Роксана Гедеон - Край вечных туманов

– Вам нужно обрезать волосы, – заметил Тристан, внезапно появляясь в дверях.

– Вы в мужской одежде и так кажетесь слишком тонкой и маленькой. Непременно нужно подстричься.

Я взглянула на него с ужасом.

– Подстричься? Как?

– Коротко, мадам. Очень коротко.

Я в страхе коснулась рукой своих волос.

– Нет. Ради Бога, нет. Я лучше спрячу их под шляпу.

Шляпа нашлась быстро – круглая, фетровая, с пряжкой, приколотой к тулье.

– Ну, как?

– Хорошо, мадам. Поспешите. Монсеньору уже оседлали лошадь.

Я с некоторой робостью коснулась рукой седла, погладила черного жеребца по гриве – он был смирный, послушный. Подумать только, я целых два года не ездила верхом. Где-то сейчас моя верная Стрела, что с ней стало, не прикончили ли ее из-за недостатка корма?

Было уже за полночь, когда мы тронулись в путь. Проводник ехал впереди, указывая дорогу, за ним скакали всадники – телохранители герцога Булонского, а уж потом сам герцог. По какой-то непонятной субординации я оказалась в самом конце кавалькады, но и не пыталась протестовать против этого. Меня только очень не устраивало соседство герцога де Кабри. Он скакал сзади, я даже слышала его посапывание…

Брике, сидевший у меня за спиной, был в восторге от всего происходящего.

– Ну, похожа ли я на мужчину хоть немного, Брике?

– О, мадам! Немного, конечно, да!

Ветер был сильный, порывистый. Гроза уже отгрохотала и молнии не было, но дождь шел не переставая, стекая по моей шляпе и шее – я поеживалась, чувствуя, как холодная вода щекочет ключицы и лопатки. Голые, мокрые после дождя ветви летели мне навстречу, норовя хлестнуть по лицу, и приходилось пригибаться в седле, чтобы избежать столкновения.

Лесная просека закончилась, и теперь нам навстречу летела каменистая мокрая дорога. Мелькали вязнущие в песчаном грунте ели. Мелькали и исчезали во мгновение ока.

Занималась заря.

Ночь еще не закончилась, но небо уже окрасилось нежно-розовым светом. Ночной мрак смешивался с молочно-белым туманом, сползающим с холмов и окутывающим все вокруг, – смешивался и понемногу таял. Из кустов, на которых уже курчавилась весенняя поросль, вылетали сонные перепелки, вспугнутые лошадиным топотом. Дорога петляла среди холмов и солончаков, вилась между крестьянскими полями, то разбегаясь в разные стороны, то выравниваясь в широкий изъезженный тракт. Летели по обочине дороги чахлые тополя, и конец этой тополиной аллеи терялся в легчайшей фарфорово-розовой дымке.

Я уже порядком устала после нескольких часов бешеной скачки, но герцог Булонский и его товарищи, казалось, были вылиты из железа. Разумеется, я не смела ни словом заикнуться о своей усталости. А пожаловаться можно было не только на это, но и на мокрую после ливня одежду, пронизывающий предрассветный ветер, утреннюю сырость, нервозность лошади, на боках которой уже выступила пена. Впрочем, хуже всего было не мне. Герцог де Кабри, хотя был вовсе не преклонного возраста, явно отставал от кавалькады и ему приходилось с большим трудом нагонять нас, от чего гневное сопение у меня за спиной становилось все грознее.

Это соседство мне не нравилось больше всего. Если уж говорить прямо, я бы предпочла никогда не встречаться с герцогом, а тем более не соседствовать с ним. Нас связывали слишком скверные воспоминания. И он явно не забыл, что был сослан в Вест-Индию благодаря моей кратковременной дружбе с герцогиней де Полиньяк и графом д'Артуа. В колониях он пробыл около трех лет… Я раньше ничего о нем не слышала.

А теперь эта мелочная месть – толкнуть меня в воду. Но кто знает, не учудит ли он чего-нибудь посерьезнее.

– Светает! – услышала я тревожный возглас. – Монсеньор, продолжать путь становится слишком опасно.

Герцог Булонский весьма энергично отмахнулся от предупреждения.

– Монсеньор, повсюду республиканские посты, а ведь этот край еще не наше владение!

– Пустяки! И, ради Бога, замолчите, Буассье! У меня такие силы, что мы вырвемся из любой переделки!

Брике, который было задремал у меня за спиной, от этих криков проснулся и усиленно протирал глаза руками.

– Как! Мы еще едем, мадам?

– Да. И, похоже, это надолго.

– А мне снилось, будто я отдыхаю на своей подстилке под Новым мостом. Знали бы вы, что там за уют летом! Даже сен-жерменский особняк этого белокурого красавчика, вашего Клавьера по сравнению с моим домиком никуда не годится.

Придерживая поводья одной рукой, я сильнее нахлобучила шляпу на голову: ветер был такой сильный, что я могла легко лишиться головного убора. Дорога пошла круто вниз. Земля была вся изрезана руслами ручьев и рытвинами, кусты орешника разрослись так, что норовили вцепиться в одежду.

– Синие, монсеньор! Смотрите, синие! А, что я говорил!

Я не поняла, кого он имеет в виду, но, во всяком случае, внимательно посмотрела в ту сторону, куда указывал проводник жестом, полным отчаяния. Из-за деревьев мелькали какие-то синие пятна. Приглядевшись, я различила фигуры солдат. Гвардейцы! Республиканцы, которых я так боялась в Париже, – их, оказывается, называют синими!

