– Кто вы такая? – наконец осведомился один из них.

– Я? – переспросила я слегка виновато.

– Дочь принца де Тальмона, если только это вам что-то говорит.

– Принца де Тальмона?

Они были поражены. И только один из них, невысокий, сразу поверил мне, подошел ближе, заглянул в лицо. Теперь я ясно видела, что передо мной Лескюр.

– Маркиз! Вы узнаете меня?

Не отвечая, он повернулся к товарищам, и его рука сжала мою руку.

– Это правда? – резко спросил главный.

– Да, монсеньор. Эта женщина – действительно принцесса де Тальмон. Я узнал ее.

– Сударыня, – холодно обратился ко мне главный, – как мы можем быть уверены, что вы не республиканская шпионка? Что вы шли за нами только из благих побуждений?

– Сударь, – сказала я горячо, – доказательством этому может служить мое происхождение. Если же вы не верите, спросите маркиза де Лескюра! Мы многое пережили вместе.

– Да-да, – подтвердил маркиз.

– Верьте ей, монсеньор. Помните тот легендарный побег заключенных во время кровавого сентября? Ну, так перед вами вдохновительница этого подвига. Мадам де Тальмон защищала Тюилъри наравне с мужчинами. Это чудо, а не женщина. Я поклялся помогать ей.

– Ну, разумеется, – слегка раздраженно бросил главный, – все это очень романтично, но сейчас у нас нет времени. Какая, к черту, помощь? Близится время великого мятежа, мы должны помнить о Боге и короле, а не о женщинах, пусть даже они принцессы.

– Кто вы, сударь? – прервала я его довольно бесцеремонно.

– Вы позволяете именовать себя монсеньором, но я пока что не вижу никаких оснований для этого.

– Я принц де Латур д'Овернь, герцог Булонский, если только вам это что-нибудь говорит, – иронически отвечал он, явно уязвленный моим вопросом.

Я ничего не сказала. Имя этого человека было очень знатно, если бы я не знала того, что он, в сущности, никакого отношения к этому не имеет. Бывший флибустьер, усыновленный престарелым герцогом Булонским. Авантюрист – так говорили о нем в Версале.

– Если позволите, я буду называть вас просто герцогом. Из темноты выступила приземистая широкая фигура Тристана. Отшельник произнес глухим, чуть надтреснутым голосом:

– Надобно спешить, монсеньор. К рассвету вы должны быть уже далеко отсюда. А если эта дама просит какой-то помощи, то мы поможем ей. Ведь она аристократка. Значит, наша.

Я бросила на него благодарный взгляд. Как легко этот с виду грубый хромец нашел правильный выход, положив конец препирательствам, которые устроил сиятельный вельможа с усталой, полуголодной женщиной.

– Спасибо вам, господин Тристан.

– Этот мальчишка с вами? – осведомился хромец так же хмуро.

– Да. Это мой паж.

– Следуйте за мной, мадам. И вы, господа, – тоже.

Мы снова шли по лесу, но уже не вдвоем с Брике, а в окружении множества людей. В разных местах из-за деревьев мелькали шляпы крестьян, украшенные белыми роялистскими кокардами. Повстанцы разговаривали на местном наречии, которое я плохо понимала. Ясно было только то, что завтра утром начнется нечто невообразимое.

– Вы знаете, что ваш отец во Франции? – глухим голосом спросил Тристан Отшельник.

– Мой отец во Франции?!

Я не ожидала услышать нечто подобное. Мой отец, как я привыкла считать, находится в Вене, в эмиграции, на службе у императора Франца. В Вену я столько раз пыталась уехать. И тем более удивительно слышать о том, что принц де Тальмон во Франции.

– Да, мадам. Сейчас он в Бретани. Но еще неделю назад мы встречались в Шато-Гонтье, в Иль-и-Вилэне.

– В Шато-Гонтье! Это же наш замок! Вы видели моего отца собственными глазами, Тристан?

– Как вижу вас. Связь среди повстанцев хорошо налажена.

– Но почему он оказался здесь? Каким образом?

Тристан Отшельник взглянул на меня с полнейшим удивлением.

– Ваш отец – один из вождей великой католической армии, мадам! И вам это не известно?

– Впервые слышу о такой армии.

– Завтра вы ее увидите. За каждым кустом нынче таится повстанец. Каждая деревня выставит по доброй сотне воинов за Бога и короля. Мы прогоним всю эту революционную сволочь и установим над Анжу, Вандеей и Бретанью знамя Людовика XVII.

Я с трудом привыкала к патетическому слогу, господствовавшему в речах, когда дело касалось мятежа. И плохо верила в высокие душевные побуждения каждой анжуйской деревни. Воюют чаще всего из-за собственной выгоды – так и говорили бы об этом прямо.

Наш отряд по узкому мостику переходил глубокий холодный ручей. Дергающейся прихрамывающей походкой перешел на ту сторону Тристан, впереди меня шел маркиз де Лескюр. Я уже было ступила следом за ним на шаткую узкую жердь, соединяющую оба берега, и тут же ощутила сильный толчок в плечо. Мне не удалось удержаться на мостике, и я соскользнула в воду, оказавшись в ручье по колено.

Я в бешенстве обернулась, не сомневаясь, что меня толкнули нарочно. Ответом и подтверждением моей догадки были два узких, сведенных ненавистью глаза, Герцог де Кабри, вот мерзавец!

