороши для подобной жизни, — сказал он, и его слова, казалось, шли из самого сердца.

Мелинда тихо вздохнула.

— Спасибо за заботу обо мне, — сказала она. — Но неужели вы ничего не понимаете? Я счастлива, и счастлива так, как еще никогда не была в своей жизни. Впервые счастлива после года страданий, унижений, а иногда и отчаяния.

— Что вы собираетесь делать после того, как будете уже не нужны ему? — спросил капитан Вест.

— Не знаю, — ответила Мелинда. — Давайте больше не будем говорить об этом.

— Я всегда надеялся, что в действительности это не будет иметь для вас ровно никакого значения, — сказал капитан. — А еще полагаю, что с первого момента, как увидел вас, я понял, что вы — очень тонкая натура, которая даже при том образе жизни, что вы избрали, имеет чувства и мысли, недоступные другим женщинам вашего круга.

Мелинда в это мгновение не особенно вникала в то, что говорил капитан Вест. Все ее мысли были заняты маркизом — ведь он сейчас не тот надменный, властный и могущественный лорд, а просто раненый человек, на какое-то время лишившийся целого мира, в котором он раньше жил.

— Я должна вернуться к нему, — сказала она.

Мелинда даже не заметила, что капитан Вест взял ее за руки и что слова вдруг замерли на его устах. — Отправляйтесь и сидите рядом с ним, — твердо произнесла она. — Меня не будет всего лишь несколько минут, и, наверное, вы были правы насчет завтрака.

Она одарила его мимолетной улыбкой и двинулась быстрой походкой в комнату, которую она занимала, когда впервые появилась в этом доме на площади Гросвенор. В ней было что-то стремительное и воздушное, что-то такое, что заставило капитана покачать головой, когда он входил в комнату к раненому другу.

— Черт тебя побери, Дрого! Она слишком хороша для тебя! — проговорил он шепотом, покорно занимая свое место у постели больного.

Глава 12

Швейцар прошел по дорожке и открыл особым ключом ворота в частный сад. Мелинда поблагодарила его и забрала ключ.

— Я буду ждать вас, миледи, — сказал он.

Мелинда улыбнулась и прошла к садик.

Вечернее солнце уже низко опустилось и заходило за крыши домов, его лучи еще играли в струях воды, бьющих из маленького каменного фонтана. Здесь росло множество цветов, и их густой аромат наполнял воздух: белая и обыкновенная сирень, розовые цветы вишни, золотой ракитник и малиновые тюльпаны, стоящие как стражи в окружении голубых незабудок.

В саду больше никого не было, хотя он предназначался для обитателей всех домов, стоящих на площади Гросвенор. Мелинда медленно прохаживалась по коротко подстриженной лужайке. Цветы и тишина напомнили Мелинде Чард, и ей вдруг страстно захотелось немедленно вернуться туда. Может быть, когда маркизу станет лучше, они могли бы вернуться в поместье и тогда — при этой мысли Мелинда почувствовала, как сердце замерло у нее в груди, — они бы вновь были вдвоем.

Она проводила все свое время с маркизом с самой дуэли и только сейчас, по настоятельному требованию доктора, оставила его в постели, а сама отправилась на свежий воздух, на прогулку, чтобы, как выразился врач, «вернуть розы на свои щеки».

Приходилось в течение многих часов проявлять терпение, и Мелинда очень уставала за эти часы, но в то же время это приносило ей тихую радость. Маркиз был целиком доверен ее попечительству. Он уже не был больше властным и требовательным, пугающим ее резкими словами или ставящим в тупик обвинениями, которых она никак не могла понять. Сейчас он был просто человеком — слабым и израненным, и Мелинда могла принести ему утешение.

Она сидела рядом с ним долгие ночные часы, свернувшись в большом кресле, которое слуга заботливо придвинул к кровати, где лежал маркиз. Время от времени она ненадолго проваливалась в сон, но все остальное время бодрствовала у постели маркиза, вглядываясь в него при слабом свете свечей и зная, что любит его всем сердцем, каждой клеточкой своего естества.

Прежде она часто пыталась представить себе, что однажды влюбится в кого-нибудь, как мечтают об этом все девушки. Но Мелинда никогда не предполагала, какой это испепеляющий огонь — любовь, который, казалось, приносит ей физические страдания, но в то же время дарит ей неземной восторг и возносит под облака.

«Это любовь», — говорила она себе и чувствовала, как сильно бьется ее сердце и дрожат пальцы, когда она прикасается к маркизу, чтобы поправить подушки или накрыть его свежим одеялом. Но все это было безнадежно! Будущее не сулило ей ничего, кроме сердечных мук. И тем не менее она уже не могла отказаться от своей любви к маркизу, она была столь же неотвратима, как прибой, надвигающийся на морской берег.

Ее счастье рядом с маркизом будет мимолетным, и Мелинда это знала. В то утро ему стало уже намного лучше, и хотя сознание маркиза еще было слегка затуманено и он не помнил всего случившегося, облик его стал почти таким же, как прежде. Он настоял на том, чтобы ему дали умыться и побриться, а затем встал с постели и принимал доктора уже в халате.

