Лиз Карлайл - Красивая, как ночь

— Почему? Из-за репутации моей матери?

— Нет, Хелен. После того, что произошло между нами… неужели ты думаешь…

— Господи, да о чем я думаю? Уверяю вас, милорд, я думаю только о благе вашей дочери. Мы с вами были друзьями. Вернее, одинокими детьми, оказавшимися вместе по воле эгоистичных родителей. Кэм, ты был дорог мне, я — тебе. Разве это плохо?

Ее рука, как бы по собственной воле, потянулась к его плечу. И словно по ее приказу, Кэм опустился на подоконник и прижал ладонь ко лбу.

— Наша дружба была замечательной, — наконец ответил он. — И как раз в то время, когда мне нужен был друг, очень нужен.

У Хелен от его признания задрожали колени, и она внезапно поняла, как близко стоит к нему. Слегка отступив назад, она убрала руку с его плеча.

— Вам и сейчас, полагаю, нужен друг, милорд. Ведь смерть родителей — это не пустяк, невзирая на все их недостатки. А ваша дочь, вы же сильно беспокоитесь о ней?

— Я изменился, Хелен.

Она нервно рассмеялась:

— Мы все уже не те, что раньше. Мы с вами уже взрослые люди, можем поступать как хотим, о чем мы всегда мечтали. А я вообще чувствую себя очень старой.

— Ты не выглядишь старой, — проворчал он. — Ты совсем не изменилась. Я бы узнал тебя где угодно.

Хелен не ответила, и Кэм, встав, дернул шнурок звонка.

— Я должен все обдумать. Милфорд проводит тебя в твою комнату. Прошу, чувствуй себя… — Голос его на мгновение дрогнул. — Чувствуй себя как дома. Поговорим обо всем завтра.

Кошка тоже поднялась, томно потянулась, пересекла комнату и прыгнула на свернутую газету, оставленную на столе. Пока дворецкий провожал гостью, Кэм, следил за каждым ее движением.

— Проклятие, Боадицея! — сказал он рыжей кошке, едва закрылась дверь. — О чем я думал, черт возьми? Почему я просто не отослал ее?

Боадицея уставилась на него, потом замигала, вытянула лапу и стала вылизывать ее. Наверное, это был самый мудрый ответ, учитывая его совершенно глупое поведение. В душе он признавал, что Хелен, возможно, прекрасная учительница. Тем не менее он не был уверен, что сможет вынести ее пребывание под одной крышей с ним. Она побуждала любого мужчину жить так, словно его жизнь была создана для смеха и радости, хотя это лишь великолепная, но обманчивая иллюзия.

Кэм резко отодвинул стул от стола, к большому неудовольствию кошки, и, не обращая внимания на ее возмущенный взгляд, приказал себе собраться с мыслями. Он уже не зеленый юнец. А она какая-то гувернантка, черт побери! Но в одном Хелен права. Его главной заботой должно стать благополучие Арианы, и, если Хелен настолько талантлива, как утверждают ее рекомендации, можно ли отослать ее, если он действительно заботится о ребенке? Проблемы, которые еще четверть часа назад казались только многочисленными, теперь представлялись ему непрерывно увеличивающимися. И так до бесконечности.

— Еще нужно разобраться с Бентли и кузиной Джоан, — пробормотал он кошке. — Бентли наверняка скоро попадет в переделку. А тетя Белмрнт! Да хранит меня Господь от нее! Я просто в замешательстве.

Кошка с тихим урчанием вытянулась на столе, но другого ответа предложить не могла. Как, собственно, и сам Кэм. Его младший брат — извечная проблема. Хотя мальчик вернулся в Оксфорд после похорон отца, тревожные слухи о его успехах, вернее, о полном отсутствии таковых, уже достигли Чес-тона. Даже очень большие деньги Кэма на этот раз вряд ли его выручат.

Кузине Джоан скоро исполнится восемнадцать, и Кэм чувствовал, что тете Белмонт не терпится объявить об их помолвке и тем самым избавить себя от необходимости оплачивать сезон в Лондоне. Он постоянно твердил себе, что рад, что упорство тетушки поможет ему продвинуться в будущее, поскольку он слишком долго задержался в прошлом.

Но он ничего не предпринимал. Хотя пора бы уже покончить с ожиданием. И чего он, черт возьми, ждет? Чтобы кто-то заполнил пустоту в его сердце? Возможно, Джоан с этим справится, а он все равно не находил в душе энтузиазма.

Тем не менее он выполнит свой долг. Породниться с Белмонтами — самое большое желание его покойной матери, потому что у ее отца не было сыновей, и он поделил свои земли между двумя дочерьми со слабой надеждой на то, что их можно будет когда-нибудь воссоединить через брак между кузенами.

Но шли годы, а эти мечты, как и многие другие, были развеяны, словно пепел по ветру, усилиями Рэнди Ратледжа.

Теперь все переменилось. Кэм стал богатым вдовцом, а Джоан уже достигла совершеннолетия для брака. Существовала договоренность, и никто бы не мог сказать, что его кузина недостойна этого брака. Она сдержанная, утонченная, изящная девушка, ей никогда не придет в голову оспаривать слова мужчины, совать нос в его дела. Или заставлять его до рассвета метаться в постели. Джоан никогда не станет носить лиловый цвет и не воткнет в шляпку вызывающее перо.

