***


— Сядь, пожалуйста, — попросила она, отходя в другой конец кухни, где стояли две кружки, куда он, должно быть, только что налил кофе.

Он сел за стол, а она, поставив перед ним кружку, заняла место напротив.

— Ашер…

— Почему мне звонят телешоу и ювелирные магазины?

Она закусила губу, не представляя, с чего начать.

— Я использовала псевдонимы. Клянусь богом, Ашер. Я не брала наши настоящие имена.

— Ты имеешь в виду, в статье? — Он непонимающе уставился на нее. — Но я не возражал против использования своего имени. Я же дал тебе согласие на интервью.

— Да. Я знаю. О твоих… о твоих увечьях, об Афганистане и о возвращении домой.

Он кивнул.

— Верно. Так что…

— Но в итоге статья получилась совсем не об этом. — Его лицо не изменилось. Оно по-прежнему выражало только осторожное любопытство. Он еще доверял ей. Он еще ни о чем не догадывался. Она крепко зажмурилась, пытаясь придумать какое-то объяснение. И не смогла.

— А о чем тогда? — спросил он.

— Ашер… — начала она, глядя на него со слезами в глазах.

— О чем получилась твоя статья, Саванна? — настойчиво повторил он.

— О нас.

Его глаза потемнели, а губы сжались в тонкую линию.

— О нас.

Саванна взяла его за руку, умоляя небеса сделать так, чтобы он смог понять, как произошла вся эта катастрофа.

— О нас. О том, как мы узнавали друг друга. Как начали все больше и больше времени проводить вместе. Как стали друзьями, а потом полюбили друг друга и…

— Господи боже, Саванна. Ты написала нашу историю?

Когда она стесненно кивнула, он забрал у нее свою руку.

— Я не разрешал тебе этого делать.

— А я не разрешала им делать то, что они сделали. У моей статьи был другой заголовок. Кассандра и Адам: Всеамериканская история любви. Я отдельно попросила их использовать псевдонимы. И ни словом не упомянула Дэнверс. Клянусь, я сделала все, чтобы защитить твое прайвеси.

— О да, сейчас я ощущаю себя очень защищенным.

— Прости… Я…

— Дай мне ее прочитать.

Плечи Саванны с облегчением опустились. Да. Да, если он прочтет оригинальную версию, то поймет, что она, пусть и использовав их историю, защитила их анонимность и описала в самых прекрасных словах то, как они узнавали друг друга, то, как они полюбили друг друга, и то, что его увечья, как только она узнала его ближе, перестали иметь для нее значение.

— Я принесу лэптоп и покажу тебе свой оригинал…

— Нет. Я хочу увидеть то, что сегодняшним утром прочел весь мир.

— Но… — Она сглотнула. — Они многое изменили.

Взглядом он бросил ей вызов.

— Но суть написанного тобой сохранилась, ведь так?

— Пожалуйста, не читай ее, — взмолилась она.

— Почему же?

— Потому что там не то, что я написала. — Страшилище. Монстр. Она смотрела на благородного, удивительного мужчину, который сидел перед нею, и ее сердце обливалось кровью от того, каким его изобразили в статье. — Ее всю перекроили. Я написала совсем другое. Я не думаю так о тебе. Я не думаю так о нас.

В его глазах загорелась тревога, а потом ярость.

— Принеси свой лэптоп, Саванна. Сейчас же.

Она вышла из кухни. И увидела сидящую на лестничной ступеньке мисс Поттс.

— Ох, не знаю, сможет ли он простить тебя, — произнесла она тихо Саванне вслед.

— Я тоже, — пробормотала Саванна. А еще я не знаю, смогу ли простить себя.


***


Ашер ощущал на себе ее взгляд все время, пока читал статью — гадкий, «желтый» материал, где все было извращено для большей сенсационности. Где он был изображен полупомешанным Квазимодо, а она — американской красавицей, которая сжалилась над чудовищем.

