Елена снова перевернулась на спину, откинулась на подушку, стала мысленно прокручивать в голове виды столиц мира, где ей приходилось бывать. «Да, красота, – подумала она и вздохнула. – В тренажерный зал опять сегодня не попала. Завтра, значит, должна заниматься, по крайней мере, в полтора раза больше. Как неохота, а надо работать. Для себя, для любимой, не для постороннего дяди!»

Колеса мерно стучали, площади и соборы чужих столиц слились в одну пеструю расплывчатую картину, и Елена незаметно уснула тревожным сном. Ей снился очередной спектакль, партнер, подававший ей реплики невпопад, и она сама, как пень, вдруг застывшая на сцене, в одночасье забывшая все слова.

В служебном купе разметалась во сне Лидкина товарка, вздрагивая всем телом и поводя руками. Ей снилось, что пьяный отчим не пускает ее домой и зачем-то изрезал ножницами ее самое лучшее платье. А Лида убирала остатки еды со стола и так и этак прикидывала, как сэкономить еще несколько сотен, чтобы купить сыну новые кроссовки, а дочке брюки с заниженной талией и кружевной топ с узким воротником. В Бологом она, как всегда, вышла посмотреть, не сядут ли к ней пассажиры, но в их дорогой вагон там практически никто никогда не садился. И Лидка в который раз поблагодарила судьбу за то, что смогла устроиться на эту работу, чтобы почаще видеться с сыном, а заодно и мужу дать возможность почувствовать себя ответственным за хозяйство. Конечно, трудно было в короткие промежутки отдыха притащить домой килограммы еды, все перестирать, перемыть и переделать, но по-другому жить нельзя – надо терпеть и радоваться, что еще не все так плохо. Сын учится, девочка подрастает, муж вроде не пьет, и старенькая мама пока ходит самостоятельно.

Утро в Москве выдалось не пасмурное, но какое-то пыльное, серое. Елена встала заранее, оделась, умылась, привела в порядок лицо. Когда она выглянула в коридор, проводница со светлыми кудряшками как раз пылесосила ковровую дорожку. Елена села в своем купе на диван, но дверь закрывать не стала. Когда пылесос поравнялся с ее дверью, она вышла в коридор, ухватилась рукой за поручень. Проводница поправляла ковер, Елена ей мешала, та выпрямилась, посмотрела пассажирке в глаза.

– Вы не могли бы на минутку зайти в купе?

– Здравствуй, Лида! Не узнаешь? – сказала Елена и тоже посмотрела прямо в глаза бывшей подруге.

– Узнаю, Лена. Как не узнать! Но все-таки зайди в купе, ты мне мешаешь.

Елена послушалась, присела на диван, задрала ноги. Лида невозмутимо продвинулась дальше, привычно орудуя резиновым хоботом пылесоса.

– Я хотела спросить тебя… – начала Елена, но сделала паузу. – Ты вернешь мне билет? Он нужен мне для отчетности.

– Верну обязательно! – заверила Лида и покатила пылесос к следующему купе.

Лена откинулась на сиденье и закрыла глаза.

– Чай, кофе, свежие булочки! Извините, а можно у вас автограф? – В проеме двери возникла другая, молодая проводница с тележкой на колесиках и ручкой в руках. Елена открыла глаза, огляделась. На глаза попался женский журнал. Аккуратно расписавшись в углу собственной фотографии, помещенной на первой обложке, она протянула журнал проводнице. – Ой! – в восхищении пискнула та и прижала журнал к самому сердцу. Елена снисходительно, но приветливо улыбнулась, а проводнице показалось, что глаза у нее как-то по-особенному блеснули. От чая, кофе и булочек, разогретых в микроволновке, Елена, естественно, отказалась.

Когда поезд наконец втянулся на Ленинградский вокзал, она, уже готовая к выходу, стояла в проходе в светлых мехах, с элегантной дорожной сумкой и привядшим букетом роз и смотрела в окно. Встречающих было мало, и поэтому она сразу увидела внушительную и всем известную фигуру Алексея Александровича, нежно подавшего ей руку и загрохотавшего баритоном так, что отдельные ноты залетали в самую высь под своды стеклянной крыши вокзала. Молоденькая проводница, провожавшая пассажиров, восхищенно смотрела им вслед. Она заметила, что Елена Зверева, уходя, обернулась и посмотрела вокруг себя, будто кого-то искала. Непосвященному могло бы показаться, что вежливая актриса ищет взглядом другую проводницу, чтобы попрощаться и с ней, но на самом деле Елена Зверева, будто примеряя на себя совсем другую роль, обернулась в поисках высокой мужской фигуры в старинном военном плаще, с горящим любовью взглядом. Но поскольку никакой похожей фигуры поблизости не оказалось, а все более или менее приличные мужчины торопились прочь по своим делам, Елена затаенно вздохнула, подставила мужу щеку для поцелуя и стала слушать его не лишенный остроумия рассказ о театральных делах.

«Да и зачем они нужны, эти Вронские? – подумала она между делом. – С ними так много хлопот!»

А проводницы в это время сортировали грязную посуду и коробки, оставшиеся от завтрака.

– Вот это жизнь, Лидка! Вот это жизнь! – вдруг сказала, блестя глазами, та, что помоложе, и показала на журнал с автографом, лежавший на полке. – Конечно, надо смолоду уметь себя беречь, лелеять и холить! Как Зверева пишет!

