Роксана Гедеон - Край вечных туманов

– Алансон! Алансон! О, наконец-то!

Этот возглас одной из пассажирок дилижанса заставил меня выглянуть в окно. Лошади бежали вниз по тропе, проложенной на склоне холма. Я видела тусклый блеск темных вод Сарты и далекие, слабые огни какого-то жилища. Дождь шел целый день, покрыв мутной поволокой окна дилижанса. Дорога совсем раскисла, ехать стало трудно.

– Это не может быть Алансон, – проговорила я неуверенно.

– Алансон – большой город, а здесь так мало огней…

Но всем пассажирам, в том числе и мне, хотелось, чтобы это был Алансон. Постоянный дождь, сырость, скверные разбухшие дороги, грязевые потоки… Осторожный Паскаль вел свой дилижанс очень медленно: за четыре дня мы преодолели всего шестьдесят лье. Путешествие ужасно измучило всех пассажиров: хотелось, наконец, оказаться в большом городе и как следует отдохнуть.

– Это не Алансон, – раздался глухой голос старика Паскаля.

– Это постоялый двор. Там славный хозяин, а раньше было и славное вино. До Алансона еще добрых два лье. Ну, так что же вы скажете, граждане? Едем дальше или остановимся на ночь в гостинице?

Пассажиры переглянулись. Вид у всех был жалкий, измученный. У пожилого солдата открылась рана на ноге, дочери торговца уже который день чихали и кашляли. Да и я не отказалась бы от теплой постели и горячего ужина.

– Везите нас в гостиницу! – крикнул Брике.

– От холода уже зуб на зуб не попадает.

Паскаль хлестнул лошадей, и они побрели по грязи в сторону огней, грустно сиявших в дождливой темноте мартовского вечера. Я осторожно нащупала на поясе свой кошелек с ливрами, полученными от Батца. Денег было немного, но вполне хватит до Сент-Элуа. И даже еще останется…

Брике первым выпрыгнул из дилижанса и, как истинный кавалер, подал мне руку. Несмотря на помощь, я все равно почти утонула в грязи. На порог одноэтажной гостиницы вышел хозяин с фонарем в руках. Отблески света помогли прочесть название – «Золотой погребок».

– Чего изволите, граждане? Ужин, ночлег?

– И то, и другое, – пробасил Паскаль.

– Да еще хоть какого-нибудь корма моим лошадям, иначе мы точно никуда не доедем.

– Сделаем, все сделаем, гражданин.

– Цены, наверное, бешеные? – спросил Паскаль, прищуриваясь.

– Видит Бог, не выше, чем в Париже. В провинции Ман нынче голодно, как и везде.

Я поспешно прошла в трактирный зал, заняла место у пылающего камина. Каким наслаждением было стянуть мокрые ботинки и протянуть босые замерзшие ноги к огню… Сперва я даже обомлела от такого потока теплого воздуха. Рядом сидел Брике и тяжело сопел от удовольствия. Потом вокруг очага стали собираться другие пассажиры дилижанса. Немного согревшись, я чуть отодвинулась, чтобы дать место маленьким продрогшим дочерям торговца.

Гостиница была пуста, и, наверное, ее хозяин и не ожидал посетителей, поскольку еда не была готова. «Золотой погребок», несмотря на свое кокетливое название, был только грубо срубленным домом, толстые стены которого пропитались запахом капустного супа. Этот суп и подали на ужин. Чуть позже жена трактирщика принесла миски, полные очень горячей фасоли с салом и чесноком, и крынки молока.

– Вина нет и не будет, – сказала хозяйка угрюмо.

– Недавно были гвардейцы, искали хлеб. Да вдобавок перебили все последние бутылки…

Паскаль только крякнул в ответ.

Мне сейчас было все равно, что есть. Лишь бы была еда, да к тому же горячая.

– Времена нынче тяжелые, – сказал Паскаль.

– Путешествовать стало опасно. Да и с едой плохо. Я помню, раньше случался такой голод, что люди ели крапиву и сено, кору, капустные кочерыжки, коренья. Мололи ореховую скорлупу вместе е ядрами, чтобы добавить к последней горсти овса или ржи.

– Зачем вы говорите это? – спросила я.

– Затем, чтобы вы радовались тому, что имеете.

Ах, подумала я, мне и так радостно. Незачем пугать меня страшными картинами голода. Ценой собственного унижения я добилась исключения замка Сент-Элуа из списка имущества, подлежащего конфискации. Теперь замок как бы ни существовал. Но на деле-то он был мой, и я знала – у кого есть замок и земля, тот никогда не умрет с голоду.

Брике, поужинав, сразу улегся спать на войлочной подстилке, совсем близко от очага. Он был к этому привычен и охотнее спал на полу, чем в постели. Я взглянула на мальчика: тощий, маленький, но физиономия плутовская и нос ястребиный. Сколько лет этому сорванцу? Четырнадцать? Нет, пятнадцать.

Уже, наверное, было одиннадцать часов вечера. Дождь лил не переставая. Хозяин трактира потушил все огни, кроме маленькой лампы, что мерцала на столе, и теперь в зале было сумрачно. Бодрствовали только я и Паскаль. Я взяла свой высушенный у огня плащ и щеткой стала чистить его от грязи. Было тихо-тихо, лишь изредка потрескивало пламя лампы.