Отрывок за отрывком читая об их отношениях, он каждый раз с трудом сглатывал шок. Их первое прикосновение, когда во время интервью он дотронулся до ее руки. Их первый поцелуй. Его первое признание в любви. Роща. Поездка в горы. Столкновение с Лэнсом. Выходные в Мэриленде. Ее рассказ о Ричарде Хэрроу. Там было все. Но подано оно было так, словно она, полюбив его вопиющие недостатки, очеловечила зверя. Она была представлена образцом женской добродетели, которая каким-то образом умудрилась за увечьями разглядеть его сердце. И весь текст был пропитан тошнотворно-приторными намеками. Ему снесло поллица и оторвало руку, но — ах! — до чего же сладким он оказался в постели.

В некоторых местах у него перехватывало дыхание, потому что они напоминали об идеальных моментах, проведенных с ней рядом, однако его лицо помрачнело, когда он понял, что лучшие моменты его жизни, выставленные на первой полосе, разнесутся по всем новостным каналам, подхваченные желающими разместить у себя душещипательную историю в честь национального праздника.

«Красавица и чудовище» со «Звездно-полосатым» на фоне.

Кто бы ни написал эту строчку, он явно обладал талантом, печально подумал Ашер. Он дочитал статью до конца, до последнего абзаца, где Саванна выражала надежду на то, что, несмотря на агорафобию Ашера и его отпугивающую внешность, у них есть-таки будущее.

Смятение и злость, ударившие его после, были настолько острыми, а боль от ее предательства — так велика, что он усомнился в том, сможет ли поговорить с ней, удержавшись от непростительных слов. С тихим щелчком он медленно закрыл крышку лэптопа.

— Я этого не писала, — тихо произнесла она, ломая руки.

— Забавно. — Он поднял голову. — А здесь говорится обратное.

— Можно показать тебе оригинал?

Он покачал головой.

— Что-то меня больше не тянет читать.

— Ашер, мы пострадали оба. Клянусь, я такая же жертва, как и ты.

Взгляд Ашера взметнулся к ее глазам, и он покачал головой, чувствуя, как внутри медленно разгорается ярость. Его сердце стиснула боль, потому что она была так прекрасна, и он так сильно любил ее, несмотря на этот унизительный, выхолощенный, предательский текст. Он вычленил из потока эмоций гнев и ухватился за него.

— Нет, детка. Неправда. У тебя был выбор. А у меня — нет.

Он впервые назвал ее деткой, не вложив в это слово ни капли любви, и она вздрогнула, в то время как он остался совершенно бесстрастен.

— Ашер, я ничего не могу поделать с тем фактом, что они опубликовали наши реальные имена, или с тем, что они, искромсав статью правками, сделали из нас карикатуры. Но пожалуйста, можно я объясню, зачем я ее написала?

Он кивнул, отчаянно желая услышать от нее что угодно, что помогло бы ему понять. Чтобы он мог и дальше доверять ей, любить ее, сохранить ее в своей жизни.

— Мне был нужен этот сюжет, Ашер. После истории с Патриком Монро мне нужен был шанс. Мне нужно было доказать, что я не какая-то посредственная бездарность. Помнишь, как я пришла к тебе и сказала, что Макнаб хочет что-то сексуальное и…

— Стоп! — Лицо Ашера опалило жаром. — Пожалуйста, будь осторожна с тем, что ты скажешь дальше.

— Нет, все нормально. Они захотели что-то более сексуальное, и я…

— И ты спуталась с калекой… с чудовищем, по ночам нападающим на маленьких девочек.

— Ашер, замолчи! — Она вздрогнула как от пощечины. — Нет! Господи, нет! Я ничего подобного не писала, и все было не так! Не смей говорить о нас такими словами.

— Не сметь говорить правду? О да. Теперь я вижу, что от правды тебе не по себе.

