— Да. — Оливия почти выплюнула это слово в лицо Стерлингу. — Потому что я никогда — слышишь, никогда! — не поверила бы в это. Потому что я верила бы тебе. Верила в нас.

— Ты могла бы встретиться со мной.

— Я пыталась, — выкрикнула Оливия. — И попыталась бы еще не единожды. Но меня заперли в комнате, не спускали с меня глаз, и я боялась. Да, признаюсь, я была охвачена ужасом. Мне не к кому было обратиться за помощью, кроме тебя одного. Но эта просьба о помощи могла стоить тебе жизни.

— Я не ребенок и смог бы за себя постоять.

— Ты забыл, о ком мы сейчас говорим? — Оливия горько усмехнулась. — Мой покойный муж был беспощаден и хитер. Его нашли с перерезанным горлом в собственном саду. Такой смертью умирают лишь те, кто ее действительно заслужил.

— И все же ты могла бы…

— Ты тоже мог бы прийти ко мне! Мог бы потребовать от меня подтверждения слов моего отца. Мог бы за меня побороться! Что удержало тебя от этого, Стерлинг, обида или все-таки гордость?

Стерлинг медлил с ответом всего лишь долю секунды, но Оливии этого хватило.

Она посмотрела на него с отвращением.

— А остальные письма? В которых я рассказывала тебе, как мне страшно? О том, что боюсь за свою жизнь и рассудок? Что я всего лишь собственность и пленница своего мужа? В них я вновь умоляла тебя о помощи. Их ты тоже не распечатывал?

— Я получил их, когда мой отец был болен, а мысли заняты совсем другими заботами. — Даже ему самому это оправдание казалось ничтожным.

— О, я никогда бы не побеспокоила тебя, если бы знала! — Глаза Оливии метали молнии. — Неужели в тебе не проснулось любопытство? Неужели ты даже не заинтересовался, почему женщина, поступившая с тобой так дурно, продолжает тебе писать?

— У меня были тяжелые времена.

— У нас обоих. — Оливия схватила свои вещи и направилась к двери, соединявшей их со Стерлингом апартаменты.

— Ливи. — Стерлинг подошел ближе. — Ты должна понять…

— О, я понимаю, милорд. Я много чего понимаю. — Она остановилась возле двери и гневно посмотрела на Стерлинга. — Я понимаю, что ты поверил, будто я бросила тебя ради мужчины с большим состоянием. Что ты был слишком обижен или горд, чтобы прочитать мое первое письмо, и слишком занят, чтобы прочитать все остальные. Я понимаю…

— Ливи, не надо…

— Я понимаю все. — Голос Оливии задрожал. — Я также понимаю, что не поверила бы в твое безразличие до тех пор, пока не услышала бы это из твоих собственных уст. — Она глубоко вздохнула. — Через все эти годы, полные невыносимой боли, страха и одиночества, я пронесла уверенность в том, что наши чувства друг к другу были действительно сильны, и, несмотря ни на что, наша любовь была настоящей. Но теперь я понимаю, что для тебя это было лишь мимолетное увлечение, не стоящее того, чтобы за него бороться.

— Нет, все было совсем не так. — Гнев боролся с отчаянием в голосе Стерлинга. — Совсем!

Оливия поймала на себе его взгляд. Но ее лицо осталось непроницаемым, а голос ледяным.

— Зато теперь все так и есть. — С этими словами она прошла в свою комнату и крепко закрыла за собой дверь. Сразу же после этого до слуха Стерлинга донесся скрежет поворачиваемого в замке ключа.

Стерлинг с минуту потерянно смотрел на закрытую дверь. Что сейчас произошло? Ведь все так хорошо складывалось. А потом он признался, что не читал ее писем…

И тут ответ всплыл у него в голове с пугающей отчетливостью. Оливию разозлило вовсе не известие о письмах. Все дело в чувствах, сдерживаемых на протяжении целых десяти лет. Сегодня плотина прорвалась, и они стихийно хлынули через край. Это была ссора, задержавшаяся в пути на десять лет.

Оливия была права, и Стерлинг это знал. Давно знал. Где-то в глубине души он понял это много лет назад. Не стоило ему верить ее отцу. Он должен был за нее бороться. Но он был молод, горд и глуп. И очень обижен на Оливию. Да, у него были на то причины, и все равно его бездействие непростительно.

Стерлинг провел по волосам дрожащей рукой. А может, оно и к лучшему, что сдерживаемые годами чувства, упреки, обвинения и боль, наконец, нашли выход. Только вот теперь, когда они с Оливией встретились лицом к лицу с прошлым, не отравит ли оно их будущее?

И все же ничего не изменилось. По крайней мере для Стерлинга. Но ведь он уже давно понял и признал свои ошибки и теперь не мог винить Оливию за то, что она вновь почувствовала себя оскорбленной. Однако до сегодняшнего дня Стерлинг и не подозревал, насколько ужасной была ее жизнь. И чем она пожертвовала — оправданно или нет, — чтобы спасти его.

Стерлинг попросил Оливию поставить себя на его место. Но на ее месте разве не сделал бы он все от него зависящее, чтобы спасти ее жизнь?