– Мадам, все в порядке?

Маркиз де Лескюр бросился мне на помощь, подал руку, помогая снова взойти на мостик:

– Что вы стоите, герцог? Помогите женщине!

– Нет, ради Бога, не надо! – вскричала я раздраженно.

– Мне вполне хватит вашей помощи, маркиз.

– Почему вы упали? В чем причина?

– Ни в чем. Я устала и оступилась, – произнесла я, считая ниже своего достоинства жаловаться на герцога.

Мерзавцем он был, таким же и остался. Ну и мелочная же душонка! До сих пор не забыл того, что давно уже стерлось в моей памяти. Мне вспомнились собственные слова о душе гнилой, как сердцевина червивого яблока. Так оно и есть. Тогда я точно выразилась.

Сдерживая слезы, я прошла в дом лесника. Тристан распорядился, чтобы нам дали поесть, и мы с Брике не заставили себя просить дважды. От выпитого вина мне стало жарко, я сбросила шаль, сняла чепчик и с удовольствием распустила золотистые волосы по плечам. Отблески свечей придавали локонам платиново-медный оттенок. Мужчины, ужинавшие вместе со мной, уставились на меня так, словно впервые увидели.

– Что такое? – проговорила я удивленно, чувствуя, что невольно краснею.

– Ну и чудеса! – изумленно протянул герцог Булонский.

– Я вас только сейчас разглядел. А вы, оказывается, прехорошенькая!

– Ах вот что? – сказала я, успокоившись. – Да, была когда-то.

– Да не когда-то, а сейчас, черт возьми! Ну и дела, ничего не скажешь. Вот только эта царапина – где вы ее получили?

Я осторожно прикоснулась к щеке.

– Так… Было дело.

Я выпила еще целую кружку сидра, не думая о том, что могу захмелеть. В домишке лесника было тепло, даже жарко, и от этого клонило ко сну. Румянец вспыхнул у меня на щеках, глаза закрывались.

– Погодите спать, мадам.

Тристан Отшельник словно бы и не пил ничего, оставался все таким же суровым и мрачным.

– Уже полночь. Клянусь святой Анной Орейской, вам надо спешить.

– Да, – прошептала я, – мне нужно в Бретань, в Сент-Элуа.

– Господа, кто возьмет с собой эту даму и обяжется доставить ее в Ренн целой и невредимой?

– Нет! – прервала я его умоляюще.

– Если вы позволите мне иметь свое мнение, то я бы очень хотела уехать вместе с маркизом де Лескюром. Мы давно знакомы. Я уверена, что маркиз не откажется.

– Не откажусь, – произнес маркиз, опуская голову.

– Но видите ли, мадам, я направляюсь немного не в ту сторону. Я должен быть в Баньярском лесу близ Фонтене-ле-Конт.

Я тяжело вздохнула. С чего это я вдруг преисполнилась радужных надежд? Никто никогда мне не помогал. Всем всегда нужно не в ту сторону, куда направляюсь я.

– Вы, монсеньор? – вежливо, но требовательно осведомился Тристан Отшельник, обращаясь к герцогу Булонскому.

– Мы все должны помнить, что отец этой дамы – великий роялист, который поведет за собою Мен и всю Нормандию.

– Тристан, сдается мне, вы хотите, чтобы я опекал эту женщину?!

– Да, монсеньор, вы. Ваша дорога лежит в Бен-де-Бретань. Хромец говорил почтительно, но твердо; его черные глаза светились пронзительным огнем, на лицо падали седые волосы. Он был одет в суконную куртку, под ней виднелось что-то вроде кацавейки, – словом, наряд его был более чем скромен, но держался этот человек внушительнее всех остальных.

– Черт возьми, Тристан, вы же знаете, что я не гожусь для эскорта! Да наша дама и ездить верхом не умеет.

– Нет-нет, умею! – возразила я горячо, – пожалуйста, возьмите меня, монсеньор!

Ради пользы дела я победила свою гордыню и все-таки назвала герцога монсеньором – титулом принцев и кардиналов.

Он глянул на меня исподлобья, потом посмотрел внимательнее. Я заметила, как его взгляд остановился на моих губах, потом спустился на грудь, скрытую глухим саржевым корсажем.

– В случае, если вы попадетесь республиканцам, я не стану выручать вас, – отрывисто бросил он.

– Вы поняли, мадам?

Я с готовностью кивнула.

– Вы будете только ехать со мной и моими людьми. Но за свою судьбу вы отвечаете сами. Не надейтесь на помощь и наше рыцарское благородство.

– Увы, – сказала я, – я давно уже ни на что не надеюсь.

– Хорошо. Очень хорошо. Тристан, пусть эта дама немного изменит свой облик.

Я прошла следом за Отшельником в каморку, служившую, видимо, ранее кладовкой. Отсюда еще не выветрился едкий запах чеснока. Груда всякой одежды валялась на земляном полу – одежды, наверняка стянутой с убитых.

– Одевайтесь. Выбирайте себе что-нибудь. Путешествовать в юбке не особенно приятно.

Тристан вышел. Превозмогая брезгливость, я натянула черные шершавые штаны, заправила в них свою рубашку; сверху надела шерстяную безрукавку и теплую куртку из сукна, которую стянула на талии широким кожаным поясом. Высокие жесткие сапоги дополнили мистификацию. За пояс я засунула пистолет, прицепила мешочки с пулями и порохом.