Андрей Анисимов - Краски любви

Когда трансвеститы закончили и покинули сцену, вышли боксеры. До боя было еще далеко. Предстоял выбор соперников. Тайцы выторговали себе право выбирать противников из европейцев по своему усмотрению. Белые сели на сцену и ждали. Тайцы подолгу рассматривали европейцев, приглядываясь и оценивая, после чего подходили к приглянувшемуся боксеру и трогали его за плечо. Это означало, что выбор состоялся.

К Журову никто не подошел. Его тут знали. Русский тренировался у знаменитого учителя и усвоил множество восточных приемов и хитростей, поэтому имел серьезную репутацию. Его уважали и побаивались.

Высокий класс к Журову пришел не сразу. Лоо Тен Кунь заставлял работать по-черному. Каждое утро Стас должен был пробегать по десять километров, и это была лишь разминка. Тренировка начиналась с ног. Чтобы мышцы от стопы до бедра набрали силу, учитель заставлял Журова до изнеможения прыгать на автомобильных покрышках. Не дав ученику отдышаться, Лоо надевал на руки специальные подушечки и Журов молотил их ногами, пока учитель не давал знака остановиться. Иногда такого знака приходилось ждать очень долго.

Лоо Тен Кунь был предан тайскому боксу, и ему импонировало, что Стас собирается этот вид боя отвезти в Россию, поэтому он работал с русским по полной программе. В Таиланде бокс – не просто спорт. Здесь это хорошо поставленный бизнес. На боксеров делают ставки. Лоо не советовал Журову гнаться за гонорарами. Но Стас не слушал учителя. Он хотел заработать на сладкую жизнь в России и дрался часто.

В тот памятный день ставки были высоки. Местные боксеры не хотели проигрывать, и поэтому для Стаса соперников не находилось. Журов уже начал волноваться, когда на сцену поднялся коренастый смуглый атлет с перебитым носом и плоским скуластым лицом.

«Желтая лихорадка», – пронеслось по залу. Журов понял, что это его противник, и не ошибся. Таец подошел к Стасу, оскалился улыбкой хищного зверя и похлопал Журова по плечу. Стас и сейчас видел перед своими глазами зрачки тайского боксера.

Катя видела, что тренер думает о чем-то своем, и не перебивала. Она смотрела в окно и опять, и опять вспоминала Крюкова. «Может, рассказать обо всем Злате? Рассказать, что Крюков – вовсе не опасный безумец, а художник, попавший в лапы негодяев. А заправляет бандой мерзавцев ее дядя Самсон». Катя представила, как Злата беседует с Крюковым, как он рисует портрет Златы, и внезапно жуткая ревность обожгла ее сердце. Ее художник принимает за парня, а красивая Злата может ему вполне приглянуться. Кате стало обидно. Она впервые пожалела, что изображает парня.

Журов рулил молча. Он мысленно возвращался к тому последнему бою в Таиланде.

После того как выбор соперников состоялся, началась жеребьевка. Из плетеной тростниковой бочки рефери доставал шары с номерами. Номера устанавливали очередность боев. Журову достался пятый номер. Сидеть и смотреть, как работают другие, для боксера очень утомительно. Расходуются необходимые для борьбы нервы. Да и сам бой начинался не сразу. Ему предшествовал ритуал. Бойцам надевали косичку, и они – каждый по-своему – настраивались на поединок. Часто тайские боксеры работают на публику и показывают нечто вроде ритуального танца. В этом танце воин молит богов о победе. Затем косичку с головы бойца снимают, и начинается работа.

Четыре боя перед Журовым европейцы проиграли. Стас сидел и копил злость. Когда подошла его очередь и Стасу надели косичку для ритуала, он принялся разминаться. Желтая лихорадка – наоборот – устроил целый балетный спектакль. И не зря. Утомленное внимание зрителей он сумел вернуть.

Стихли выкрики и смех девиц.

Настало время первого раунда. Сколько раз Журов повторял себе, что нельзя драться сразу в полную силу. Но, когда с него сняли косичку, он обо всем забыл и рванулся в бой так, словно шли последние минуты его жизни. Желтая лихорадка от неожиданности пропустил пару хороших ударов и с трудом увернулся от жестокого захвата Журова. Стас обхватил бритую голову тайца и хотел нанести удар коленкой в лицо, но противник успел увернуться. Больше таец к себе Журова близко не подпускал и, криво улыбаясь, все время уходил от противника. Стас понял, что допустил ошибку, но было слишком поздно. Он потратил в первом раунде неизмеримо больше сил, чем его соперник. Восстановиться времени не было. Второй раунд он провел правильно, но это принципиального значения уже не имело. В третьем раунде Журов смог продержаться всего лишь минуту, даже сумел провести две удачных атаки, но таец выстоял и нанес роковой удар.

Только в Москве Журов окончательно осознал, что его спортивная карьера закончена. Осталась возможность тренировать других. Прекрасная школа Лоо Тень Куня для тренерской работы давала Журову много преимуществ. Теперь он мечтал, чтобы его волчата научились побеждать даже тайцев.

Стас подкатил к метро «Кузьминки» и, высадив Катю, поехал на Старый Арбат. Он решил заглянуть в парикмахерскую, где надеялся застать Тамару.

