– Да, нам нужны казни, много казней! Раз уж террор объявлен, пусть он раскрутится на всю катушку. Пусть казнят сотни человек в день, пусть Робеспьер утоляет жажду стаканами крови… Он хочет пить – пусть пьет!

– Но ведь она чудовищна, эта ваша тактика!

– Они, – произнес Батц, – сами выбрали ее. Они захотели крови. Так пусть же они утопятся в ней!

– Каким образом?

– Они люди фанатичные и жестокие. Они сами доведут террор до абсурда. Чтобы успокоить их нервы, нужно будет увеличивать порции. В конце концов, Конвент станет местом, залитым кровью, телеги, везущие смертников, будут вызывать ужас и отвращение, парижане будут приходить в ярость, узнав об открытии новых кладбищ! Конвент вызовет отвращение даже у третьего сословия – настолько он погрязнет в крови, лжи и преступлениях…

– Вы полагаете, это возможно?

– Вполне возможно. Я проник в самое сердце этого горнила, я буду разжигать там огонь безумия. Я буду призраком, нашептывающим одному революционеру скверные слова, якобы сказанные про него другим, я, как дух, буду витать над фракциями, убеждая их сговариваться друг против друга. Революционеры – народец мелкий и жестокий, принцесса, они физически не способны решать свои споры мирным путем. Их биография – цепь преступлений; они просто не знают иного выхода, кроме взаимных убийств.

Распалившись, он продолжал:

– Я доведу дело до того, что каждый будет подозревать в собеседнике врага, что каждый будет бояться доноса и одновременно доносить, бояться смерти и одновременно убивать. Их увлечет поток, который они сами вызвали к жизни; он поглотит их.

Его пафос уже не казался мне нелепым. Я внимала ему жадно, внимательно, словно предвидя, что его слова не лишены смысла. Он правильно угадал тенденции, задающие тон среди якобинцев. Они все ненавидят друг друга. Почему бы не довести это чувство до патологии?

– Мы стравим их между собой, и они сами перегрызут друг другу глотки! Революции будет положен конец, и Франция вновь станет королевством.

– А чего вы хотите от меня? – нетерпеливо произнесла я.

Я прервала барона на полуслове, и он не сразу опомнился, глядя на меня взглядом слепого. Потом тряхнул головой, откидывая назад смоляно-черные волосы:

– Вы поможете нам избавиться от Дантона, принцесса.

– От Дантона? Вы предлагаете мне сыграть роль Шарлотты Корде, бросившись на него с кинжалом?

– Нет, принцесса, моя фантазия не столь обширна.

Он снова сел, уже со спокойным видом взял со стола остывший кофе.

– Помните, сударыня, я употребил такое слово – «компрометация»? О, это всесильная вещь. Она способна вершить чудеса. С вашей помощью мы постараемся посильнее облить великого Дантона грязью.

– О его продажности и так сплетничают на всех перекрестках, а это ничуть ему не вредит.

– Мы предоставим реальные доказательства его продажности.

– Реальные?

– Реальными они покажутся Робеспьеру и его приятелю Сен-Жюсту.

Я пристально смотрела на барона, ожидая объяснений.

– Видите ли, принцесса, Робеспьер и его компания ненавидят Дантона. У меня есть сведения насчет того, что Робеспьер совсем не прочь, чтобы Дантон навсегда исчез с политического горизонта. Он, этот жалкий паяц, исписал целые тетрадки, изливая в них злобу на Дантона… Черт побери, – воскликнул Батц с внезапным гневом, – Франция действительно пала очень низко, раз допустила такого кровавого шута, как Робеспьер, к власти!

– Что вы мне предлагаете сделать? – перебила я его, полагая, что мне незачем созерцать все эти вспышки гнева.

– Вы очень по-деловому подходите к моему предложению. Мне это по душе…

Вытягивая длинные ноги и удобнее располагаясь в кресле, он заговорил громко, медленно и внятно:

– Вы отправитесь к Дантону домой, принцесса, поговорите с ним о всяких пустяках, попытаетесь отвлечь его внимание и за время пребывания в его доме улучите минутку и подбросите ему и стол кое-какие бумаги. После чего вы преспокойно выйдете на улицу, где мой человек под видом полицейского агента опознает вас. Вас арестуют и при обыске найдут крупную сумму денег, адресованную нашему подопечному, и письма, доказывающие связь Дантона с английской разведкой. Кое-что вы, разумеется, расскажете на допросе устно… От вас потребуется все актерское умение играть, сударыня.

– Вы что, полагаете, я соглашусь на это? – прервала я его, чувствуя, как мною овладевает возмущение.

– Да, принцесса, – пристально глядя мне в глаза, ответил Батц. – Полагаю, что согласитесь.

– Ну, да, конечно, – произнесла я, сжимая подлокотник кресла, – сейчас вы скажете, что, если я откажусь, Аврора и Изабелла де Шатенуа на днях переберутся в Консьержери и предстанут перед Трибуналом, не так ли?

Батц молчал.

Глядя на него, я пережила скверную минуту. Зачем я только затронула эту тему! Может, Батц ничего подобного и не думал, может, я сама подала ему эту идею! Внутри у меня все сжалось, и, не в силах больше выдерживать эту затянувшуюся паузу, я тихо и нерешительно спросила:

– Вы ведь не сделаете этого, правда? Аврора, она еще совсем ребенок, ей нет и двенадцати…

Голос у меня задрожал, и я замолчала. Нет смысла выказывать перед Батцем слабость, это нисколько не поможет.

