– Я говорила с ректором, среди ночи его из постели вытащила… Он жалуется, что нет денег смонтировать лифты, пандусы. В общем, я очень расстроена. Тебе придется учиться у меня. Благо ты приглянулась нашему консьержу, вон с каким удовольствием по этажам тебя таскает.

– Жаль, – закусив губу, сказала Люба. – Я не из-за себя переживаю. Мне повезло, у меня есть вы, Коля. А другие инвалиды как же?

– До завтра, Любочка, – виновато сказала певица.

Николай заехал за Любой в одиннадцать часов и отвез ее в ничем не примечательное здание, похожее на бывшую контору завода.

– Готовченко у себя? – спросил Николай в переговорное устройство. – Аджипов к нему.

В двери щелкнуло, и Николай распахнул ее, пропуская вперед Любину коляску. Люба въехала в коридор, уставленный искусственными цветами и пальмами, узкими аквариумами, кожаными креслами и стеклянными столиками на тонких ножках. Люба восторженно уставилась на крошечные светильники, развешанные на натянутой вдоль коридора серебристой проволоке. На стенах в рамках красовались фотографии знаменитых певцов. Некоторые двери были раскрыты, и за ними виднелись экраны компьютеров, перед которыми сидели молодые парни и девушки. На дверях висели забавные рисунки и надписи, броские постеры. С одного из них на коляску кровожадно глянул Мэрлин Мэнсон.

В конце коридора, в небольшом холле, Николай остановился перед стойкой секретарши. Секретарша указала им белую дверь со вставкой из синего стекла.

– Здорово! – поприветствовал Николай Готовченко, сидевшего за огромным черным столом.

– А-а, ждем-ждем: звонили! – сказал Готовченко.

– Юра, вот этой девушке, любимой певице Путина, нужно сделать качественный диск. В сжатые сроки.

– У меня уже есть готовый, – встряла Люба, пошарила в рюкзачке и извлекла диск.

Готовченко взял футляр двумя пальцами, повертел в руках и скривился.

– Ты мне этим говном китайским систему испортить хочешь?

– Ну, Юр, уж какой есть, – примиряюще произнес Николай. – Была бы фирма, я б к тебе не пришел.

Готовченко вставил диск.

В комнате грянула балалайка. Затем раздался скрип и вступила гармонь.

Готовченко вытаращил глаза. Повернулся к столу, снял трубку телефона и громко сказал:

– Димыч пусть зайдет.

Через мгновение в кабинет вошел долговязый молодящийся мужчина с длинными волосами, прислушался к гармони и почесал мизинцем в ухе:

– Что за хрень?

– Николай «балаган лимитед» нам притащил, раскрутить просит в кратчайшие сроки, – бросил Готовченко. – А это – солистка.

– Ну чего, – оглядев Любу и коляску, сказал Димыч. – Нормальный диск будет: «Поющая карлица-гном», а на подтанцовку еще уродов наставим. Извращенцы валом повалят.

– Может, не надо при ней? – сурово сказал Николай.

– А пусть знает, – взвился Димыч. – Эту хрень дома на компе делать – самое ей место. Качнула софт халявный, тот же Pro Tools, и ваяй.

– Да вы прошмандовок безголосых раскручиваете! – бросил Николай.

– Дома! На компе! Ты мне клиентов не отбивай, – осадил Димыча Готовченко. И пояснил Николаю: – Мы не против. Но пусть не питает лишних иллюзий.

– Откуда приехала? – не унимался Димыч. – Из Черножопинска?

– Из Белозерска, – растерянно ответила Люба.

– Я так и догадался, – бросил Димыч. – Как тебя зовут? Люба? К Бабкиной, Люба, к Бабкиной со своей балалайкой!

– Слушай, ты кончай, эксперт хренов! – вскинулся Николай на Димыча. – Сливки, миски, подливки раскрутил? Раскрутишь и Зефирову. Я чего, из-за тебя Путину вместо Зефировой Киркорова преподнесу?

– Ладно, Димыч, – вздохнул Готовченко. – Придется поработать. Не каждый день к нам от Путина приходят. На, забирай свою демоверсию, – вернул Любе диск.

– А куда мне ее пока?

– А вон в ту корзину, – уже успокоившись, посоветовал Димыч. – Все с нуля будем делать. Сама-то какую концепцию видишь? Философия альбома? Связующая идея есть?

– Идея! Конечно есть, – обрадовалась Люба. – Любовь. И безграничные возможности человека с ограниченными возможностями. Знаете, мне часто снится, что я – иду… Я не знаю, что чувствует человек, который может ходить. И я как бы лечу, не касаясь земли. И знаю, что иду к реке. И у меня там, за рекой, все впереди: огни концертного зала, любовь. И мне не нужны ноги, потому что душа может полететь куда угодно! Ведь весь мир находится внутри человека. И у инвалида этот мир такой же огромный, как и у здорового. А иногда – еще огромнее.

Люба смутилась и замолкла.

Коляска принялась всхлипывать.

Готовченко и Димыч молча поглядели друг на друга.

– Ну чего, – покрутив носом, наконец сказал Димыч, – для клипа неплохой видеоряд.


