Оливия Дрейк - Красавица и чудовище

Она переплела пальцы – это был, как ни странно, нервный жест. Ее грудь приподнялась, когда она глубоко вздохнула.

– Ваша светлость, я должна сделать признание. И, предупреждаю, оно вам не понравится.

«Итак, – подумала Белла, – я это сказала. Пути назад нет. Придется мне все рассказать ему прямо сейчас».

Можно не сомневаться, что Майлз будет в ярости. Он ревниво оберегал свою личную жизнь и вряд ли придет в восторг, узнав, что она сделала. Тем не менее, она не должна трястись от страха.

Белла не знала, каким еще способом можно добиться своей цели – убедить герцога поговорить с ней о прошлом.

Он приподнял темную бровь. По крайней мере, кажется, он чуть смягчился. Майлз больше не выказывал тот холодный гнев, который охватывал его раньше, когда она донимала его бесчисленными вопросами о его отце. Герцог мог кричать и ругаться, но он совладает со своей яростью и сейчас тоже. По крайней мере, Белла на это надеялась.

Одной рукой Майлз держал канделябр. Другой рукой он оперся о верхнюю часть дверного косяка, эффективно заблокировав дверь.

– Признание, – задумчиво проговорил он, изучая лицо девушки. – Оно как-то связано с тем, что вы сегодня вечером рылись в моих папках?

Он был очень близок к цели. Но все-таки не поразил ее.

Белла сглотнула.

– Не сегодня. Два вечера назад. Я у вас кое-что позаимствовала.

– Позаимствовали? Мне известно о кинжале. – Эйлуин нахмурился. – Надеюсь, вы не были столь беспечны, чтобы взять у меня кусок папируса.

– Что вы, нет, конечно! Я знаю, что он очень хрупкий. – Майлз стоял близко к ней, слишком близко. Настолько, что она вжималась спиной в стену. – По правде говоря… Я наткнулась на пачку писем. И узнала почерк отца на конвертах. Письма были адресованы маркизу Рамсгейту.

Дружелюбное выражение вмиг исчезло с его лица. В свете свечи его лицо стало таким же напряженным и неумолимым, как похоронная маска.

– Значит, вы взяли мои личные письма! Можно не сомневаться, что вы их прочитали.

– Да. Хотя я вначале не поняла, что вы и есть Рамсгейт. Я вычислила это позднее. – Белла прикусила губу. Быть может, эмоциональная мольба смогла бы стереть холод с его лица. – Пожалуйста, попытайтесь понять, ваша светлость! Я потеряла отца меньше года назад, и я не смогла устоять перед возможностью прочесть написанные им строки. Я надеялась, что письма дадут мне ключ к разгадке, что я пойму, почему папа никогда не рассказывал мне о жизни в Египте. Я не хотела ничего плохого!

– Ничего плохого. – Презрительно проговорив это, Майлз сделал несколько шагов в сторону, а затем повернулся, чтобы снова взглянуть на Беллу.

Он провел пятерней по волосам, взъерошив темные пряди. Его глаза еще никогда не казались ей такими каменными.

– Это были личные письма, – сказал он. – Вы когда-нибудь думаете, прежде чем начать действовать?

От его обвиняющего тона Белле стало только хуже. По пути сюда ей не давала покоя мысль о том, что она должна открыть ему правду, девушка спорила сама с собой, несколько раз превращалась в трусиху, прежде чем собралась с духом. Она могла бы промолчать. Скорее всего, еще долго после ее отъезда из Эйлуин-Хауса он не обнаружил бы пропажи писем.

Но герцог заслуживал того, чтобы узнать о произошедшем. И, надеялась Белла, это даст ей возможность задать больше вопросов. Она чувствовала в Майлзе внутреннюю боль, которая была связана с его и ее отцами. Что-то, что терзало его все эти годы. Что-то большее, чем обида на ее папу, который бросил его в Египте.

Но чем бы это ни было, Белла жаждала помочь Майлзу решить эту проблему. В ином случае он проведет остаток жизни, ненавидя ее отца.

– Это еще не самое худшее, – призналась Белла. – Видите ли, ваши письма пропали. Я нигде не могу их найти.

Майлз стиснул зубы.

– Что за чертовщину вы мне говорите?!

– Мне очень жаль, ваша светлость. – Белла надеялась, что признание снимет с нее тяжкий груз, но вместо этого она ощутила себя маленькой и несчастной. – Я убрала их для хранения в ящик прикроватного столика. Но когда я заглянула туда, чтобы забрать их и вернуть в кладовую, их там не было. Они исчезли.

– Вы положили их куда-то еще!

Белла решительно покачала головой:

– Нет, я точно помню, что запирала их в ящике. Я тщательно обыскала всю свою спальню, но их нигде нет.

– Они не могли сами уйти оттуда. – Майлз подошел к ней. – Черт, отойдите в сторону. Я сам хочу посмотреть.

Белла развернулась, открыла дверь и первой зашла в спальню. Майлз явно сомневался в ее словах, и она чувствовала себя обязанной доказать ему, что говорит правду.

Густые тени окутывали углы комнаты, скрывали стулья у очага и большую кровать под балдахином. Высокие окна были задернуты портьерами. Единственным источником света служили тлеющие в очаге угли – по крайней мере, до тех пор, пока Майлз не вошел в спальню с канделябром.

