Щипцы бормотали и бормотали, усыпляли Любину бдительность и тихонько перемещались ближе…

И неожиданно засияли в свете люминесцентного светильника.

Любовь разглядела блестящую металлическую лысину. И наконец-то захотела спросить, зачем, собственно, щипцы сюда пробрались?

Но не успела.

Издали стремительно надвигался палец.

«Вот он, вот он! – возбужденно закричала Люба. – Держите! Сейчас узнаем чей!»

«И узнавать нечего! – пробормотали щипцы. – Эллы Самуиловны палец. Сейчас мы с ней пробную тракцию производить будем».

«Что это такое – пробная тракция?» – заволновалась Любовь.

«Чистая формальность! – недовольно сообщили щипцы. – Элла Самуиловна проверит, не соскальзываю ли я».

«А-а! – успокоилась Любовь. – Конечно, здесь поскользнуться – запросто. Мокрень. Вы уж потихонечку, держитесь. Или за меня ухватитесь».

«Спасибо, деточка! Я, пожалуй, за тебя и схвачусь. За головку, ладно?»

Щипцы, смущенные Любиной наивной готовностью пособить ускорению родов, отвели взгляд и деликатно легли на нежную головку в области теменного бугра.

Но когда рукоятки замкнулись, щипцы охватил трудовой порыв. Они изо всех сил сжали рукоятки, готовые вырвать Любовь из тела Надежды Клавдиевны живой или мертвой!

Элла Самуиловна коснулась концом правого вытянутого указательного пальца головки Любови, левой рукой потянув за щипцы.

Любовь вскрикнула, нижняя губка у нее задрожала от боли.

Элла Самуиловна настойчиво тянула, щипцы крепко держались за голову. Головка продвинулась вперед, оставшись сомкнутой с пальцем.

– Нормально, – констатировала Элла Самуиловна. – Отдохните, – разрешила она Надежде Клавдиевне.

Щипцы самую малость ослабили хватку.

– Все? – дрожащим голосом с облегчением спросили Люба и Надежда Клавдиевна.

– Почти, – солгали щипцы и Элла Самуиловна.

– А зачем щипцами-то? – робко поинтересовались Надежда Клавдиевна и Любовь.

– Сами виноваты, женщина, плохо тужитесь. Ленитесь! Тем самым вызываете угрозу асфиксии плода, – строго ответила Элла Самуиловна.

«Завтра ведь Первомай. А у нас еще собрание не проведено, – пояснили щипцы Любе. – Помещения к празднику не украшены. Транспаранты не распределены. Дел по горло, а тут ты. Совсем не ко времени! Вот и решили ускорить. К тому же всем от этого только выгода: ты скорее войдешь в большую и кипучую жизнь, а мать твоя на демонстрацию успеет сходить. Хочется наверняка влиться в колонны демонстрантов, с веселой майской песней пройти праздничным трудовым маршем. А потом прямо из колонны отправиться в цех, чтобы, сменив своих товарищей, встать к станкам, портвейна выпить, другого какого вина, с бригадиром вместе. – Щипцы, задумавшись, бормотали все тише и тише и, наконец, замолкли. – О чем я говорил?» – встрепенулись они через минуту.

«Вина чего-то», – припомнила Любовь.

«Ах да! Вот я и говорю: Надежда Клавдиевна сама отчасти виновата. И ты тоже. С ленцой рожаете, спустя рукава!

В коридоре послышались тревожные шаги главврача.

– Элла Самуиловна, голубушка, – Электрон Кимович умоляюще сложил руки на груди, – давайте поторопимся! Собрание же еще! Столько вопросов! У меня доклад, Валентина сообщение подготовила, Ашот Марксович просил дать слово.

– Электрон Кимович, начинайте, докладывайте, я думаю, женщина… – Элла Самуиловна, прищурившись и слегка откинув голову, зорким взглядом дотянулась до лежащей на столике медицинской карты, – Надежда Клавдиевна Зефирова не будет против. Ей даже полезно будет поучаствовать в собрании. Пролетарское единство – могучая сила и источник побед.

– Вот и славно! Начинаем, значит? – Электрон Кимович снял трубку телефона и громко призвал зама: – Ашот Марксович? Ну что же вы? Собрание уже вовсю идет! Как где? В родзале. Быстро-быстро, дорогой мой, присоединяйтесь. Потом простыни поищем. Завтра! После демонстрации всем коллективом дружненько за это дело возьмемся. Наволочки, клеенки, все вернем народу. Нравственная чистота, коллективизм – вот из чего складывается коммунистическое отношение к труду. Нет, это я не про простыни. Это я доклад репетирую. В общем, начинаем без вас, а вы подтягивайтесь.

Электрон Кимович вытащил из ящика стола скоросшиватель с бумагами и скороговоркой открыл собрание:

– 30 апреля, предпраздничное партийно-комсомольское, – он взглянул на Надежду Клавдиевну, – в присутствии одного несоюзного члена, собрание предлагаю начать. Кто за, кто против, кто воздержался? Собрание считать открытым. Кто у нас первым вопросом?

– Я, – вздохнула Валентина, вытащив из кармана клеенчатого фартука ученическую тетрадь за две копейки. – Доклад. «Преемственность славных боевых традиций поколений». Новаторские начинания коллектива…

– Элла Самуиловна, вы – следующая. У вас – что? – громким шепотом обратился Электрон Кимович.

– «О борьбе с буржуазной и ревизионистской идеологией», – перехватив щипцы покрепче, откликнулась Элла Самуиловна.