Комиссар Готье попросил Журдена-Слепца проинформировать его, когда подозрительные постояльцы появятся у Али снова. И вот Слепец сообщил, что трое темнокожих и один югослав вчера вечером поселились в гостинице Али. Готье поблагодарил осведомителя и, отпустив его восвояси, стал продумывать план проверки. Конечно, можно попросту задержать всю компанию за нелегальный въезд в страну и запихнуть нарушителей в марсельскую тюрьму. Уныло и никому не нужно. Если обращать внимание на всех тихих нелегалов, в тюрьме места не хватит. Кому они мешают? Никому. Но Готье почуял, что тут нечто более заманчивое, чем просто нарушение визового режима. Он вызвал двух своих подчиненных и велел начать пристальное наблюдение. Затем, договорившись о смене дежурств сотрудников возле гостиницы Али, Готье с чувством охотника перед гоном отправился домой.

Эстер ждала его с ужином. Виноградные улитки ей сегодня удались. Поужинав и выпив пару стаканчиков красного вина, Симон Готье уселся у телевизора. Марсельская команда играла с Миланом. Матч настолько захватил комиссара, что он не сразу расслышал звонок телефона. Недовольная Эстер пришла из кухни и, сняв трубку, подала мужу. Капрал Жак Лене сообщал, что к гостинице Али подъехал микроавтобус и сейчас в него усаживают постояльцев Али.

– Как усаживают? – не понял Готье. – Они не дети. Могут и сами.

Капрал помялся и сообщил, что постояльцы похожи на сомнамбул. Какие-то парни выводят их из гостиницы по одному и помогают забраться в автобус. Готье позвонил в полицию и распорядился, чтобы за микроавтобусом установили непрерывное наблюдение, причем со всеми предосторожностями. После чего подумал, встал с дивана и, одевшись, направился к двери. На вопрос жены о целях своей поездки он ответил, что забыл в кабинете очки. Эстер неожиданно расхохоталась. Готье поцеловал жену в шею и быстро покинул квартиру.

Абсолютно бесцельно, но, как выяснилось, правильно, вернувшись со службы, Готье не загнал свою машину в гараж, и теперь, быстро сев за руль, он рванул в сторону вокзала. Возле гостиницы Али микроавтобуса уже не было. Связавшись со своими сослуживцами по рации, он выяснил, что пять минут назад автобус со странными пассажирами вырулил в сторону Каннского шоссе. Готье врубил сирену и понесся в указанном направлении.

Выехав из города, он сирену отключил и поинтересовался по рации, где находится вся компания. Автобус продолжал следовать в сторону Канн и находился в трех километрах впереди комиссара. Готье помчался вдогонку. Полицейский «Ситроен» он нагнал минут через пятнадцать. Микроавтобус с постояльцами Али несся впереди на расстоянии километра от полицейских.

Справа сияли огоньки рыбацких причалов. Шоссе тянулось по берегу Средиземного моря, но Готье было не до красот пейзажа. Он впился в руль, вписывая машину в серпантин дороги. Комиссар не был лишен чувства прекрасного. Просто за много лет пейзажи Лазурного берега стали для него столь обычной и обыденной картинкой, что он перестал их замечать. Внезапно автобус свернул на узкий асфальт и поднялся на поросшее колючим кустарником плато. Через полкилометра кустарники закончились, и Готье чуть не врезался в багажник полицейского «Ситроена». Машина стояла без огней, и – если бы не прекрасная шоферская реакция комиссара – быть бы аварии. Капрал Жак Лене выскочил из «Ситроена» и шепотом предупредил, что дальше преследовать автобус, оставаясь незамеченными, невозможно.

Полицейские, прижимаясь к кустам, вышли на опушку и увидели огромную поляну, на которой за высоким ажурным забором светилась роскошная вилла. Но гораздо ближе к ним находилось нечто вроде сторожевой будки со шлагбаумом и виднелись силуэты охраны. Готье велел своим сотрудникам спрятать машину и продолжать наблюдение, а сам достал из бардачка своего «Пежо» карту, определился с местонахождением и, позвонив в марсельский комиссариат, приказал выяснить, возле чьей виллы они находятся. Молодой женский голос поприветствовал комиссара и просил не прерывать связи. Через две минуты Симон Готье, комиссар марсельской полиции, знал, что вилла, принявшая микроавтобус с постояльцами из гостиницы Али, принадлежит Альберту Беринни – всеми уважаемому любителю старинной русской живописи. Оставив полицейских наблюдать за происходящим, Готье вернулся в Марсель.

Эстер уже спала, мило высунув из-под одеяла обнаженную ножку. Готье тихо прилег, погладил эту самую ножку и попробовал поцеловать супругу. Та открыла изумленные глаза, несколько секунд смотрела на мужа в упор, потом внезапно расхохоталась, после чего так же внезапно замолчала и отвернулась, натянув одеяло на голову. Готье укрыл обнаженную ножку краем одеяла и, вздохнув, погасил ночник.

Катя поблагодарила Журова за то, что он ее подвез. От метро «Кузьминки» до ее дома можно было доехать на автобусе, но Катя решила пройтись пешком. Часы возле метро показывали десять, и отец наверняка еще не спал. Катя купила брикет мороженого. Астахов очень любил пломбир – не иноземный, а родной, российский, и дочь решила его побаловать. Катя шагала быстро и упруго. Необъяснимое новое чувство заполняло все ее существо. Катя вспомнила, как Крюков подмигнул ей на прощанье, и снова залилась румянцем. Ей было необыкновенно хорошо.