И все же прошедшие десять лет сильно его изменили. Он больше не был мальчишкой, не думающим ни о чем, кроме собственного разбитого сердца. Он стал более взрослым и мудрым графом Уайлдвудом.

У него есть двадцать восемь дней на то, чтобы наладить отношения с Оливией. Чтобы доказать ей, что он больше никогда ее не подведет. Двадцать восемь дней на то, чтобы унять десятилетнюю боль, исправить ошибки прошлого и заставить Оливию снова в него поверить.

На этот раз он до конца будет бороться за то, что принадлежит ему.

Глава 21

Наблюдать за закатом из древнего жилища.

Из тайного списка желаний Оливии Рэтборн

Прижавшись к двери, разделявшей их со Стерлингом апартаменты, Оливия пыталась овладеть собой. Руки ее дрожали, дыхание прерывисто вырывалось из груди. Слезы затуманили взор, и Оливия зло отерла глаза. Уже много лет она не давала воли слезами. Оливия плакала в последний раз перед тем, как осознала, что ей не на кого рассчитывать, кроме самой себя. Именно тогда она поклялась больше никогда не плакать.

Но ведь она также поклялась никого больше не пускать в свое сердце.

Оливия оттолкнулась от двери и пересекла комнату, заметив, что в ее отсутствие доставили тщательно запакованную в бумагу картину. Оливия накинула халат, вышла на балкон и оперлась руками об ограждение. Она набрала полную грудь воздуха и смотрела теперь на раскинувшуюся впереди лагуну, окутанную волшебным свечением в лучах заходящего солнца. Только она не замечала этой красоты.

Стерлинг даже не распечатал ее письма. Он не доверял ей настолько, чтобы понять: она никогда его не предаст. Оливия давно приняла тот факт, что Стерлинг бросил ее на произвол судьбы. До сегодняшнего дня она даже не подозревала, что все еще злится на него. Но почему признание Стерлинга так сильно ее расстроило?

Потому что принесло с собой боль, о которой Оливия почти забыла? Потому что она позволила себе задуматься о возможности совместного с ним будущего? Или потому, что вопреки собственным благим намерениям она вновь призналась себе, что любит его?

Стерлинг сильно изменился за прошедшие десять лет. Тогда он был двадцатилетним юношей, у которого впереди вся жизнь. Он еще не знал боли от потери любимых людей, не нес на своих плечах бремя ответственности и не имел обязательств, налагаемых на него титулом. Честно ли продолжать обвинять его в том, чего все равно нельзя изменить? Правильно ли перекладывать ошибки двадцатилетнего мальчишки на плечи мужчины, которым он стал теперь?

Наверное, нет. Оливия тяжело вздохнула. Несмотря на то что она никогда не переставала любить Стерлинга, ее сердцем владел мужчина, в которого он превратился в последние десять лет и несколько недель. Мальчишка оставил ее в трудную минуту. Мужчина же делал все, чтобы помочь ей.

Он был силен и уверен в себе. А когда Оливия заглядывала в его глаза…

Только вот достаточно ли всего этого, чтобы излечить их обоих от болезни прошлого? Исцелить раны, которые, к удивлению Оливии, все еще кровоточили? Она не знала, и слишком устала, чтобы думать об этом сейчас. Оливия понимала, что не в состоянии принимать разумные решения, хотя сделать это было необходимо. Необходимо разобраться в обуревающих ее чувствах и эмоциях, потребностях и желаниях. Понять, чего она хочет на самом деле. Но пока у нее есть более важные дела. Взявшееся откуда ни возьмись дополнение к завещанию вполне может лишить ее такой долгожданной победы. И все же она… вернее, они пока не готовы сдаться. А что касается Стерлинга…

Оливия покачала головой. У нее еще есть время. Двадцать восемь дней на то, чтобы справиться — или не справиться — с выпавшей на ее долю задачей.

Двадцать восемь дней на то, чтобы выполнить условия завещания. Определить свое будущее, свою дальнейшую судьбу. И на этот раз все только в ее руках.


Вежливое безразличие. Только так можно было это назвать.

Облокотившись на ограждение, Стерлинг смотрел ничего не видящими глазами на бьющиеся о борт корабля волны. Путешественники покинули Венецию три дня назад, и за все это время они с Оливией обменялись всего дюжиной вежливых слов. Виконтесса почти не выходила из своей каюты, и Стерлинг считал, что это к лучшему. Несколько раз он с трудом подавлял желание постучать в ее дверь. Но даже если бы ему хватило на это решимости, он все равно не знал бы, что сказать. Поэтому пока лучше было оставить Оливию в покое. Стерлингу казалось, что ничего более трудного он еще никогда не делал.

— Чудесный день, милорд. — Подойдя к Стерлингу, Джозайя оперся на ограждение. — Прекрасная погода для путешествия по морю.

Однако Стерлинг лишь что-то мрачно пробормотал в ответ. Он, как и Оливия, пребывал не в лучшем настроении.

— Но капитан говорит, что, возможно, начнется шторм.

— Это может стать проблемой, — пробормотал Стерлинг, желая отделаться от собеседника, но тут же пожалел об этом. Джозайя не виноват, что они с Оливией сейчас не слишком приятные попутчики. Бедный стряпчий находился меж двух огней. Стерлинг попытался разрядить ситуацию. — Но пока все замечательно.