Вася твердо заверил Любу, что сто раз ездил в метро с другими колясочниками и сумеет удержать коляску на эскалаторе. Любе и самой очень хотелось побывать в метро. Подземные станции привели ее в восторг. Она дергала Васю за двупалую руку, смеялась и время от времени от избытка чувств тихонько затягивала веселую песню про несчастную любовь. В вагоне метро Вася вдруг заголосил так, что пассажиры вздрогнули:

– Выйду замуж за цыгана, хоть родная мать убей!

– Вася, ты что? – одернула его Люба. – Веди себя культурно.

– По привычке, – пояснил Вася. И завопил еще громче: – Я ворую лошадей, ты воруешь сани!

Пассажиры полезли в сумки и карманы, извлекая мелочь.

– Что вы, – замахала Люба руками, – не надо!

На Красной площади у Любы захватило дух. Над пряничным собором толпились нежные облака. Кирпичные стены раскраснелись, как похмелившаяся гармошка, башни того и гляди пустятся вприсядку, как, бывало, их хозяин – Ельцин. Кругом было радостно и пестро. Внутри Кремля Люба и Вася еще раз подъехали к границе, за которой начиналась резиденция президента, рабочие и представительские кабинеты первых лиц России, и принялись ее, резиденцию, разглядывать. Рядом стояло множество людей, которые дружно гадали, чем занимается в данный момент президент Путин и не глядит ли он, случаем, сейчас в окно. Неожиданно – Люба не поняла, откуда и в какой момент, – на брусчатку в окружении нескольких мужчин ступил знакомый человек. Он шел, чуть наклонив голову, и слушал забегавшего вперед рассказчика, одетого в темный, не по погоде, костюм.

«Любушка, – зашумела коляска. – Это ж Путин! С работы идет!»

– Глядите – Путин, – почему-то восторженно закричали люди, только что самозабвенно критиковавшие правительство за жилищно-коммунальную реформу.

– Владимир Владимирович! – истерично выкрикнула женщина в блестящем парике. – Мы вас любим!

Путин поднял голову на крик и улыбнулся издалека.

– Путин! – запрыгал Вася. – Копеечку дай! Рахмат!

– Веня, снимай на камеру, – закричала молодая загорелая бабенка. – Чтоб я и Путин вместе попали.

Толпа радостно загалдела, достала мобильники и стала пухнуть как на дрожжах: со всех сторон бежал народ – поглазеть на Путина. На коляску напирали. Люба едва сдерживала ободки колес, чтобы не пересечь границу.

«Ой, Любушка, дышать нечем! – запричитала коляска. – Задавят нас!»

Любовь повернула голову вправо, углядеть за Васей, и встретилась глазами со странным мужчиной, стоявшим в первом ряду: в больничных кожаных тапках на босу ногу, с самодельной матерчатой сумкой в руке. Он не мигая посмотрел на Любу бесцветными глазами с крошечными зрачками, засмеялся, обнажая коричневые зубы, и вдруг вытащил из сумки пистолет.

– Царь! За царя! – крикнул странный человек.

Путин, услышав «Царь», приветственно помахал толпе рукой.

Странный человек поднял пистолет.

– Вася, беги! – закричала Люба.

Оттолкнула Васину двупалую руку и, вылетев с коляской на брусчатку, она вывернула на одном колесе самый яростный смерч в своей жизни.

Коляска взлетела вверх, перевернулась в стремительном сальто.

Раздался сухой хлопок. Еще один.

Коляска вскрикнула.

Что-то ударило Любу в тощий зад.

Потом она увидела, как высокий мужчина в черном, с абсолютно гладкой головой и темным проводом, тянущимся из уха, падает на Путина и валит его на брусчатку, закрыв своим телом, а остальные врассыпную бросаются вон.

Люба встала и пошла.

Она не чувствовала ног.

И поэтому ей казалось, что она плывет над землей.

Где-то здесь должна быть река.

Какая река?

Наверное, Москва-река, ведь она, Люба, – в Москве.

А на том берегу непременно должен быть большой, сияющий огнями концертный зал.

И еще там ее ждет любовь. Коля, значит.

– Коля! – громко закричала Люба.

«Убили!» – громко закричала коляска.

– Убили! – громко закричали люди.

– Путина убили! – истерично завопила женщина в блестящем парике.

– Кто? Кто? – напирали сзади. – Кто убил?

– Путин! – информировали впереди. – Инвалидку убил.

– Да это она его! Пенсию по инвалидности не выплачивали давно, вот она и – того… Кокнула!

– Она хотела только, – возбужденно поправляли свидетели, – да ничего не вышло!

– Сам ее шлепнул…

– …чтоб пенсию не платить!

– Как из «калашникова» очередью – р-раз! На площадь с воплями въехали машины с людьми в камуфляже.

Невесть откуда взявшиеся телевизионные мини-вэны развернули спутниковые антенны.

Журналисты поправили волосы, телефоны в ушах и микрофоны на воротниках.

Операторы взвалили на плечи и установили на штативы камеры, завернутые в целлофан.

Из бронированного джипа выскочили двое мужчин с автоматами и бывший секретарь Белозерского райкома партии, ныне руководитель службы безопасности президента Каллипигов.

Цепь крепких ребят принялась непреклонно выжимать зевак с площади, загоняя их в огороженный лентой круг.

Вася взахлеб плакал и с набега пытался прорвать живое ограждение.

– Уходи, мальчик, – сквозь зубы отвечали ему коротко стриженные сотрудники спецслужб в темных очках. – Иди до мамки.

Сверху закружил вертолет.