Поднявшись, барон подошел к окну. За ночь подморозило, и стекло снаружи покрылось причудливой изморозью. Какой-то миг, разглядывая переливающиеся в лучах солнца кристаллы льда, Батц произнес – очень сухо и холодно:

– Вы, как я вижу, считаете меня чудовищем, принцесса. Сразу замечу, что ваше мнение для меня не имеет никакого значения. Чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, я даю вам слово дворянина, что, каким бы ни было ваше решение, я не причиню никакого вреда ни вам, ни вашим родным.

С его стороны это была какая-то новая тактика, какая-то уловка. Не понимая, что он замыслил, я внутренне растерялась.

– И… что же, – сказала я нерешительно, – если я не соглашусь на ваше предложение, смогу ли я свободно покинуть этот дом?

– Безусловно, если вы поклянетесь, что все, о чем мы здесь говорили, останется между нами.

Итак, я узнала все, что хотела. Сию же минуту я откажусь от невероятного предложения Батца и через полчаса меня здесь не будет. Это очень даже просто… Но я молчала.

Я уйду отсюда, и что дальше? Аврора и Изабелла останутся в тюрьме. Денег у меня нет, да и идти, кроме как к Джакомо, мне некуда. Но у брата семья, дети, а из-за меня их всех могут арестовать. При самом лучшем стечении обстоятельств я снова попаду в тюрьму дня через три-четыре, и уж тогда это будет верная смерть. Мне предъявят обычное обвинение – участие в роялистском заговоре… Так не лучше ли принять предложение Батца и хотя бы знать, что умираешь не за пустяк?

Революция задолжала мне. У меня был долгий счет – отец, Розарио, Лескюр… Их смерть была на совести Республики. А кто виновен в том, что Жанно растет как обыкновенный деревенский сорванец? Кто виновен в том, что казнь грозит Авроре, одиннадцатилетней девочке, повинной только в, том, что ее считают моей дочерью… Так стоит ли мне колебаться?

– Мне все-таки кажется, принцесса, что вы примете мое предложение, – заметил Батц, глядя на меня очень внимательно.

– Почему вы так думаете?

– А разве вам не хочется отомстить? Полноте, принцесса, в нас течет кровь де ла Тремуйлей, которые месть ценили превыше всего! Да и есть ли у вас выбор? Если вы сейчас уйдете, рано или поздно вас снова схватят. Нынче людей отправляют на гильотину и за куда меньшее прегрешение, чем происхождение. Готов поспорить, что в лучшем случае вам удастся пробыть на свободе неделю… У вас же на лице написано, что вы аристократка, и это видит каждый прохожий на улице.

Я вздрогнула. Батц будто прочел мои мысли. Если я хочу отомстить, то лучшего случая мне не представится. Я приняла решение… Революция приговорила меня к смерти, так пусть же мне будет за что умереть.

– Да, – кратко произнесла я сдавленным голосом.

– Каковы же ваши условия? – сразу же спросил барон.

У меня сжалось сердце – я вспомнила о Жанно, его глаза, его детский смех, его губы, касающиеся моей щеки… Мой мальчик, мой малыш – вот мое условие. Пусть мне придется погибнуть, но я заставлю Батца позаботиться о Жанно. Без этого сделка не состоится.

– Мой сын, – с трудом произнесла я. – Он находится в Сен-Мор-де-Фоссе, и я хотела бы увидеть его, прежде чем…

– Вас отвезут туда завтра же, принцесса.

Я немного помолчала, собираясь с мыслями.

– Это еще не все, барон, – решительно сказала я наконец. – Вы должны будете вывезти его из страны. Его и еще одного мальчика, Шарля де Крессэ, моего воспитанника.

– Да у вас целый пансион, принцесса!

Я нахмурилась.

– В данный момент, сударь, я меньше всего расположена выслушивать ваши насмешки.

– Это не насмешки. Я просто обращаю ваше внимание на то, что вывезти за границу двух мальчиков гораздо сложнее, чем одного.

– Меня это не интересует. Их двое, сударь.

– И какую же страну вы предпочитаете? Кому их отдать?

Я не задумывалась над ответом ни секунды. На всем белом свете остался только один человек, способный позаботиться о моем сыне и дать ему образование…

– Я хочу, чтобы вы отвезли мальчиков к моей мачехе, Сесилии де ла Тремуйль. Она состоит в свите графини д'Артуа и находится, видимо, либо в Англии, либо в Дюссельдорфе или Бланкенбурге.

Барон молча кивнул, выражая свое согласие. «Кошмар, – подумала я. – Это он потому так легко соглашается, что дает обещания смертнице».

– Теперь о моей дочери, барон. Она сейчас в тюрьме. Я хочу, чтобы ее освободили.

Батц сделал отрицательный жест.

– Я не волшебник, принцесса. Вы требуете от меня невыполнимого. На этом мои возможности заканчиваются.

– Но вы же смогли вызволить из тюрьмы меня!

– Это другое дело, – резко прервал меня Батц. – Все, что я могу обещать вам, – это то, что о вашей дочери забудут.