Вернувшись в Хэмптон-Корт, король распорядился, чтобы во время службы на День Всех Святых были принесены особые молитвы, чтобы поблагодарить небеса за счастливое возвращение домой и за счастье, которое дала ему молодая королева. Стоя в королевской церкви перед своими придворными, Генрих Тюдор во всеуслышание заявил:

– Возношу хвалу Тебе, Господи, за то, что после стольких печалей, отяготивших мои брачные узы, Тебе было угодно ниспослать мне супругу, которая всецело отвечает моим чаяниям!

Услышав это заявление, Нисса де Уинтер встретилась глазами с мужем. Вариан сжал ее руку, желая приободрить. Со своего места на архиепископском троне на алтарном возвышении Том Кранмер услышал эти смиренные слова благодарности и понял, что ему делать. От Джона Ласселса просто так не отделаешься, ведь он уже довел дело до внимания властей. Значит, придется изложить королю эти прискорбные сведения – то, что знал о юных годах королевы. После службы архиепископ удалился к себе, чтобы написать королю письмо.

На следующий день, во время мессы по случаю Дня Всех Святых, Томас Кранмер вложил в руку короля пергаментный свиток.

– Что это, Том? – шепотом спросил король.

– Письмо предназначено лишь для ваших глаз, мой господин. Я буду в распоряжении вашего величества после того, как вы его прочтете, – ответил архиепископ.

Король важно кивнул, засовывая свиток в широкий рукав. Когда служба подошла к концу, он поцеловал королеву и поспешил в личный кабинет. Нужно же было узнать, что там написал архиепископ… Король плотно прикрыл за собой дверь, чтобы стража и слуги знали, что он желает побыть один. Бросив пергаментный свиток на стол, наполнил густым и сладким красным вином огромный кубок. Выпив вино, сломал печать архиепископа. Развернул свиток и начал читать. С каждым словом король хмурился все сильнее. Словно черная туча легла на лоб, грудь стиснуло так, что он едва мог вздохнуть. Слова на пергаменте поплыли перед его глазами. Когда туман рассеялся и зрение прояснилось, король сжал руку в кулак и с силой опустил на стол.

– Ложь! – зарычал он – Грязная ложь! Ни за что не поверю, что за мерзость преподнес мне архиепископ! А этого негодяя Ласселса я велю схватить и засадить в Тауэр. – Он бросился к двери, распахнул ее настежь и громко потребовал к себе пажа.

– Немедленно приведи ко мне архиепископа! – грозно вскричал он.

Побелев лицом, паж кивнул и припустил бегом со всех ног. Слуги переглянулись, но ничего не сказали. Генрих Тюдор удалился в свои личные покои, с такой силой хлопнув дверью, что едва не сорвал ее с петель. Плеснув себе щедрую порцию вина, он жадно осушил кубок в надежде успокоить нервы. Никогда прежде не был он настолько зол! Его первая Катерина могла разозлить кого угодно, но не так. Как смеют они порочить доброе имя его любимой супруги! Чудовищно. Этот Ласселс заплатит за клевету. Он пожалеет, что вовсе родился на свет! Кипя от ярости, Генрих снова ударил кулаком по столу.

Томас Кранмер знал, что король непременно потребует его к себе. Он спокойно шел за королевским пажом по коридорам Хэмптон-Корта, сцепив руки под покровом широких рукавов сутаны. Мальчик-паж был бледен и явно очень напуган. Архиепископу пришлось потратить немало ласковых слов, чтобы его успокоить. Он вошел к королю, и тот взвился на своем стуле с искаженным от ярости лицом.

– Это, – рявкнул король, тряся пергаментом перед самым лицом архиепископа, – грязная ложь! Как вы могли подсунуть это мне? Я требую, чтобы этих двух, Ласселса и его сестру Холл, немедленно арестовали. Клевета на королеву – да это государственная измена! Измена, слышите, Кранмер?

– Возможно, никакой измены нет, ваше величество, – невозмутимо заметил архиепископ. Ласселс – протестант-фанатик, но его сестра, Мэри Холл, питает глубокую привязанность к королеве. Она принимала участие в ее воспитании. Брат требовал, чтобы она по старой дружбе отправилась искать места к королеве, а она отказывалась, поскольку знала о небезупречном поведении королевы до замужества. Она достойная женщина, милорд. Мэри Холл поведала брату о дурных поступках леди Кэтрин лишь для того, чтобы тот оставил ее в покое. Она не хотела, чтобы королева чувствовала, что ее вынуждают дать место путем шантажа. Какая жалость, говорила она мне, что остальные были так неразборчивы в средствах! По крайней мере, сейчас у королевы служат четыре женщины, которые знавали ее еще в Ламбете. Любопытно, не так ли?

– Этот Дерем приехал в Понтефракт в августе, во время нашего пребывания, – сказал король. – Кэтрин назначила его своим секретарем. Она сказала, будто его прислала вдовствующая герцогиня и просила, чтобы мы проявили к парню участие. Я позволил ей поступить так, как она хотела, хотя он мне не понравился.

Мягко сказано, усмехнулся про себя архиепископ.