– Мне-то чего, дальше говорить? – подняла голову от тетради Валентина.

– Конечно, вы знай себе рассказывайте о коллективизме, не обращая внимания на коллектив. Коллектив вас слышит!

Валентина тяжко вздохнула и перевернула страницу, закрутившуюся трубочкой:

– Вот металлурги завода «Серп и молот». Рабочий депутат Верховного Совета СССР Василий Блюев год назад обратился ко всем сталеварам страны с призывом – бороться за право варить… чего варить-то? Потеряла!..

– Сталь, наверное! – нетерпеливо подсказал Электрон Кимович. – Не самогон же!

– Да! – подтвердила, припомнив, Валентина. – Его бригада спьяна… Спьяна… – Акушерка вновь принялась водить глазами по тетради. – Спаяна! Его бригада, Блюева, значит, спаяна…

Надежда Клавдиевна и Элла Самуиловна засмеялись.

– Что такое, что такое? – Электрон Кимович постучал ручкой по столу.

– Да вы сами меня сбили самогоном своим, – обиделась Валентина. – Кстати, Электрон Кимович, брагу-то будете ставить, так перчатку на бутыль наденьте. Нате вот.

Валентина пошарила в кармане клеенчатого фартука и вслед за шоколадной конфетой извлекла резиновую перчатку.

– Не надо мне! – отмахнулся Электрон Кимович.

– Ваше дело не наше: спирту небось запасли к празднику.

– Валентина! – призвал докладчицу к порядку Электрон Кимович.

– Не могу больше! Сил моих нет! – На пороге внезапно появился, тяжело дыша, Ашот Марксович.

– Тужься на задний проход! – привычно велела Валентина Надежде Клавдиевне.

– Так и не нашел клеенки? – сочувственным шепотом произнес Электрон Кимович заму.

– Клеенки! Тут другое дело! В КПСС «г» получается!

– Что, прямо оно самое? – встревожился Электрон Кимович.

– Ну не «г», так пустое место! – с досадой воскликнул завхоз. – Вот и выбирайте, какая КПСС вам больше нравится?!

– Объясни толком, Ашот Марксович, – забыв о докладе, потребовал главврач.

Валентина обрадовалась перерыву и наклонилась к Надежде Клавдиевне:

– Надежда, у тебя трикотина-то отрез еще остался? Ты бы уступила мне его, Наташке на выпускной платье сшить. Уступишь?

– Ага! – пообещала Надежда Клавдиевна.

– Вы мне, Электрон Кимович, позавчера еще велели продумать праздничное украшение помещений роддома, – напомнил завхоз. – В кумачовом обрамлении родильное отделение, это само собой. Но в этом году я задумал кое-что новое: собравшиеся в самой большой палате новорожденные образуют буквы «КПСС».

– За руки, что ли, возьмутся? – удивился Электрон Кимович.

– Да нет, я кроватки велел словом «КПСС» выставить. И такая неприятность – в букве «С» не хватает внизу перекладинки, в смысле кроватки. Вместо «С» получается «Г».

– А если пустую поставить, без новорожденного? – нахмурился Электрон Кимович.

– Так я о чем вам и докладываю: в КПСС пустота намечается.

– Ты, Ашот Марксович, понимаешь, что говоришь?! – тревожно отпрянул главврач.

– Вы от меня-то чего хотите? Я, извиняюсь, родить не смогу при всем желании. Вон, торопите гражданку! Как ее?

– Зефирова.

– Вот. Поставьте задачу! Призовите к партийной сознательности.

– Да она несоюзная! – с сожалением произнес Электрон Кимович.

– Тогда не знаю! – развел руками Мовсесян. – Но за «г» в партии нас точно по головке не погладят! – Внезапно Ашота Марксовича осенило: – Может, из «грязного» отделения новорожденного позаимствуем?

– А кто там, в инфекционном, сейчас свободен?

– С хламидиозом есть.

– С ума сошел?! – Электрон Кимович сделал большие глаза. – Ты бы еще с гонореей предложил.

Электрон Кимович с шумом втянул ноздрями воздух.

– Валентина, кончай давай с преемственностью, со славными боевыми традициями или чего там у тебя, все рожаем дружненько.

– А «Борьба с буржуазной и ревизионистской идеологией»? – напомнила Элла Самуиловна.

– Элла Самуиловна, голубушка, не до борьбы ревизионистской сейчас! Того и гляди ревизия нагрянет мягкий инвентарь искать, так хоть наглядной агитацией отмажемся. Ашоту Марксовичу срочно нужен еще один младенец. Что у нас с Зефировой, доложите!

– Слабость вторичных родовых схваток…

– Накладываем щипцы!

– …не наблюдается.

– А щипцы чего тогда здесь?

– К собранию торопилась, – едва слышно сообщила Элла Самуиловна. – Провела пробную тракцию.

– Давайте собственно тракцию производите! Что вы, голубушка, кота за хвост тянете? Прямо как не член партии!

Элла Самуиловна гневно задышала.

Щипцы возмущенно клацнули.

«А теперь что?» – робко спросила Любовь.

Щипцы крепко ухватили ее головку:

«Ну, Любовь, вперед, по ленинскому пути! Куда бы ни направляла партия товарища Forceps Obstetrico (щипцы были явно в ударе), он всегда и везде с присущей ему энергией…»

Любовь громко закричала, прервав бодрую речь щипцов:

«Ой, больно! Больно!»

Она раскинула ножки и ручки и крепко уперлась в тело Надежды Клавдиевны.