Отряд состоял примерно из трех десятков солдат, вероятно, переброшенных в эти края с западного и северного фронтов. Они видели свое превосходство и мчались за нами, неумолимо надвигаясь с запада. Послышались предупредительные выстрелы.

– Пришпорить коней! Быстрее! Они нас не могут догнать, через четверть часа мы будем в безопасности!

Я не понимала, как мы можем оказаться в безопасности, но, веря на слово и охваченная немым ужасом, пришпорила лошадь. Она и так в последний час пугала меня своей нервозностью, а теперь понесла так, словно в нее бес вселился, – не разбирая дороги, по ухабам, ямам и рытвинам, рискуя сломать себе ноги. Я насилу могла управлять ею.

– Ого-го, мадам! – орал Брике из-за моей спины. – Да это настоящая погоня!

Дорога летела мне навстречу с бешеной скоростью, у меня темнело в глазах. Яростно стучали копыта лошадей, что мчались впереди меня. Ветер свистел в ушах, я не способна была ничего слышать.

И тут раздался сухой щелчок – я не поняла даже, что это такое и почему раздалось так близко. В этот миг все завертелось у меня перед глазами, как в кошмарном калейдоскопе, – ели, песчаный грунт, глубокий овраг, поросший зубчиками хвоща… Я еще успела подумать, что лошади ни за что не взять такое опасное препятствие, и успела уяснить, что тот сухой щелчок означал выстрел из ружья.

Непреодолимая сила выбросила меня из седла, и я на мгновение потеряла сознание. Мне казалось, что я кубарем куда-то лечу. Почти тотчас придя в себя, я почувствовала резкую боль в щиколотке – такую резкую, что заставляла думать о переломе.

Я вылетела из седла, да так легко и удачно, что перелетела через овраг и теперь лежала на мху под старой елью. В двух шагах от меня постанывал Брике – губа у него была разбита о камень. Лошадь, явно раненая, став на задние ноги, безуспешно пыталась выбраться из оврага.

Герцог де Кабри, на полном скаку наткнувшийся на мою раненую лошадь, тоже вылетел из седла, только менее удачно, и упал в овраг. Его конь, довольный своим освобождением, резво убегал вслед за кавалькадой герцога Булонского. Я с завистью посмотрела в ту сторону. У меня не было сил подняться, а на противоположном берегу оврага уже останавливались и спешивались республиканские солдаты. Синие, как говорил проводник.

Я в ужасе спохватилась, огляделась вокруг. Во время всей этой кутерьмы шляпа слетела у меня с головы, и теперь распущенные локоны вольно рассыпались по плечам. Шляпы нигде не было видно.

– Вы живы, мадам? – простонал Брике так, словно собирался умирать.

– Надолго ли!

Нас обступили солдаты. Я невольно съежилась, подобрала ноги, пытаясь отодвинуться от них подальше. Пустые усилия.

– Глядите, женщина.

– Точно. Женщина, одетая как мужчина.

– По-моему, это странно.

– Это не странно, это подозрительно, клянусь святой пятницей!

– Мы отведем ее к капитану.

– А может, развлечемся?

У меня вся кровь прихлынула к лицу, когда я услышала эти слова. Проклятая грязная солдатня. Да я скорее пущу себе пулю в лоб, чем соглашусь снова пережить то, что со мной уже было.

– Что ты болтаешь, Жерве! Ты просто дурак. Эта женщина наверняка роялистская шпионка. Вот приедем в Сомор, там развлечемся в доме красотки Эммы.

То солдат, что говорил эти слова, наклонился ко мне:

– Вставай, гражданка! Мы отведем тебя к капитану.

– Я не могу встать, – сказала я злобно. – По вашей милости я, наверное, сломала ногу.

– Займись ею, Гаспар! Да не забудь обыскать.

Один из солдат, с виду совсем юный, лет восемнадцати, приблизился ко мне. Остальные направились к герцогу де Кабри. Куда делся Брике, я не успела заметить и теперь в недоумении оглядывалась по сторонам.

Юный, гвардеец, стараясь не встречаться со мной взглядом, стал ощупывать ногу и сделал так неловко, что я закричала от боли. Испугавшись, он мгновенно отдернул руки.

– Перелома нет, – заявил он хмуро.

– Просто растяжение.

Довольно ловко Гаспар выдернул у меня из-за пояса пистолет и, порывшись в ранце, достал кусок веревки.

– Давайте руки, гражданка.

– Вы думаете, я могу убежать от целой роты солдат?

– Давайте руки, и без разговоров. Я выполняю приказ. Я в бешенстве протянула ему руки, и Гаспар без всякой жалости туго стянул веревкой мои запястья.

– Ну, свяжите мне еще и ноги!

– Об этом вы скажете капитану, гражданка.

Он немногословен, этот юноша, с сарказмом подумала я. Жорж, наверное, ведет себя так же. Ему тоже около восемнадцати, и он уже много месяцев на фронте. Гаспар, не говоря ни слова, стал поднимать меня с земли. Постанывая от боли в щиколотке и опираясь на руку своего конвоира, я с трудом встала на ноги и проковыляла к лошади. Гаспар помог мне вскочить в седло позади себя. Как я буду держаться верхом, если даже руки у меня связаны, я не знала.