Говорил с потомками ссыльных поляков, осколков польского восстания. В их планах было организовать в Сибири республику – «Свободославию». Право слово, «красиво жить не запретишь».

Марья Ивановна, несмотря на свои заботы о сыне, приисках и прочем, со мной по-прежнему в дружбе и часто зазывает на свой особый пирог с рыбой (к которому, знает, у меня пристрастие). Вообразите: крышка у румяного пирога перед подачей на стол режется накрест на четыре части и поднимается за специальные печеные пупочки, как у коробочки. Открываешь, а оттуда такой духмяный, настоявшийся, рыбно-травяной запах, что слюнки сами собой текут. А внутри – нежнейшее рыбное филе, которое надо есть прямо из пирога…

Опалинская много рассказывала о своем отце, Иване Гордееве. Судя по всему, масштабный был человечище, из тех, что сам себя сделал. В чем-то даже доморощенный философ. Со слов Марьи Ивановны, о сосланных участниках Южнороссийского и Северного Союза рабочих:

«Где им? Они как встретятся промеж себя, так и заспорят: как лучше счастие народа обустроить? Никак решить не могут. А уж до дела-то…»

О сословиях:

«Мой прадед Гордей из приписных крестьян. Об его спину сколько батогов сломано. Потом на горных заводах – все то же. Чего ж я теперь буду губу оттопыривать? Сила у меня – и весь сказ».

О религии:

«Зачем я буду отрицать то, как весь мир устроен? Каждый каждого надуть норовит. Вот я скажу: давайте любить друг друга и всем делиться. И что ж? Вот Марфа, сестра. Бог на устах с утра до ночи. А попробуй кто из прислуги лишний кусок упереть… Куда все и подевалось?»

Жаль, право, что я его не застал. Марья Ивановна о том же печалится, говорит: «вы б сошлись». Сомневаюсь, однако. Пожалуй, Ивану я бы хлипок показался. НО что ж Опалинский, Дмитрий Михайлович? Что в нем Гордеев разглядел? Тайна сия велика есть.

Да еще и старушка – загадочная то ли мать, то ли не мать Опалинского – куда-то подевалась. Роза с Самсоном орали, как оглашенные, а дознаться не смогли. Похоже и вправду не причем. Но кто ж причем? Сама старушка на ладан дышала и убечь тайным образом никак не могла. Стало быть, кто-то поспособствовал. Но – чему? Жутковато даже как-то думать об этом. Стараюсь поменее с Опалинским встречаться, старушка из головы не идет, но никакого объяснения, чтоб все концы с концами связались, в ум не лезет.

Самое странное: на днях на прииске подбежал молодой самоед, сунул в руку записку. Развернул. Знакомым, вполне аристократическим почерком на клочке написано: «Милостивый государь, коллега! Уезжайте, уезжайте скорее. Пока не поздно стало. Ведь вы в жертву назначены. Дубравин.»

Как понять? Стало быть, и в прошлый раз Дубравин меня предупреждал? Но отчего же тот мужичонка после в полицейский участок сунулся? Кровавый разбойник Дубравин – связан с полицией? Никак не может того быть. И отчего – «коллега»? В каком смысле? Дубравин – революционер? Мнит себя им? Час от часу не легче. А главное – непонятней. Зачем и кому я назначен в жертву? Полиции? Самим разбойникам? И почему этот Дубравин теперь, едва не убив, так обо мне печется?

Боюсь ли я? Да пожалуй, не очень. Скорее – устал от всего. Пусть бы уже разрешилось хоть как-то. Хотя что в моей жизни может окончательно разрешиться, если судить по ретроспективе?

Теперь – Вера Михайлова и остяк Алеша. Неожиданно обнаружил в себе такое сильное любопытство, что, наплевав на все, съездил на «Счастливый Хорек». Убеждал себя, что из интересов Марьи Ивановны. Врага надо знать в лицо.

Пока прииск более всего напоминает военную коммуну. Что-то из описаний того, как воевали сибирские народы до прихода Ермака. По окраине вырубки стоит калмыцкая юрта и три чума. Какие-то ритмичные работы происходят под удары бубна. Барак большой и странно чистый. Бочка на конном приводе. Удивительно другое: хмурные, но трезвые мужики строят под руководством незнакомого мастерового нечто. На вопросы – молчат как немые. Пригляделся и понял: ба! Да это ж «песковоз Лопатина»! Весьма остроумно сконструированный ленточный транспортер для передачи песков от разрезов к золотопромывальной машине. В действии я его и не видал никогда. Только в рисунках и чертежах. Любопытно будет поглядеть. Стало быть… Ладно, чертежи песковоза и прочие обоснования могли быть в бумагах Печиноги. НО кто ж нынче руководит работой?!

