Андрей Анисимов - Краски любви

– Подумаешь, немного потерли парня сиськами, – разочарованно протянул Петя, выходя из зала.

– Классные девчонки. Поедем соревноваться в Таиланд, обязательно схожу на такой массаж, – мечтательно пообещал Губанов.

Ребята распрощались и, напомнив, что завтра им предстоит вечером встретиться для неизвестного дела, разошлись в разные стороны.

Катя брела по Арбату. Фильм вызвал у нее странное и новое ощущение. Такого в себе она еще не знала. На улице зажглись огни. Под гитару запел парень в камуфляжной форме. Он пел почти детским голосом пронзительную песню о том, как чеченцы убили в бою его друга. Тоненький голос, наивные и душещипательные стихи не делали песню и исполнителя смешными. Наоборот, что-то по-настоящему трагическое нисходило на слушающих. Катя постояла возле парня, порылась в кармане и, найдя рублевую монетку, бросила ее в пакет у ног певца. Ей припомнились бездомные малыши в ее родном Питере. Она почти увидела этих маленьких старичков с пустыми зрачками недетских глаз. Вспомнила их безразличие к нормальным «домашним» прохожим. Затем подумала об отце и заспешила домой.

Уже лежа на диване и почти засыпая, Катя видела веселый южный город и раскосых смуглых девушек, делающих массаж молодому европейцу. Только этот европеец постепенно стал изменять внешность и из героя видеофильма превратился в Олега Губанова по прозвищу Кобра.

В одиннадцать утра Гнусняк отправился на Киевский вокзал. Поезд из Кишинева прибывал с получасовым опозданием. Гнусняк выругался и вышел на привокзальную площадь. Рядом с вокзалом расположился организованно-стихийный продуктовый рынок. Он держал самые низкие цены в Москве, потому что торговали на нем украинцы и все кому не лень, точнее те, кто мог туда просочиться, ибо с «гарными дивчинами» рядом не всякий сможет пристроиться. Вмиг вышибут. Украинские деньги были совсем слабые, и рубль для жителей «Самостийной» стал в некотором роде валютой. Гнусняк пошел по рядам. Долго и нудно торгуясь, он купил яблок, три кружка украинской колбасы и полкило шоколадных конфет типа московских «мишек», но в два раза дешевле. Конфеты он приобрел исключительно для племянницы, поскольку сам боролся с жировыми излишествами и от сладкого воздерживался. Но, когда лакомство оказалось под рукой, он не устоял и, развернув бумажку, закинул одну конфетку в рот.

Время на базаре шло незаметно, и Самсон едва не опоздал к поезду. Злата выпрыгнула из вагона одной из первых. Сумок и чемоданов при путешественнице не оказалось. Девушка имела небольшой рюкзак, подвешенный на лямках за спину. Оделась польская племянница тоже не совсем обычно. Длинная вязаная кофта заменяла ей платье. На ногах у девицы были натянуты длинные вязаные носки и поражающие воображение огромные бутсы не то солдатского, не то альпинистского назначения. Голову венчала вязаная шапочка с рогами.

– Ты и есть Злата? – спросил Гнусняк, но в том, что перед ним племянница, не сомневался. Злата весело кивнула и со смешным шепелявым акцентом быстро «понесла» впечатления от поездки вперемежку с пожеланиями на будущее. Никакого смущения перед незнакомым дядей у девушки не наблюдалось. Вряд ли она запомнила Самсона, когда ей было полтора года.

Теперь же Злата желала в первый день Третьяковскую галерею, обед в «Макдонолдсе» и вечером посещение цирка. Такого напора Гнусняк не ожидал и поначалу немного растерялся. Но быстро взял себя в руки и сообщил племяннице, что он весьма занятой господин и программу, которую она наметила на один день, с трудом сможет исполнить за неделю. Кроме того, Гнусняк посоветовал девице сперва заняться делом и выяснить все об институте, а уж потом переходить к развлечениям. Но Злата, похоже, или не услышала слова дяди, или не поняла их. Усевшись в микроавтобус, она невинно спросила:

– Сейчас в Третьяковку?

Гнусняк выругался про себя и, взглянув в голубые глаза племянницы, ответил:

– Конечно.

По дороге Злата рассказывала, как ее отец переживает отсутствие любимой дочери. Гнусняк в это поверил с трудом. Он с утра позвонил в Польшу и доложил брату Збигневу о приезде дочери в Москву.

– Да? – переспросил Збигнев таким тоном, как будто ему сообщили за завтраком, что вместо сосисок подадут яичницу.

Потом Збигнев долго и деловито перечислял продукты, которые предпочитает дочь. Покупки на рынке Киевского вокзала Гнусняк делал с учетом данных из Польши советов.

