Как-то вечером, когда у моей калитки забибикал фургон с рыбой, я вдруг вспомнила, что у меня не осталось в кармане денег, чтобы купить пикши на вечер. Подошла к шкафу и заглянула в сумку от Фенди, надеясь найти там свернутую в трубочку банкноту, оставшуюся от прежней жизни. На дне сумки я нашла аккуратно сложенную салфетку, исписанную неразборчивым почерком Натали. Я прочла ее «сравнительный» список и улыбнулась.

Первые полгода в Дорик-Коттидж я в основном провела в постели, словно отсыпаясь после тяжелейшего похмелья. Нередко Адам приходил с работы, а я все еще была в пижаме. Он готовил мне что-нибудь горячее, питательное и вкусненькое, затем относил в ванную и снова укладывал спать. Он был моим настоящим спасителем. Наконец однажды в апреле я проснулась со светлой головой и объявила, что мне надоело спать.

— Займись тем, что тебе по душе, — предложил Адам.

Я пошла на курсы садового дизайна во взрослую группу и вскоре мы с Адамом открыли семейное дело: он ремонтирует дома, а я занимаюсь садами. Почти каждый день я копаюсь в земле, так что у меня руки по локоть в компосте, но никогда я еще не чувствовала такого удовлетворения от работы.

Вернувшись в лоно семьи, я начала понимать, какие замечательные люди мои родители. Едва не потеряв их, я теперь понимала, как они мне дороги. Во мне пробудилось уважение к маме за то, что она отказалась от своей карьеры ради семьи, и, конечно, мне стало понятно, почему отец настороженно относился к тому безумному образу жизни, к которому я с такой страстью приобщалась в Лондоне.

Но мне надо было наводить и другие мосты. Не проходило и дня, чтобы я не вспомнила о том, как обошлась с Вики и Бекки. Эти воспоминания не давали мне покоя. Целый год я набиралась мужества, прежде чем смогла увидеться с Вики. Мы приехали в Эдинбург провести выходные с мамой, папой и Фионой. Адам предложил зайти к Вики. Я три раза подходила к ее дверям и поворачивала назад. В конце концов Адаму пришлось подталкивать меня в спину.

— Звони сейчас же! — велел Адам таким строгим голосом, что я не решилась более отступать.

Дверь открыл Джэмми, и, как только узнал меня, тотчас же расплылся в улыбке.

— Мама, тетя Лора пришла! — крикнул он.

Вики подошла и уставилась на меня своими огромными карими глазами.

— Ну, такое разве что в книжках бывает. Что тебе надо? — резко спросила она.

— Помнишь, я как-то раз сказала, что, может, наступит такой день, когда мне понадобится твоя помощь, — сбивчиво проговорила я, чувствуя себя ужасно неловко.

— И что? — Вики холодно смотрела на меня.

— И вот теперь хочу попросить тебя об огромной услуге: я прошу тебя простить меня.

Несколько секунд она молчала и не сводила с меня глаз. Затем лицо ее расплылось в улыбке, и она рассмеялась.

— Извини, но я просто не могла удержаться. У тебя такой испуганный вид. Разве я такая страшная? Заходи же, дурочка.

У Вики всегда была добрая душа. И вот мы уже пьем чай и сплетничаем обо все понемножку. Адам помогает Джэмми построить госпиталь из конструктора «Лего». И я понимаю, что мне ужасно повезло: у меня есть великодушная подруга, умеющая прощать!

— Жизнь слишком коротка, чтобы ее разбазаривать на мелкие ссоры, — объяснила Вики, кивнув в сторону своего сына, которого она едва не потеряла.

Вернуть Бекки оказалось труднее. Я оставила сорок три сообщения на разных автоответчиках, а также связывалась с ее родственниками и друзьями в Лондоне и Глазго. Наконец я получила от нее открытку из Нью-Йорка.

Вот что она написала:

«Не думай, что я простила тебя. Я все еще очень, очень сержусь. Просто хотела тебе сообщить, что живу сейчас здесь вместе со своим другом — художником из Пуэрто-Рико, которого зовут Рауль. Я работаю в ресторане азиатской кухни в Ист-Виллидж. Короче, угадай, кто у нас был вчера? Венеция! В память о прошлом я плюнула ей в тарелку с рыбой. Надеюсь, тебе будет приятно. Бекки».

Хотя она не оставила ни телефона, ни адреса и не написала на прощание, что целует и обнимает меня, я знала: это было начало нашего воссоединения. Через три месяца она позвонила из Глазго — рассказать, что рассталась с Раулем и вернулась домой в Шотландию. Это мама, которой надоело передавать мои сообщения, заставила ее позвонить. Бекки спросила, нельзя ли ей приехать ко мне, потому что она хотела получить извинения из первых рук. Она также добавила, что с нетерпением ждет, когда наконец сможет увидеть, как я буду перед ней прогибаться.

— О господи, ты поправилась! — вот что она сказала мне, как только сошла с поезда в Абердине.

Теперь мы поменялись ролями. Я приехала с работы. На мне были резиновые сапоги, грязные джинсы и старый дырявый свитер Адама. Бекки же вернулась из Нью-Йорка совершенно другой женщиной. Она была вся такая холеная, с женственной шаловливой стрижкой и маникюром. Одета она была так, что даже героини сериала «Секс в большом городе» могли бы гордиться таким нарядом. В общем, выглядела она классно и действительно шикарно. Но я не стала завидовать: это была минута ее торжества. Она в прямом смысле заставила меня целовать ее холеные ноги — прямо на вокзале, что было довольно унизительно, но все же едва искупало мою вину.