Она прислушивалась, замерев в темноте. Красивая дама с мелодичным голосом ушла, но папа еще разговаривал с кошкой. Папа был озадачен. О-за-да-чен. Ей понравилось это слово, она проговорила его губами, стараясь не издать ни звука.

У нее затекла нога, прижатая к двери кладовки Милфорда. Она с предельной осторожностью пошевелилась под полками и растерла ногу, ожидая, пока утихнет боль. Ей очень хотелось выскользнуть из своего укрытия. Не терпелось последовать за той дамой. Но Милфорд сновал по гостиной, папа находился в кабинете, и она была между двух огней.

Ей известно, зачем приехала эта дама. Она появилась, чтобы заставить ее говорить. Они будут сидеть в классной комнате, дама будет показывать ей картинки на бумаге, произносить слова и писать мелом буквы, как маленькие белые березовые веточки, на черной доске.

Она нетерпеливо заерзала. Почему Милфорд не уходит? Ей нужно последовать за дамой, рассмотреть ее вблизи. Мисс Эггерз была непоседливой и полной, как мама, с волосами… солнечного света. Новая дама похожа на Милфорда. Похожа, но совсем другая. Высокая и гибкая, да. Но красивая, а не уродина. Папа называл даму не «мисс как там ее», а… Хелен.

Хе-лен. Хе-лен. Она мысленно произнесла это имя как папа, с небольшим придыханием в конце.

Ну и ну! Значит, папа о-бес-ку-ра-жен из-за Хе-лен. Интересно, это плохо или хорошо? Она пока не знает, но узнает непременно. И Ариана подавила смешок.

В мертвой тишине, наступившей после ухода Хелен, он услышал, как скребется в кладовке мышь. Последнее время их что-то много развелось в доме. Кэм сердито посмотрел на Боадицею, лениво дремавшую на его утренней газете, потом вскочил и заметался по комнате, изливая свое раздражение. Наконец он схватил кочергу и стал яростно ворошить угли, пока они не вспыхнули ярким пламенем. Сверкающие темно-синие глаза Хелен всегда будто согревали комнату, а ее уход, казалось, лишил кабинет остатков тепла.

Его размышления прервал громкий стук. Прежде чем он успел повернуться, дверь распахнулась и к нему влетел смерч в лице достопочтенного Рэндольфа Бентама Ратледжа.

Он тут же упал в кресло, где несколько минут назад сидела Хелен. Вымученная улыбка говорила о настроении юноши.

— Можешь делать со мной что угодно! — заявил Бентли, вытянув и небрежно скрестив длинные ноги. — Меня вышибли и обратно брать не желают.

Он говорил с таким безразличием, что его слова невозможно было принять за раскаяние. Граф с удивлением взирал на семнадцатилетнего брата. Утро явно не задалось, поэтому Кэм не сразу осознал произошедшее, а когда наконец до него дошло, тут уж он дал волю гневу.

— Бентли, — зловеще начал он, — осенний триместр начался всего несколько дней назад. Молю Бога, чтобы у тебя нашлись веские причины для присутствия в моем кабинете.

— Их нет, — ответил Бентли.

Сквозь пелену нарастающей ярости Кэм видел, что красиво очерченный рот брата, в точности как у его покойного отца, напрягся в вызывающем упрямстве.

— Просто «нет»? — Голос Кэма понизился до холодного шепота.

— Да, милорд, — ответил Бентли, слегка вжимаясь в кресло. — У меня нет объяснений. Вернее, нет такого, которое вы захотели бы выслушать.

— Какая удивительная проницательность. — Графу нестерпимо захотелось придушить мальчишку, но вместо этого он сел, взял карандаш и начал выстукивать на ладони бешеный ритм. Боль, как ни странно, немного успокоила его гнев, и, откинувшись на спинку кресла он разглядывал побледневшее, но все равно упрямое лицо брата.

— Проклятие, Бентли, — наконец проворчал он. — Карты или кости?

— Ни то, ни другое.

— Пьянство? Распутство? — Бентли двусмысленно пожал плечами. — Хватит юлить, мой мальчик. Насколько все плохо? И во что мне это обойдется? Вернее, стану ли я платить?

— Жаль, что я доставляю тебе неприятности, святой Кэмден, но я не «твой мальчик», и у меня нет недостатка в средствах. — Бентли сумел-таки выдавить ухмылку, потом вытащил из кармана письмо и небрежно швырнул листок брату. — Возьми, если у тебя нет лучшего чтения. Полагаю, ты узнаешь, что вице-председатель сожалеет об отсутствии у меня интереса к знаниям и считает, что мне следует найти применение в области, не требующей напряжения интеллекта. Таково, сдается мне, содержание письма. Официальной выволочки я не получил, ибо в тот момент отлучился. Пришлось отправиться в Лондон, чтобы немного развеяться игрой в «Кофейном дереве». — Бентли вздернул подбородок. — И я, кстати, выиграл.

При этих словах Кэм настолько разозлился, что смел на пол и письмо, и большую часть лежавших на столе вещей.

— Разрази тебя гром, Бентли! — рявкнул он, и Боадицея тут же бросилась наутек. — Клянусь, ты не лучше отца. Вы на пару способны в мгновение ока оставить джентльмена без пенни.

— Каждый делает для семьи что может, — язвительно заметил Бентли и насмешливым шепотом добавил: — Господи, как же мне нравится выводить тебя из этого пресловутого самообладания, Кэм. Напоминает мне добрые старые дни, когда еще была жива Кассандра. Рад, что за всем льдом у тебя еще сохранился темперамент.