— Ну, как вы понимаете, слухи расползлись по всему Гринвичу. Это был уже не город, а одна огромная брешущая собака: «Гав-гав-гав». Нужно было что-то решать, что-то делать. И как можно скорее. Все мои друзья, довольно быстро ставшие бывшими, — они, конечно, знали, что Кристина беременна, но не знали от кого. Они полагали, что этот кто-то учится с ней в школе. Если бы они докопались до правды… — Кэтрин тяжело сглотнула. — Вы знакомы с Говардом Кимом? Он очень приличный человек.

— Да, — согласился Спенсер. — Это верно.

— Он занимался гимнастикой тай-цзи-цюань [43]. Он был в хорошей форме, и умственно, и физически. Это был серьезный и ответственный человек. Вот почему мой муж доверился ему и поехал в Гонконг. Говард давно мечтал переехать в Америку. Наконец у него появился шанс. Так что видите, — Кэтрин попыталась снова улыбнуться, — все оказались в выигрыше.

Спенсер не произнес ни слова.

— Как он сейчас? — спросила она.

— В полном порядке. Вполне преуспевает.

— Хорошо-хорошо, — проговорила она без эмоций. — Я за него рада. Она умерла, еще будучи замужем за ним?

Спенсер покачал головой.

— Нет, — быстро произнес он, вспомнив, что она не видит. — Они развелись в ноябре.

— В этом ноябре? То есть после этого она сразу…

— Да.

— А какого числа она умерла?

' — Двадцать четвертого ноября, — сказал Спенсер и увидел, что мать передернулась.

— Через два дня после дня рождения, — сказала она, и ее голос сорвался.

— Да.

— Она… — Ее голос сорвался снова. Она прошептала: — Она умерла хорошей смертью, детектив?

«Нет, она умерла насильственной смертью, — хотелось ему сказать. — Она боролась за каждый последний вздох, чтобы с трудом, с болью, но вдохнуть этот холодный, ледяной воздух, но, понимаете, плечо у нее было поранено и рука не действовала, а ребра не могли выдержать давления — ведь какая-то сволочь поставила ей на грудь свои колени, а ее горло, оно было такое слабое, вот жизнь в конце концов и вылетела оттуда. Вот так это случилось, вот так погибла ваша дочь. Она сопротивлялась, отчаянно сопротивлялась, но…»

— Да, — произнес он громко, но больше ничего не смог добавить.

Кэтрин смотрела в пространство.

— Я все время почему-то боялась, что она умрет молодой, — прошептала она. — И не знаю почему. Она была так полна жизнью, даже слишком. Я боялась, что ничего не останется на потом.

— А что, этот брак с Говардом прекратил сплетни? — спросил Спенсер после непродолжительного молчания.

— О, знаете… — отмахнулась Кэтрин. — Скоро это уже не имело значения. В последующие месяцы у сына одной из моих приятельниц началась ломка, когда он перестал принимать наркотики, другой попал в больницу с передозировкой, еще пару ребят арестовали на скоростном шоссе за управление машиной в пьяном виде. Жизнь продолжалась. Но это была жизнь других людей.

Мы же как будто застыли, потеряли чувство времени, существовали, но в подвешенном состоянии, как в невесомости, — в нашем доме, без Кристины, без Натана и, по существу, друг без друга тоже. Муж обвинял во всем меня. Я тоже винила себя. Я приняла слишком большую дозу снотворного и несколько месяцев провела в больнице. Думаю, для Джона это был удар сильнее, чем для меня, если это, конечно, возможно. Он ведь считал Натана своим сыном, возлагал на него большие надежды. Понимаете?

Спенсер ничего не ответил, весь потерявшись в своих мыслях.

— То, что ее выдали замуж за Говарда, — продолжила Кэтрин, — это было очень правильно. Даже если бы она согласилась сделать аборт, детектив. Подумаешь, большое дело! Это ведь как убить детеныша дьявола. Но этим бы вопрос не решался. Дьявол все равно оставался. Он что, должен был продолжать жить в нашем доме?

— Конечно, нет. Конечно.

— А если бы мы его куда-нибудь отослали, то как бы это можно было объяснить?

— Но, миссис Синклер, вы же все-таки его отослали. Как вы это объяснили?

— Его сестра вышла замуж, и он хочет жить рядом с ней. Мы послали его в Нью-Йорк, чтобы он там заканчивал школу. Вот как мы это объяснили.

— А-а-а.

— Это был действительно самый верный ход из всех возможных.

— Конечно.

После этого Кэтрин надолго замолкла, только теребила свой старый хлопчатобумажный плед.

— Где он теперь? — спросил наконец Спенсер. — Натан. Что с ним стало?

— Не знаю. После того как моя мать узнала, почему Натан был отправлен к ней…

— А как она это узнала? — прервал ее Спенсер.

— Верите или нет, но Натан сказал ей сам. — Слабая улыбка коснулась губ Кэтрин. — Он был абсолютно бесстрашный. Он сказал ей это потому, как рассказывала мать, что хотел показать, как ужасно мы обошлись с Кристиной. Он хотел ее этим шокировать. Наглец. — Кэтрин фыркнула, но ее невидящие глаза выдали совсем другое, непонятное чувство, которое ею сейчас владело. Позор? Вину?