После уже увидел несколько знакомых лиц из рабочих. Прячутся от меня, закрываются шапкой. Подойти не дают. Прикинул, кто. Получилось, как Вера и звала – относительно молодые, дельные, активные, способные хоть чему обучиться. Нарушили-таки контракт, ушли в тайгу, да не просто в тайгу, где год ищи, не найдешь. На «Счастливый Хорек». Что ж теперь будет? Опалинские в своем праве, могут обратиться в полицию, те – к казакам. Вызвать горный батальон и… Волнения в артели, отказ возвращаться, требования выдать зачинщиков, кровь, аресты, розги, кандалы… Потом острог, каторга, тюрьма… Сумеют ли Вера и Алеша откупиться?… В любом случае, хозяева всегда выворачиваются, а вся тяжесть вины ложится на плечи рабочих. Тех самых, которые поверили в честную возможность подняться над этой удушающей личность средой, вырваться из этого болота. Пусть не для себя, так для своих детей… И других, которые уж вообще не при чем, а просто побежали вслед, стремясь за дымным толпяным угаром, и в нем наворотили такого, что после…

Не допустить. Не допустить. (Что я…) – зачеркнуто. Сукин ты сын, Измайлов! Не допустить!!!

….

Говорил с Марьей Ивановной. Чтобы не пролилась кровь, не было бунта и всего прочего сопутствующего, следует наплевать и забыть. Ведь не по миру же пойдете? Никакие деньги не стоят человеческих судеб. Тем более, что не так уж много рабочих польстились на Верины обещания и решились. Сами потом же и поплатятся, как на бобах окажутся вместо всех посулов. К тому же репутация у Веры и Алеши в тайге… ну, скажем, неоднозначная. И бес с ними, с мироедами. Вы же, госпожа Опалинская, человек передовой и гуманный, способный проявить широту и величие духа, школу для рабочих открывали, лечебницы, штрафы, праздники и все такое…

Глаза у наследницы Гордеева от моих слов стали как яичница – слепые и бело-желтые.

Стало быть, по вашему получается, – все ей отдать? Чтоб все по ее получилось? Чтоб они, столько лет нас обворовывая, теперь еще и смеялись? Чтоб Гордеевы без боя на их милость сдались? Лучших рабочих – им на блюдечке, да еще и с приплатой?

И так далее, в том же духе. Я, кажется, даже до конца не дослушал. Ушел.

Что же делать?

Глава 21

В которой умирает пастух Тихон, служивые люди пишут донесения, а читатель знакомится с историей Сибирской каторги

«Начальнику Ишимского жандармского управления штаб-ротмистру фон-Зигер-Корн Фаддею Евсеевичу, от полицейского урядника Загоруева Карпа Платоновича.

РАПОРТ

Имею честь донести Вашему Высокоблагородию, что в подведомственной мне округе происходит следующее. Хранятся и распространяются среди малосознательного рабочего элемента предерзостного содержания пасквили под общим названием «Сибирский листок». В каковых авторы рассуждают о свободе слова, печати, о ликвидации телесных наказаний на приисках и заводах и прочих непотребных вещах. Встречаются и отдельные призывы к прямому неповиновению власти верховной. В устных же разговорах господа политические административно-ссыльные Роман Веревкин, Ипполит Коронин, Гавриил Давыдов, а также приисковый инженер Андрей Измайлов, по донесениям проверенных информаторов, неоднократно осмеливались дерзостно порицать установленный государственными законами образ правления и даже непочтительно высказываться об личности и привычках их Величеств. Более того, своими крамольными речами они смущают и других жителей Егорьевска, в основном людей молодых и подверженных влиянию, в частности – подрядчиков Притыкова и Полушкина, а также священнослужителя Боголюбского. В банду Дубравина (Черного Атамана), согласно ранее полученных инструкций и целеполаганий, мною успешно внедрен агент-«штучник», в связи с чем ожидаю дальнейших, более подробных указаний от начальствующих лиц.

О вышеупомянутом мною, вместе с сим, донесено становому приставу.

Егорьевск, 17 июля 1892 г. от Р. Х. урядник Загоруев Карп Плат.»

«В егорьевское полицейское управление, исправнику, тит. тайн. советнику Овсянникову Семену Саввичу от полицейского урядника Загоруева Карпа Платоновича.

РАПОРТ

Имею честь донести Вашему Высокоблагородию, что в банду Дубравина (Черного Атамана), согласно ранее полученных инструкций и целеполаганий, мною успешно внедрен агент-«штучник», в связи с чем ожидаю дальнейших, более подробных указаний от начальствующих лиц.


Егорьевск, 17 июля 1892 г. от Р.Х. урядник Загоруев Карп Плат.»


«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Епархиальному архииерею Тобольскому и Сибирскому о. Агафангелу от настоятеля Покровской церкви в г. Егорьевске о. Михаила.


ДОНЕСЕНИЕ

Благословите, владыка, на рассказ о неуспокоенности моей души при взгляде на духовное нестроение, творящееся в нашем городе. Благопочтенный владыка о. Елпидифор, настоятель Крестовоздвиженского собора, будучи вельми отягощен годами, впал нынче в окончательную телесную, а что особенно печально, в душевную немощь, и не может уже оказать пастве потребного духовного вспоможения и просветления основ. Службы отправляются кое-как, таинства совершаются нерегулярно. Особливо тягостно для меня то, что, будучи духовным отцом и наставником моего зятя, недавно рукоположенного отца Андрея, владыка не уделяет мятущейся душе юноши должного внимания, и он вот уж почти попал в тенета врагов рода человеческого – бунтовщиков против помазанника Божиего, а меня и слушать не хочет, ссылаясь на благодушное невнимание (сиречь – равнодушие) к этому вопросу наставника своего. Сложившееся положение дел кажется мне совершенно нестерпимым, о чем и доношу Вам смиренно, одновременно с надеждою припадая к стопам Заступника нашего.