Я печально мотнула головой.

— Шесть раз! — ответила Бекки. — Шесть раз! А ведь она твоя сестра, черт возьми! Не понимаю, что с тобой произошло. Ты была действительно хорошим человеком. У меня никогда не было подруги лучше тебя.

Ее лицо скривилось, и она снова заплакала.

— Послушай, Лора, уходи поскорее. Оставь свой адрес, чтобы я могла переслать твою почту, и пришли кого-нибудь забрать свое барахло. Я больше не хочу тебя видеть никогда.

Она вытолкнула меня, плачущую навзрыд, из комнаты и захлопнула дверь прямо перед носом. Я слышала ее рыдания, когда тащила свои вещи к выходу. Недоумевающий таксист из Сомали положил мои сумки в машину. Я плакала всю дорогу до Примроуз-Хилл, но не забыла спрятать глаза за большими солнечными очками: никто не должен видеть, как телеведущая Лора Макнотон рыдает на заднем сиденье потрепанного такси.

Впервые в жизни я порадовалась тому, что таксист не говорил по-английски; у меня не было настроения с ним болтать. Я даже не взбесилась, когда он в третий раз вернулся на Камденский проезд в поисках поворота к Регент-парк. Мы остановились возле гостиницы, я быстро зарегистрировалась и поднялась в номер, чтобы оставить вещи. Оглядывая большую шикарную комнату, остро ощутила безликий гостиничный дух. И пожалела, что бросила старого друга ради одиночества в роскоши.

Я опоздала на встречу на сорок минут. Водитель отказался взять деньги, вместо этого он протянул бумажку и проговорил: «Нет, нет, ваше имя, пожалуйста». Я расплатилась за такси корявым автографом. Какая чудовищная несправедливость: чем богаче я становилась, тем реже мне приходилось тратить деньги. Все для меня оказывалось бесплатным.

Возле моего дома стоял большой, нелепо разукрашенный фургон: «Шотландская армия» уже на месте. Раскрылась дверь, и передо мной возникла фигура, словно сошедшая с плаката восьмидесятых годов. Рваные «вареные» джинсы, огромные ботинки из коричневой кожи и тесноватая футболка. На правой ягодице сквозь дыру на брюках просматривались трусы. В голове промелькнуло: «Ну и увалень», отвыкла ценить здоровую красоту, которой обладал Адам Нокс. Теперь эталоном для меня стала хрупкая красота моих новых друзей: худых, большеглазых, с такими острыми скулами, что руку можно порезать. Сейчас крепкое, мускулистое тело шокировало меня. Уж очень он большой! Зато такому парню, несомненно, под силу спасти от беды слабую девушку, или на крайний случай — телезвезду, которая только что потратила полмиллиона на развалюху.

— Привет, Лора, — сказал Адам, спрыгнув с подножки своего дурацкого фургона. Он широко улыбнулся, показав ровные белые зубы.

В последнее время я стала настоящим экспертом во всем, что касается зубов. Недавно мне самой поставили виниры на мои глазные зубы, а остальные отбелили. Люси, Билли Джо и Рики прошли через это много лет назад, так что теперь все мы сверкали одинаковой улыбкой, по которой нас, знаменитостей, можно всегда отличить от простых смертных. Но с завистью отметила, что таких прекрасных зубов, как у Адама, я не видела ни у одной звезды. Главное, что они — настоящие, то есть должны были быть настоящими. Ведь этот парень — всего лишь строитель из Абердина.

— Адам, — начала я тоном обычного работодателя. — Благодарю за то, что ты так быстро откликнулся на мою просьбу…

— Нет проблем, — весело ответил он. — Ты ведь — друг семьи, так что идешь вне очереди.

— Спасибо, — коротко ответила я, вовсе не настроенная вспоминать о дружбе наших семей. Я намеревалась ограничить отношения чисто деловыми вопросами. К тому же достаточно наслушалась о том, как необязательны бывают подрядчики, и не хотела, чтобы он работал спустя рукава только потому, что моя бабушка пекла лепешки его отцу.

— Что же, — продолжала я, — заходи осмотреть дом. Как ты уже знаешь, он в ужасном состоянии. Нужно менять пол, трубы, отопительную систему. Возможно, проще будет его снести и построить новый.

Я сдержанно улыбнулась своей глупой шутке.

— Уверен, все не так плохо, — упокоил он меня.

— У меня есть двести тысяч фунтов на ремонт, сюда входит оплата твоей работы. Хватит такой суммы?

Адам просто затрясся от смеха. Сначала у него подогнулись колени, затем все его тело заколыхалось и он чуть не рухнул от хохота. А тут еще какие-то два клоуна вылезли из фургона и направились в нашу сторону, рассчитывая, что мы и их повеселим новым анекдотом.

— У нее… у нее, у нее всего двести тысяч фунтов, — выговорил наконец Адам, захлебываясь от смеха, — и она боится, что этого может оказаться недостаточно.

Клоуны тоже расхохотались. Один из них — толстый, лысеющий мужик лет сорока с лишним невысокого роста с лицом свекольного цвета. Второй — тощий, с рыжими волосами и синевато-бледной кожей. Казалось, ему не больше двенадцати лет. Ничего не понимая, я смотрела на Адама и клоунов.

— В чем дело? — спросила я серьезным голосом, мне было не до шуток.