– Если это случилось до того, как мы с ней встретились, – медленно произнес король, – тогда измены нет, как нет и факта супружеской неверности. Но разберитесь во всем этом, Томас! Я не хочу, чтобы однажды разразился скандал. Если королева подарит нам принца Йоркского, не должно быть никаких сомнений в том, кто его отец. Узнайте правду, а потом мы решим, что делать дальше.

– Я буду очень осторожен в этом деликатном деле, ваше величество, – обещал архиепископ.

– Томас, – спросил король, – почему Богу угодно испытывать меня снова и снова? Столько лет я пытался вырастить сына здоровым и крепким! Но, вернувшись из похода, я узнал, что он болен. Медики твердят, что он слишком толстый и изнеженный. Я распорядился, чтобы у него был особый режим – физические упражнения и простая пища. Никаких сладостей. И ему сразу стало лучше, Томас, клянусь Богом! В его покоях даже не открывали окон, чтобы мальчик мог глотнуть чистого воздуху. Они обращались с ним как с божеством. Неужели я так много прошу, Томас? Я хочу сыновей, хочу добрую женщину в жены. Я так счастлив с моей Кэтрин. Неужели ее у меня отнимут?

Опять он начинает себя жалеть, думал архиепископ. Но, в конце концов, любому мужчине время от времени позволительно предаваться жалости к себе самому. Мало того что по прибытии домой короля ждало известие о болезни наследника, теперь еще эта скандальная новость о королеве. Более того, только что Генрих получил известие о том, что скончалась его сестра Маргарет, вдовствующая королева Шотландии! Не то чтобы Генрих и Маргарет были очень близки, он всегда больше любил покойную сестру Марию. Тем не менее было сломано еще одно звено той цепи, что связывала короля с прошлым, суровое напоминание о том, что все мы смертны!

– Возможно, дело не стоит и выеденного яйца, – примирительно сказал архиепископ. – Многие девушки после замужества становятся другими. Так бывает. Похоже, что леди Агнес оказалась слишком мягкой воспитательницей, в таком случае вина лежит именно на ней, а не на бедной леди Кэтрин, которая в те годы была всего лишь юной неопытной девушкой. Я попытаюсь разобраться в этом вопросе со всей деликатностью, выясню правду и незамедлительно сообщу вашему величеству все то, что мне станет известно.

Король кивнул.

– Что вам для этого требуется, Томас?

– Дозволение вашего величества на то, чтобы допросить некоторых особ.

– Разумеется. Делайте, что сочтете нужным. Ах, как же мне не хватает моего Крома!

– Упокой Господь его душу, – тихо сказал священник.

– Томас…

– Что, ваше величество?

– Проследите, чтобы королева не покидала своих покоев до тех пор, пока ее доброе имя не очистится. Для услуг с ней может находиться только леди Рогфорд. Я не буду видеться с ней до тех пор, пока дело не решится в ее пользу.

– Я отдам приказ, ваше величество, – тихо сказал Томас Кранмер, успокаивающим жестом кладя руку на плечо короля. – Держитесь, Генрих. Да свершится Божья воля.

– Аминь, – ответил король, избегая смотреть на архиепископа, который мог заметить, какая мука исказила его лицо, и отказаться беспристрастно расследовать порученное ему дело. Томас Кранмер был достоин доверия, как никто другой. Все прочие искали лишь собственной выгоды.

Архиепископ ушел. Перед личными покоями короля толпились приближенные. Король понимал, что они ждут объяснений, но он просто поднял руку в жесте благословения и молча прошел мимо.

Нисса была с королевой, когда явилась стража. Вместе с другими дамами она разучивала новый танец, который как раз вошел в моду при французском дворе. Вид вооруженных стражников очень напугал женщин.

Капитан гвардии выступил на шаг вперед и учтиво поклонился королеве.

– Мадам, по приказу короля вам надлежит оставаться в своих покоях. С вами останется только леди Рогфорд. Остальных прошу удалиться.

– Капитан, – повелительно произнесла королева, – что означает ваш приход сюда? Неужели вы не видите, что мы разучиваем новый танец к рождественским праздникам?

– Мадам, танцев больше не будет. – И, не тратя дальнейших слов, он начал выпроваживать фрейлин. Впрочем, понукания им не требовались. Подхватив юбки, дамы бросились вон из комнаты, предоставив хозяйку ее собственной участи. Каждой не терпелось первой сообщить двору известие о том, что грядет нечто ужасное.

– Нисса! – Повелительный тон королевы сменился испуганным. – Не уходи! Мне страшно!

– Я боюсь за нас всех, Кэт, – ответила Нисса. Понизив голос, она шепнула королеве: – Ничего не говори, Кэт, выясни сначала, что им известно и в чем, собственно, дело. – Присев в реверансе, Нисса затем поспешила вслед остальным дамам.

– Капитан, – спросила Кэтрин Говард, – почему меня сделали пленницей? Разве я не могу повидаться с королем?

– Сожалею, мадам, но я ничего не знаю, – честно признался гвардеец.

– Я схожу и поговорю с его величеством, дорогая мадам, – сказала испуганной королеве леди Рогфорд. – Я спрошу его, что означает ваше заточение! – Она бросилась к двери, но капитан преградил ей путь.

– Мне жаль, леди Рогфорд, но вам надлежит оставаться при королеве, вы не можете выходить и возвращаться по собственному желанию. Еду вам будут приносить. Вы ни в чем не будете знать недостатка.