— Моя мать выгнала его из дому прямо среди зимы. Ему было шестнадцать, она вынула из ящика своего ночного столика пистолет, моя семидесятивосьмилетняя мать — когда она родила меня, ей было сорок четыре, — и сказала ему, что или он уберется отсюда, или она его пристрелит. Он убрался. С тех пор никто больше ничего о нем не слышал.

— А Кристина что-нибудь о нем слышала?

— Нет, не думаю. Ему было на всех нас наплевать. Кроме того, мой муж запретил ей любую связь с ним. Счет Натана в банке был аннулирован, Джон ликвидировал также и счет Кристины. Вместо этого он перевел деньги Говарду с поручением выдавать ей ежемесячно на жизнь, на обучение в колледже и все прочее. Но Джон оговорил, что, если только хотя бы один раз появится намек на присутствие Натана, Кристина не получит из этих денег ни пенни.

Спенсер вслух предположил, что, если Кристина действительно любила Натана, она бы все равно что-нибудь придумала, чтобы с ним видеться.

Кэтрин усмехнулась:

— Любила его! Она его не любила. Что может знать о любви шестнадцатилетняя девушка? Деньги для нее были важнее. Она не стала бы рисковать ими, даже ради него.

— Вы уверены в этом?

— Абсолютно.

— А откуда у вас такая уверенность? — спросил он.

Спенсер заметил, что Кэтрин уже устала.

— Потому… — Она сокрушенно вздохнула, потрогала свой плед и затем продолжила: — Джон кое-что придумал. Он нанял частного детектива, чтобы найти Натана, но тот исчез, как будто сквозь землю провалился. Никто не мог его отыскать. Мы решили, что он уехал за границу или сменил фамилию. Или и то и другое.

— Или умер, — произнес Спенсер с надеждой.

— Умер. — Она фыркнула. — Это было бы большое счастье, детектив. А, кроме того, дьявол, который в него вселился, бессмертен. Ничего нельзя было изменить. Ничего. А мужа моего случившееся сильно подкосило. Вы знаете, он вдруг начал постоянно исчезать, на неделю, а то и больше, возвращался жутко худой и больной. Джон говорил, что пытается его разыскать. Я думаю, поскольку он тогда не убил Натана — а ему следовало пристрелить его прямо на месте, — Джон просто не мог больше жить, не мог существовать в ладу с самим собой.

Спенсер это понимал.

— Я же все время то ложилась в больницу, то выписывалась. Так продолжалось все время с тех пор, как Кристина уехала от нас. Я уже так и не поправилась. Понимаете? Мой диабет обострился и, в конце концов, разрушил у меня все — зрение, руки. Вот посмотрите, — Кэтрин показала Спенсеру правую руку. Вены на ней были сине-черными, вздувшимися и скрученными и все испещрены точечками уколов. — Мне делают уколы морфия, чтобы уменьшить боль. Я думаю, что больше уже не покину это место. Почему? А зачем мне уезжать отсюда? Даже без денег моей матери я могу себе позволить оставаться здесь сколько захочу.

— Деньги вашей матери?

— Да, моей матери. Она была так рассержена за Кристину, что вычеркнула нас из своего завещания. Должна вам сказать, я была потрясена. У моей матери были сестры, тетки, двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы. И еще у нее была я. Никто не получил ни пенни. Должна вам сказать, мы все были сильно огорчены.

— А вы знаете, кто получил ее деньги?

— Конечно, я знаю, детектив, кому она завещала все свои деньги, — сказала Кэтрин. — Меня тогда чуть кондрашка не хватила. Что я хочу знать, так это кто получит эти деньги сейчас? Могу я воспользоваться хотя бы их частью?

Спенсер покачал головой и произнес:

— Незадолго до смерти Кристина оформила завещание. О вас там ничего не говорится. — Спенсер вгляделся в лицо слепой женщины. — Миссис Синклер, вы и ваш муж… Вы же отказались от Кристины. Это так?

— Мы были так рассержены! — прошептала Кэтрин. — Мы были в бешенстве. Вы вообще-то представляете, что тогда с нами творилось? Мы просто места себе не находили. Ведь это же было предательство и с ее стороны. Настоящее предательство.

— Но то решение, которое вы с мужем приняли, носит, так сказать, взаимный характер. Понимаете? — тихо сказал ей Спенсер. — Поскольку вы от нее отказались официально, поэтому и не можете сейчас воспользоваться ее деньгами.

Кэтрин вздохнула и неуверенно пожала плечами:

— А кто мог тогда подумать, что у нее будут какие-то деньги? — Она замолкла на несколько минут и потом вдруг спросила: — Она была убита. Это так, детектив?

Сказать ей всю правду у Спенсера не хватило мужества. Он постарался смягчить удар и произнес с предельной осторожностью:

— Миссис Синклер, не кляните себя, не обвиняйте, — говорил он, поглаживая плед на ее коленях. — Пожалуйста. Вы сделали все, что смогли. Не корите себя. Не надо чувствовать себя виноватой. Откуда вам было знать насчет Натана?

— Я могла это знать. Должна была. Ведь общеизвестно, что дети из сиротского приюта морально ущербные. Я же все это потом вычитала в книгах. Привязанность, которая возникает у них к приемной семье, незначительная и неглубокая, расположение, которое они чувствуют к приемным родителям, быстро улетучивается, их признательность, благодарность равны нулю. У них нет моральных сдерживающих факторов. Вот таким был Натан, но по глупому неведению мы думали, что он другой. Но он другим не был. Он являл собой стереотип.