— Повторяй за мной, — потребовала она. — Я плохая подруга и буду вечно благодарна, если моя бывшая лучшая подруга Ребекка любезно согласится простить меня за совершенные мною гнусные преступления против человечности.

Я послушно сделала, как она сказала, и повторяла эту мантру до тех пор, пока мы обе не начали глупо хихикать, стоя на платформе, и в конце концов я уже не могла вымолвить ни слова. Затем мы обнялись, и смех застрял у меня в горле, превратившись в громкие рыдания.

— Прости меня, Бекки, — ревела я, — я была такой дурой.

— Да, это чистая правда, но теперь у нас с тобой все прекрасно.

Действительно, с той минуты все было просто великолепно. Впрочем, и сейчас тоже. Мы с Бекки лучшие подруги на все времена.

В прекрасный июльский день мы с Адамом поженились. На свадьбу собрались все наши друзья и родственники. Приехали из Эссекса Натали, Роб и Дилан. Грэхем и Даниэль прилетели из Нью-Йорка, где они только что открыли новый салон. Приехала и Бекки. Она работала в своей лавке вегетарианских сэндвичей на западе Глазго. Джасмин не смогла приехать, но, по крайней мере, она отпустила свою незаменимую ассистентку Кэти ко мне на денек. Была здесь и Вики с мужем и детьми. Они были в приподнятом настроении: им только что сообщили в больнице, что Джэмми полностью поправился. Джек прислал телеграмму из Лос-Анджелеса — он пытался покорить Голливуд, дай бог ему удачи. Даже Моника и Льюис не забыли о нас — прислали видеооткрытку из Мексики. Они жили в доме на берегу океана. Льюис оставил шоу-бизнес после того, как «Шуга Риф» распались. Теперь Льюис гордился своим отцовством — у них родилась двойня.

Отец признался, что ни разу в своей жизни не был так горд, как в тот момент, когда вел меня к алтарю. После свадебной церемонии мама сказала, что я совершила самый важный в своей жизни поступок — вышла замуж за любимого человека. Подружки невесты были великолепны. Ну разве что у Фионы юбка могла бы быть подлиннее сантиметров на десять, а у Бекки, надевшей платье с открытой спиной, была видна татуировка. Адам подарил мне на свадьбу хорошенького щенка, беленькую сучку, которую я назвала Люси. Само собой, мне с собакой приходится нелегко и она прирожденная актриса, но душа у нее открытая.

Три месяца назад я родила девочку Мэгги. Я думала, сердце мое не выдержит совершенного счастья, обрушившегося на меня. Иногда мне кажется, что всего того ужаса никогда не было. Сознание мое замуровало болезненные воспоминания. Порой я возвращаюсь мысленно к тем черным дням, но как к событиям, происшедшим не со мной, а как если бы я увидела все это в кино. Единственное, что черной тенью омрачает мою жизнь, это страх быть обнаруженной прессой. Теперь я знаю, кому могу доверять, и знаю, что мои настоящие друзья не продадут меня, они жизни не пожалеют, чтобы сохранить мою тайну. Но я всегда знала, что однажды прошлое настигнет меня. Я чувствовала, как оно дышит мне в спину. Этого звонка я ждала давно, очень давно.

ЭПИЛОГ

Уже несколько часов подряд я говорю беспрерывно, позволив этому потоку свободно изливаться. Наконец, я испытала облегчение и почувствовала, что пора перевести дыхание. Телефонная трубка дрожит у меня в руке. На другом конце провода мертвая тишина. Неужели Рэйчел наскучило слушать историю моей жизни, и она, повесив трубку, вернулась к своей собственной жизни? Нет, наконец, она заговорила:

— Вы ведь знаете, что Рики просил у вас прощения? — спрашивает она.

Нет, я этого не знала, но почему-то вдруг мне стало трудно подобрать слова, чтобы сказать об этом.

— Вы читали его самое последнее интервью? — продолжает она. — Незадолго до смерти он говорил с одним журналистом. Это интервью было опубликовано уже после того, как он умер от… передозировки.

— Нет, нет, — едва прошептала я, — не видела, теперь я не читаю журналов.

— Ну, тогда я сама прочту вам, — ответила она, обрадовавшись, — итак, цитирую…

Ее слова достигли моего сознания, и прошлое промелькнуло перед моими глазами. Вот Люси, такая прекрасная и хрупкая. Она лежит в гробу, крохотная и трогательная. Потом я чувствую, как из моей матки вырывают ребенка, и вдруг, непонятно почему, на секунду мне становится больно за человека, чуть не разрушившего мою жизнь. Крошка Мэгги кажется мне непосильной ношей, оттягивая руки, хотя ей едва исполнилось три месяца. Я по-прежнему сижу на холодном полу на кухне. Ноги мои онемели.

Девушка читает:

«Рики Джонс слишком стар для двадцати семи лет, слишком сед, чтобы оставаться молодым. Его репутация постоянного завсегдатая вечеринок неоспорима, а вот будущее вызывает сомнение. Похоже, парень болен. Черты его лица по-прежнему изящны и привлекательны, но на них печать болезни. Он не скрывает, что последнее время жизнь его катится по наклонной плоскости. В рок-тусовке ходят слухи о его пристрастии к героину. Когда я поинтересовался, какому наркотику он отдает теперь предпочтение, Рики лишь пожал плечами и ответил, что ему безразлично, что принимать.