— Извини, Лора, — Адам отчаянно боролся с приступом смеха. — Просто в Абердине нам никогда не предоставляли бюджет свыше двух тысяч фунтов. Думаю, двухсот тысяч должно хватить.

— Хорошо, тогда приступим.

Я провела их в дом. Оказалось, что толстого клоуна звали Стивом. Он был родом из Ливингстоуна. Худого звали Гогси. Я с ужасом узнала, что его родители жили всего через два дома от моей семьи.

— Я учился в той же школе, что и вы, — тепло сказал он, как будто этот факт делал нас родственными душами. — Когда вы учились в шестом классе, я пошел в первый. Я помню, вы часто были дежурной на нашем этаже. Вы, конечно, вряд ли меня помните, но мы с ребятами вами восхищались.

— Правда, не помню, — ответила я, раздосадованная вторжением серого прошлого в мое блестящее настоящее.

Я стремилась поскорее закончить этот разговор, но Гогси, не обращая внимания, продолжал болтать:

— У вас тогда были каштановые волосы, вы сами — поплотнее.

— Она была поплотнее и с каштановыми волосами всего пару месяцев назад, когда ее бабушка познакомила нас, — пробормотал Адам, поднимаясь наверх.

Уоррен велел своим юристам составить договор, который Адам и его закадычные друзья должны были подписать, чтобы оградить мою частную жизнь и принудить их держать свои языки за зубами, когда они после работы пойдут пить пиво в бар. Им было запрещено обсуждать с кем бы то ни было наши финансовые договоренности, местонахождение дома, а также все, что они увидят, услышат или пронюхают во время работы в моем доме.

— Неужели я даже жене не могу рассказать? — спросил Стив, — ведь она так рада, что я работаю у вас.

— Никому, даже жене, — ответила я сурово, как меня учили.

Время от времени из-за густых облаков проглядывало солнце, и я сидела на ступеньках, спускавшихся в мой запущенный сад. Весна нежно ласкала мое лицо и успокаивала разгоряченную голову. Адам с друзьями обсуждали проблемы логистики, оценивали масштаб повреждений и решали, с чего начать возрождение моего разрушенного жилища Я же думала о Бекки и тоже оценивала масштаб повреждений, решала, с чего начать возрождение нашей разрушенной дружбы. Я позвонила ей домой: автоответчик. Позвонила на мобильник: голосовая почта Я снова позвонила ей домой и оставила покаянное сообщение. Затем еще раз — на мобильник и слезно попросила меня простить. Через минуту послала еще и текстовое сообщение с мольбой о прощении. Потом я позвонила в цветочный магазин и попросила доставить к ее дверям огромный букет лилий с открыткой, на которой должно быть лишь одно слово «прости». После всего этого стала ждать от нее звонка. Но она так и не откликнулась.

Тогда я позвонила Фионе. Я твердо решила немедленно восстановить теплые отношения со всеми моими родными и близкими.

— Лора? Какая Лора? Не знаю никаких Лор, — ответила моя сестра. Так как ей не был свойствен сарказм, я поняла, что она на меня сердилась.

— Извини, что долго не звонила. Я просто совсем голову потеряла…

— Я знаю, — ответила сестра. Читала об этом в газетах. Ты была слишком занята, развлекаясь с молодыми рок-звездами, чтобы подойти к телефону.

Фиона сообщила, что мама очень обижалась на меня за то, что я не звоню, а отец, с тех пор как прочел о моих подвигах, вообще прекратил с ними разговаривать.

— Он сердится на тебя, а достается нам. Мне кажется, тебе пора приехать домой и постараться уладить ваши отношения. Ты могла бы приехать вместе с Рики.

Я представила Рики, сидящего в оранжево-розовой гостиной моих родителей, украшенной льняными салфеточками и фарфоровыми статуэтками. Какая нелепость!

— Нет, думаю, этого делать не стоит, — твердо сказала я.

— Тебе виднее, — ответила Фиона. — Но поторопись, иначе однажды тебе больше будет некуда возвращаться.

— Может, ты немного смягчишь обстановку? Поговори с мамой и папой. Объясни им, что все эти новости — просто чушь. Они тебя послушают, — попросила я.

— Нет уж, уволь, — отрезала Фиона. — Мне бы в своей жизни разобраться, сама знаешь. У меня просто нет времени возиться с тобой. Может быть, ты считаешь, что я живу только для твоего удобства? Ты уехала, Лора, а жизнь продолжается. Я выросла и давно уже не то безотказное дитя, что раньше. Я тебе больше не палочка-выручалочка, понятно?

— Хорошо, хорошо, я все понимаю, — ответила я, совершенно потрясенная. — Извини.

— Ладно, — ответила моя повзрослевшая сестренка.

Ее мягкий голос звучал сухо, видимо, и она раздражена моими выходками. Я попробовала вызвать в ней сочувствие.

— Мы с Бекки разругались в пух и прах, — вздохнула я. — Она теперь ненавидит меня.

— Почему? Что ты сделала?

Я рассказала об утренней ссоре в надежде услышать слова утешения. Но их не последовало.

— Ты — идиотка, если ждала от Бекки другой реакции! Господи, Лора, тебе надо поскорее прийти в себя, иначе ты вообще останешься без друзей.