На глазах у нее заблестели слезы, и она, не сводя с него глаз, закрыла рот. Ее грудь тяжело вздымалась. Она дышала так часто, что он слышал короткие всхлипы в глубине ее горла, но отчаянно старался их игнорировать.

Внутри него начала разворачиваться боль, до странного похожая на то, что он пережил в первые месяцы в Сан-Антонио, когда решал, жить или умереть. И когда он оценил ситуацию и осознал, что их прекрасные отношения могли быть всего лишь частью ее плана, то на мгновение пожалел, что не выбрал смерть.

Сделав глубокий вдох, он попытался взять себя в руки. Быть может, все это время она писала о взрыве. Быть может, она изменила статью в последний момент, когда ее отказались печатать.

— Ладно, — произнес он, удерживая голос ровным. — Ответь мне на один вопрос. Как давно ты знала?

— О чем?

— О том, что подача будет другой. О том, что в центре будем мы, а не взрыв и не мое неудачное возвращение в общество.

Судя по ее лицу, она знала, что он задаст ей этот вопрос. Он хотел знать, когда начались их отношения — до или после. И она явно собиралась назвать второй вариант. Он закрыл глаза.

— Ашер, прошу тебя, — прошептала она.

— Как давно? — сверкая глазами, потребовал он ответа.

Ее голос надломился.

— С того вечера в роще.

— Вау, — выдохнул он, отвернувшись. — С того вечера, когда мы впервые поцеловались. Когда мы впервые ласкали друг друга. — Его дыхание стало хриплым и затрудненным. — Какое коварство. Так правдоподобно исполнить роль искусительницы.

— Все было совсем не так. Это была не роль. Мэддокс знал, что ты нравишься мне, он захотел, чтобы статья была именно об этом, и я просто…

— …спуталась с калекой. Ради сюжета. Чтобы спасти свою карьеру.

— Замолчи! Нет! — воскликнула она с неожиданной силой. — Мои чувства к тебе не были ложью. Я ни секунды не притворялась. Мне было неловко рассказывать нашу историю, и я решила использовать псевдонимы, чтобы опубликовать ее без ущерба для нас. Но им, очевидно, захотелось, чтобы история была максимально реальной. Если б я знала… Ашер, я бы никогда не отправила статью, если бы знала, что они используют наши настоящие имена.

— Ты думаешь, для меня важно именно это? Раскрытие моего имени? Саванна, то, что случилось со мной в Афганистане, было ужасно, однако оно не было каким-то неприкосновенным секретом. Ты — вот, что я считал неприкосновенным. И нас. И то, что у нас было. — Ероша волосы, Ашер проглотил выросший в горле ком. Он взглянул в лицо женщине, которую любил и на которой хотел жениться, и с ощущением тошноты в желудке понял, насколько сильно они, как оказалось, не совпадали. — Ты взяла самые значимые, самые чудесные моменты моей жизни и на потребу публике выплеснула их на газетную полосу — вот, что меня тревожит. Ты взяла слова, которые мы говорили друг другу, наши чувства, наши самые личные, самые интимные моменты и использовала их. Ради всеобщего развлечения. Ради того, чтобы вернуть свою драгоценную карьеру. Неважно, нарочно или случайно, но ты использовала нас. Ты рассказала не просто какую-то милую анонимную историю. Ты рассказала нашу историю — без моего согласия. Ты раскрыла те особенные детали, которые определяли, кем мы были друг другу. Момент, когда я сказал, что влюбляюсь в тебя был личным. По-настоящему личным. Таким не делятся со всем светом. Я даже не знаю теперь, чем были для тебя наши отношения. Потому что для меня они были всем. Раем. Смыслом жизни. А ты… ты видела в них всего лишь тему для громкой статьи. — Тяжело дыша, Ашер замолк. Он устал, у него кружилась голова. Он хотел свернуться, как ребенок, в кровати и заплакать. — Для тебя хоть что-нибудь из того, что у нас было, имело значение? Хоть какое-то?