– А она, случайно, не написала, – ответила Лида, – удавалось ли себя холить первой жене этого ее теперешнего, знаменитого и богатого, мужа? В то время, когда они по молодости лет скитались с детишками по подвалам и коммуналкам, работали за зарплату, колготки детские и пододеяльники стирали в корыте?

– Теперь время другое, – заметила молодая. – «Я у себя одна»!

– Конечно, конечно, – ответила Лида. – Иди по купе, снимай грязное белье.

И когда проводница ушла, Лида выпрямилась, тоже отчего-то заблестевшими глазами посмотрела в окно и вспомнила своего молодого мужа-баскетболиста. Как он впервые после повторной операции смог наконец сесть на больничной койке, уткнулся большой головой в ее хрупкое плечо, неуверенно поднял руку, погладил ее крутые кудряшки и хриплым голосом прошептал:

– Лида, ты у меня одна!

И как она припала к нему на грудь, заплакала и сквозь слезы сказала:

– Все будет хорошо, дорогой! Вот увидишь, все будет хорошо!

Марина Туровская

Щенок и коробочка

Не понимаю, зачем в квартирах держат животных. Большим собакам в них тесно, гулять три раза в день – себя не любить, а таскать на руках лохматую собачонку стоимостью в тысячу долларов – извращение.

Морских свинок просто жалко. Сидят в пластиковых коробках, а у некоторых так совсем в трехлитровой банке. Садизм.

А кошки? Что им делать в квартире, где нет травы, простора и мышей? Каков смысл их существования в бетонной клетке на восьмом этаже? Где у нас здесь мыши? У нас даже мух нет, у всех на окнах сетки.

Поэтому на все просьбы моего пятилетнего сына завести собаку, я нежно, но решительно отвечаю: «Нет!» И хомяку – нет, и попугаю – нет, и даже черепахе, хоть она и спит под батареей половину зимы.


В субботу у меня, как обычно, происходила генеральная уборка нашей квартиры, а пятилетний Геночка хулиганил на детской площадке под присмотром всех соседок, выгуливающих детей и внуков. Я, одновременно протирая стекла окон, поливая цветы и готовя обед, выглядывала на улицу, наблюдая за сыном, то качающимся на качелях, то с успехом отобравшего у семилетней Кати ее куклу Барби и закопавшего ее в песочнице. Но Катя легко откопала куклу, дала подзатыльник Гене и пошла жаловаться бабушке. То есть все шло, как всегда… Но тут Генка пропал из поля моей видимости.

Двор у нас спокойный, далеко от дороги, соседки все знакомы с детства. Куда мог деться мой ребенок? Куда угодно. Я находила его в подвале дома, в гостях у друзей, в старой машине без стекол и даже спящего в обнимку с собакой у мусорных баков.


Сменив домашние тапки на босоножки, я, как есть, в халате и с тряпкой в руке, сбежала вниз. Открыв дверь подъезда, первым делом оглядела двор с гуляющими малышами, мамочками с колясками и «бдительными» бабульками, увлеченно смотрящими очередную серию мелодрам в планшетах. Моего сорванца на детской площадке не было.

А он стоял ровно передо мной, такой маленький, в смешных шортах и в клетчатой рубашечке и завороженно смотрел на рыжего щенка в руках молодого мужчины. Мужчина не выглядел опасным. Мало того, он оказался даже очень близко мне знакомым. Мой одноклассник Жорик-уморик, то есть Евгений.

– Привет, Кать, – поздоровался он и протянул Генке рыжего пузатика.

– Спасибо, – прижав к себе щенка, сын так посмотрел на меня, что стало ясно – не отдаст. Даже если я опять «ласково» ему откажу.

– Спасибо, конечно, Женя, но забота у тебя какая-то… не к месту. У нас в семье не держат домашних животных. Если я в детстве приходила с котенком и песиком, отец наказывал меня, вводил комендантский час. Отбил желание на всю жизнь.

Сын Генка, одноклассник Женя и щенок без имени слушали меня с большим вниманием, а я вертела в руках тряпку и понимала, что говорю полную чушь. И все от нервов. За шесть лет, что я не видела Евгения, он кардинально изменился. Никакой он теперь не «уморик», а соблазнительный молодой мужчина в хороших джинсах и в футболке на рельефном теле, и я стою перед ним ненакрашенная, располневшая и в халате. А раньше, в школе я была звездой, а Женя – закомплексованным влюбленным пацаном.

– Мамочка, можно я пойду погуляю? – Геночка переминался с ноги на ногу от нетерпения. Ему так хотелось похвалиться щенком.

– Можно. – Отказать ребенку у меня не хватило сил, хотя по работе мне приходится разбираться с мужчинами, постоянно нарушающими трудовой режим.

– Ур-ра, – закричал Гена, отчего щенок прижал уши и поджал хвост. – У меня собака!

В секунду Генка оказался на детской площадке.

Повод для разговора с одноклассником пропал и я, разглядывая кроссовки Жени, проблеяла:

– Как дела?

– Нормально. – Засунув руки в карманы джинсов, Евгений тоже засмущался. – Вот, пришел.

– Никогда не думала тебя снова увидеть. – Стараясь беззаботно улыбаться, я старательно втягивала живот и выпрямляла спину. – Странно, ты успешный строитель, но вернулся в наш городок. – Почему-то не хотелось уходить от Жени, но стоять перед подъездом, на виду всего двора становилось неудобно.