– Это ваш брат, мадам? – спросил Паскаль, указывая на Брике.

Я вздрогнула от обращения «мадам». Все давно уже говорили «гражданка».

– Нет. Он просто, просто мой друг.

– Я так и подумал. Сопляк совсем не похож на вас, явно не родственник. А зачем вы едете в Ренн, мадам Лоран?

– В Ренне у меня сын. Да еще всякие дела.

– А муж?

– У меня нет мужа. Я одна.

– Одна решились отправиться в такую дорогу?

Я удивленно взглянула на Паскаля.

– А что такого страшного в этой дороге? От холода и усталости меня и муж бы не спас. Разумеется, я не нуждаюсь в помощи.

Паскаль сокрушенно качал головой, набивая табаком трубку. Он был такой крепкий, уверенный, твердый, как скала, точно знающий, что должен опекать своих пассажиров, как детей.

– Здесь много разбойников, мадам Лоран. Видите, как я вооружен? Мне не впервой попадать в переделки.

– У меня нет денег, господин Паскаль. Меня не станут грабить.

– Да, но вам могут нанести иной урон.

Я подозревала, что он имеет в виду, но ничего не ответила. Паскаль слишком мрачно смотрит на мир. Здесь, в «Золотом погребке», сейчас так спокойно. Ночь пройдет быстро и мирно, на рассвете мы продолжим путь, а когда я доберусь до Сент-Элуа, мне и сам черт не страшен.

– Скверные времена, мадам. Очень скверные.

Голос Паскаля осекся. Из дождливого мрака ночи донесся странный протяжный звук. Словно хриплый крик старика… Я вздрогнула. Звук умолк, а дождь все шумел и шумел, заглушая даже треск хвороста в камине.

– Это кричит сипуха, – сказала я.

– Вы уверены?

Паскаль резко поднялся, выхватил из-за пояса тяжелый пистолет. Я встревожилась.

– Что вы хотите, господин Паскаль?

– Да так… Взгляну, что там во дворе.

Он вышел. Я слышала, как старик прошелся по трактирному двору, заглянул в какие-то двери – я ясно слышала их скрип. Грустно замычала корова в хлеву. Потом шум дождя усилился, и я уже ничего не слышала.

Струи воды стекали по оконному стеклу. Небо было темно, как черный бархат, и ни одна звезда не вспыхивала на нем. Ветер бился в окна, и жалобно звенели рамы под его порывами. Раздался первый раскат грома, и ослепительная молния синим пламенем озарила трактир. Я вздрогнула. Какая жуткая ночь! Молния вспыхнула еще раз, да так ярко, что я невольно подумала, есть ли в гостинице громоотвод. Разумеется, нет… Это ведь не Париж, а глухой уголок Мана.

Вернулся Паскаль – вымокший до нитки и рассерженный.

– Вы что-нибудь увидели?

– Черта с два что-то увидишь в такой дождь! Отправляйтесь спать, мадам Лоран. Наверное, это и вправду кричала сипуха.

Я и сама считала, что пора спать. Когда спишь, не боишься ни молнии, ни грома. Постель, приготовленная для меня, была более чем скромная – старый тюфяк, застланный простыней, застиранной до прозрачности. Я прижалась щекой к подушке, набитой соломой, и закрыла глаза. Мне вспомнился первый бал в Версале. Тогда тоже шел проливной дождь, и сверкала молния. Но мне не было грустно. Я была поражена собственным успехом и долго не могла уснуть, вспоминая мельчайшие подробности того блестящего вечера. С тех пор прошло семь лет… Стоит ли вспоминать о том, чего уже никогда не вернуть? Я давно привыкла к бедности, скверной еде и даже к Грязной работе – ведь не зря же я служила в кухне Тампля. Я привыкла даже к одиночеству. И теперь у меня была только одна цель – добраться до Сент-Элуа.

Жанно, наверное, и не узнает меня. Но я обниму его и спою «Прекрасную мельничиху» – не мог же он забыть свою любимую песенку. Каким он сейчас стал? Ему ведь уже почти шесть лет. Я представляла себе смуглого прелестного ребенка с шелковистыми кудрями, черными, как вороново крыло, и огромными глазами цвета самой нежной лазури – глазами прекрасными, как растаявшие жемчужины. Жанно, наверное, вырос и пообносился. Наверняка он нынче ходит в куртке и гетрах, как обыкновенные крестьянские дети, а летом бегает босой, в полотняных штанах и парусиновой рубашке. Вряд ли Маргарита могла одеть его получше. Боже, как низко мы все пали! Жанно – единственный наследник высокого рода де да Тремуйлей де Тальмонов, – на что он может надеяться, кроме нищеты? Если, конечно, нам не удастся покинуть Францию. Я вспомнила и об Авроре – ей уже одиннадцать. А еще есть Шарло. Господи Иисусе, какая забота свалится на меня.

Маргарита поможет мне. Думая о трех детях, которые будут у меня на руках, я и на миг не представляла, что рядом не окажется Маргариты. Я так любила ее. За год разлуки мне всегда казалось, что я осиротела. Не было постоянного ворчания, порицаний и нежных наставлений. Раньше они мне так надоедали, а теперь их не хватало. Пожалуй, Маргарита всегда была единственным человеком, на кого я могла надеяться. Паулино очень молод и, наверное, скоро откажется от обузы, которую представляла наша семья.