Возле Третьяковки стояла толпа иностранцев. С трудом пристроив транспортное средство во дворе дома напротив, чтобы не платить за стоянку, Самсон направился к кассе узнавать насчет билетов. Злате он предложил подождать в автобусе. Билетов в кассе не оказалось. Их нужно было приобретать на Крымском валу в новом здании Третьяковской галереи. Он уже хотел вернуться с известием к микроавтобусу, как заметил Злату, беседующую с двумя молодыми иностранцами возле входа в галерею. Увидев дядю, племянница весело махнула ему рукой, призывая к себе. Оказалось, что она уже добыла два билета. Причем денег с нее не взяли, поскольку в группе туристов два человека отсутствовали, а их билеты попросту пропадали. Такой поворот событий Гнусняка более чем устраивал. Он подумал, что племянница у его – девица сообразительная, и этот факт немного успокоил. Хоть малая, но экономия…

В галерее Гнусняк не столько любовался живописью, сколько прикидывал цены на картины. В зале художника Серова, глядя на знаменитый портрет актрисы Ермоловой, его вдруг осенила блестящая мысль. Копии с картин известных мастеров, хранящихся в музеях, продать за подлинник трудно. Теперь большие музеи имеют свои каталоги в Интернете, и любознательному покупателю ничего не стоит туда заглянуть и убедиться, что предлагаемый шедевр своего места на стене музея не покидал. Но к каждой большой картине любой крупный мастер делал множество подготовительных этюдов. Иногда такие этюды были не менее ценные, чем сама картина. Это легко просматривалось и в залах Третьяковки. Огромное полотно Иванова «Явление Христа народу» поражало масштабом, но сама живопись на подготовительных этюдах была легче, виртуознее, сочнее. Огромная картина, прописанная тысячи раз, казалась рядом с этюдами сухой и мертвой. Свою коммерческую мысль Гнусняк запрятал поглубже. Приход в Третьяковку оказался полезным с деловой стороны. Он прикидывал, какие огромные деньги сможет получить, используя свою догадку.

Злата тем временем порхала по залам. Ее больше увлекали художники авангарда. Среди русских авангардистов встречались и польские фамилии. Это родоначальник абстракционизма Кандинский, живописец Малевич и многие другие. Девчонка блаженствовала.

Катя долго думала: как поступить? Что сказать отцу о своем предстоящем отсутствии? Катя не любила врать, поэтому решила сказать ту часть правды, которую знала сама. Дождавшись, когда отец вернется с работы, Катя усадила его за стол, накормила ужином из пельменей и кефира. Сама она перекусила раньше и теперь, дождавшись, когда умиротворенный дочерней заботой Сергей Андреевич готовился засесть к Телевизору, дабы насладиться футболом, сказала:

– Отец, мне предложили работу. С деньгами у нас напряженно, и я согласилась. Работа связана с моим спортом, и мне придется на какое-то время уехать.

Первым желанием Астахова было возмутиться. Денег у них и вправду немного, но и не так уж страшно их материальное положение, чтобы ребенок его выправлял. Но он сдержался. Ограничивать дочь он особого права не имел, поскольку целыми днями торчал в институте. Помолчав некоторое время и поостыв, отец сказал Кате:

– На еду и все самое необходимое нам хватает. Поэтому нужды в твоем заработке нет. Но если ты так решила и желаешь иметь свои деньги, я не возражаю. В чем будет состоять твоя работа?

– Сама не знаю, – честно призналась Катя. – Ее нам предложил тренер. Мне и еще двоим мальчишкам. Меня там тоже принимают за парня, поэтому не волнуйся, никаких глупостей не будет.

– Хорошо. Ты барышня взрослая, решай сама, – без энтузиазма согласился родитель.

– Опять ты! Никакая я не барышня! Я твой сын Костя. Пора бы уже запомнить, – недовольно проворчала Катя и принялась за сборы.

Отец молча следил, как она делает себе бутерброды, как запихивает в сумку джинсы и свитер. Когда Катя собралась и чмокнула отца в щеку, он попросил:

– Раз в день будешь мне звонить. Вот тебе на это деньги.

– Буду. Денег не надо. У меня есть, – ответила Катя и вышла на лестницу.

Катя уже разобралась с московскими расстояниями и прикинула, что до зала доберется за полтора часа. В метро дневной толчеи она не заметила. Да и публика изменилась. Не было безразлично деловых и усталых от недосыпа горожан. Никто не читал, не раздумывал, уткнувшись в кроссворды. В вагонах сидели парочки. Ехали целые семейства, видимо, в гости или на концерты. Одинокие мужчины и женщины выглядели понаряднее утренних и дневных. Но на пассажиров Катя внимания не обращала. Она думала о вещах гораздо более серьезных.

В «Макдоналдс» они все же не пошли. Самсон категорически заявил – обедать в первый день приезда в Москву племянница должна у него дома. Продукты уже закуплены, тратить лишние деньги в американской забегаловке Гнусняк не желал.

Огромный дом с башенками не произвел на Злату никакого впечатления. Она разочаровалась, не обнаружив в доме бассейна и спортивного зала:

– Зачем, дядя, ты построил такой большой дом, если в нем нечем заняться?

Самсон проворчал, подразумевая, что ему не до спорта, а вместо бассейна у него есть джакузи.

– Джакузи – это приспособление для стариков, – убежденно заявила Злата.

Познакомившись с Тарзаном и весело рассмеявшись его прозвищу, племянница с горбуном моментально подружилась. Тарзан смущался, но исполнял прихоти девочки с видимым удовольствием. За обедом Злата попеняла дяде, что тот неважно готовит, и пообещала впредь заниматься обедом самостоятельно.