Белла бросилась к прикроватному столику и выдвинула ящик.

– Видите? Тут ничего нет. Письма исчезли.

Эйлуин подошел ближе, чтобы свет свечей пролился в пустое пространство.

– Вы уверены, что письма были именно тут?

– Абсолютно. Я читала их в кровати перед сном. А потом перевязала бечевкой и положила в этот ящик.

Наклонившись вперед, Майлз заглянул за столик.

– Но кто мог их взять? Полагаю, никто не заходит сюда, кроме вашей горничной.

Белла не знала, стоит ли рассказать герцогу о призрачной фигуре, которую она заметила в конце коридора. Это был человек, Белла не сомневалась. Но в своем нынешнем приступе гнева Майлз, скорее всего, обвинит ее в отсутствии здравого смысла.

Она наблюдала за тем, как он поставил подсвечник на стол, а потом нырнул под кровать. Глядя на его широкую спину, Белла размышляла о том, как ей вернуть его расположение. Если бы только она смогла расслабиться и снова стать такой же обаятельной, какой была за обедом…

– Я спросила Нэн, но та поклялась, что не видела никаких писем, – проговорила девушка. – Да она в любом случае не полезла бы в этот ящик. У меня нет причины сомневаться в ее словах.

– Да вот же они!

Сунув руку глубже под кровать, Майлз вытащил пачку писем. Он смахнул с них несколько клочьев пыли, липнувших к краям страниц.

Белла заморгала, будучи не в силах поверить своим глазам.

– Господи, да как же они туда попали? – недоуменно воскликнула она.

Эйлуин поднялся на ноги.

– Вероятно, вы только подумали, что положили письма в ящик. Если вы читали их перед сном, то они могли выпасть из ваших рук и упасть под кровать.

Ошеломленная, Белла взяла у него пачку писем и повертела ее в руках. Похоже, все письма были на месте. Но объяснение Майлза не имело отношения к реальности. Она не сразу заснула, убрав письма в стол. Она сидела, откинувшись на подушки и размышляя о личности маркиза Рамсгейта, вспоминая своего отца…

Внезапно Белла заметила кое-что странное.

– Я завязала бечевку бантиком, – сказала она. – А сейчас она завязана просто узлом.

Эйлуин пренебрежительно покачал головой:

– Если вы настолько устали, что заснули с ними, то едва ли можете точно помнить, как именно их перевязали.

Но Белла была уверена. Она учила Лейлу и Сайруса всегда завязывать веревки бантиком, потому что узлы трудно распутывать. Возможно ли, что кто-то брал письма? И, прочитав их, забросил пачку под кровать, чтобы обвести ее вокруг пальца и заставить поверить в то, что она сама уронила их туда?

Да, это было возможно. Но кто мог это сделать? Хасани?

Египтянин вполне мог быть фигурой в белом одеянии. Но, проработав в этом доме много лет, он имел достаточно возможностей прочитать письма. Ему не было смысла ждать до сих пор, чтобы добраться до них. Да и вообще, с чего бы это он вздумал рыться в ее спальне?

Но Белла держала эти тревожные размышления при себе. Майлз все еще выглядел сердитым, его губы были крепко сжаты, а брови – насуплены. Его и без того раздражало, что она взяла письма. Поэтому Белла не решилась подливать масла в огонь, высказывая свои подозрения в адрес его камердинера.

Белла прижала письма к груди. Майлз больше не был добродушным и милым мужчиной, который разделил с ней ужин; нет, он снова превратился в холодного и погруженного в себя герцога Эйлуина. Белле до боли хотелось восстановить дружеские отношения с ним. Если бы только она знала, как это сделать.

– Прошу прощения, что взяла письма без вашего позволения, ваша светлость. Клянусь, я и предположить не могла, что папа писал их вам. – Сделав несколько шагов, она остановилась прямо перед Майлзом. – Полагаю, вы захотите их вернуть.

Она протянула ему маленькую пачку писем, но герцог не двинулся, чтобы забрать их. Он смотрел на нее сверху вниз с таким неистовством во взгляде, что оно могло бы расшевелить даже воздух.

– Оставьте их у себя, – сказал он. – Для вас они значат больше, чем для меня.

– Но вы хранили их все эти годы, – возразила Белла. – Наверняка у вас была на то причина.

– Какой бы она ни была, это уже не имеет значения. – Его взгляд задержался на ее груди. – Особенно когда на уме у меня куда более важные вещи.

Белла почувствовала дрожь, как будто он запустил руку ей под корсаж, чтобы погладить ее обнаженную кожу. В его глазах вспыхнуло необузданное желание, которое взывало к ее глубочайшим женским инстинктам. А потом он добавил хриплым вкрадчивым голосом:

– Я, знаете ли, не должен тут находиться. Это неправильно. Вы же наверняка понимаете, как неприлично приглашать мужчину в свою спальню.

Краем глаза Белла видела большую кровать, взбитые подушки и гостеприимно отдернутое покрывало. Интересно, каково это – сбросить с себя одежду и оказаться обнаженной в его объятиях? Позволить ему делать с собой все, что он захочет? Участвовать во всевозможных непристойностях?

Ее залило краской. Она не должна задавать себе такие вопросы, не должна даже позволять себе такие запретные мысли!