Когда Мелинда укоряла маркиза за то, что он хочет встать, что может утомить его, он протестовал:

— Вы хотите меня успокоить! У меня такое чувство, что я должен сделать что-то очень важное. Но я никак не могу вспомнить, что именно.

Мой мозг, кажется, затуманился и потерял способность мыслить, но память вернется ко мне, и постель здесь не поможет.

— Вы были ранены, — мягко сказала Мелинда.

Маркиз поднес руку к повязке на голове.

— А что случилось? — спросил он. — Какой-нибудь несчастный случай? Меня выкинул из седла Громовержец? Нет, это вы ведь сидели на нем.

А!.. Ну конечно, я вспомнил! Была дуэль!

В его тоне вдруг появились резкие нотки, и Мелинда поспешно проговорила:

— Не думайте об этом сейчас. Вам надо отдохнуть. Попозже должен прийти доктор, и если он посчитает, что вы слишком много разговариваете, он даст вам какое-нибудь успокаивающее средство.

— Ничего подобного он не сделает! — твердо проговорил маркиз. — Я не собираюсь позволить кому-либо накачивать себя настойкой опия или какой-нибудь подобной отравой, отупляющей мозг.

Мелинда тихо вздохнула. По тону его голоса она поняла, что спорить с ним бесполезно, и когда он позвонил лакею, ей осталось лишь выйти из комнаты и гадать, представится ли еще раз такой случай, когда маркиз вновь будет нуждаться в ней.

Когда она спускалась по лестнице в зал, она услышала, как швейцар у парадной двери беседовал с каким-то лакеем в ливрее.

— Передай ее светлости, что его светлости сегодня утром стало лучше, но он еще не принимает посетителей.

— Я передам это ее светлости, — сказал тот лакей. — И будь добр, передай его светлости эту записку.

Затем на какое-то мгновение наступило молчание, а потом лакей, отдавая записку, добавил со смехом:

— Я всегда таскаю любовные письма по всему городу — посланник Купидона, не иначе.

— Вот что я тебе скажу, — ответил лакею швейцар. — В раздетом виде и с крылышками ты выглядел бы еще хуже, чем сейчас!

После этого раздался взрыв хохота, но почти тут же воцарилась тишина: вероятно, они опасались, что их могут услышать; потом послышался шум закрывающейся двери, а швейцар в своей великолепной ливрее вишневого цвета с золотыми пуговицами степенно проследовал через зал; записка, которую он только что забрал у лакея, лежала на серебряном подносе.

Мелинду, может быть, позабавил бы этот обмен шутками, если бы она не догадалась, от кого пришло любовное послание. Кто, как не леди Алиса, мог бы прислать его маркизу? Мелинда почувствовала, как ее захлестнула волна гнева, и поняла, что просто вне себя от ревности.

Теперь, в прекрасном тихом саду, она отчетливо ощутила безнадежность своего положения. И тем не менее даже леди Алисе не удастся разлучить ее с маркизом в течение этих шести месяцев! Она дважды обошла вокруг фонтана, а затем повернула назад, потому что не могла себя заставить так долго оставаться вдали от Дрого.

Швейцар ожидал ее у ворот — там же, где она оставила его. Он открыл их, когда увидел подходящую Мелинду, а потом вновь запер; она в это время ожидала его на тротуаре. Мимо проехало несколько экипажей, и Мелинда с интересом взглянула на лошадей: пара гнедых жеребцов, но вовсе не таких великолепных, как у маркиза; толстая чалая лошадь, с трудом тянущая закрытую карету; открытый тандем, управляемый каким-то молодым человеком в лихо сбитом набок цилиндре и с большой желтой гвоздикой в петлице.

— Вы можете переходить, миледи, — почтительно предложил ей швейцар, и Мелинда вдруг осознала, что, хотя улица и была совершенно свободной, она продолжала стоять без движения на тротуаре.

Мелинда перешла дорогу и направилась к дому с таким чувством, будто возвращается туда после длительного отсутствия. Когда она входила в зал, часы как раз пробили шесть часов. Мелинда подумала, что доктор, должно быть, давно уже ушел, и заволновалась, догадался ли кто-нибудь подать маркизу чай.

Она была уже готова подняться по лестнице наверх, чтобы все выяснить, когда дворецкий, войдя в зал, проговорил тихим голосом:

— Его светлость просил меня сообщить вам, миледи, что он будет в библиотеке.

— Как, он спустился вниз! — воскликнула Мелинда.

— Да, миледи. Доктор сказал, что его самочувствие удовлетворительное. В действительности, как сказал мне сам сэр Генри, он весьма удовлетворен состоянием его светлости.

— Это хорошая новость, — проговорила Мелинда своим тихим голосом, заставляя себя идти помедленнее через зал, когда она направлялась в библиотеку.

На какое-то мгновение ей показалось, что комната пуста, но потом она заметила, что маркиз сидит у окна в дальнем конце библиотеки, а слуга устанавливает вокруг его стула небольшую ширму, чтобы защитить от сквозняков. Забыв о приличиях, Мелинда пробежала через комнату и остановилась перед маркизом; затем проговорила почти шепотом: