А еще Ниссе казалось, что с каждым днем Том Калпепер становился все более надменным и наглым. Фрэнсис Дерем, секретарь королевы, человек подлого и мрачного нрава, уже дважды рвался надавать тумаков красавцу-любовнику. К счастью, короля поблизости не было, поскольку драка в присутствии короля была тяжелым проступком. Чем выше поднималась звезда Калпепера, тем сильнее делалась открытая зависть Дерема. Придворные дамы уже вовсю сплетничали, особенно потому, что Дерем относился к Кэтрин Говард с неподобающей фамильярностью.

Ниссе было ясно, что Кэт увлечена Томом Калпепером всерьез. Интересно, думала она, вдруг кто-нибудь уже заподозрил королеву в неверности? Она смотрела на идущую впереди баржу короля и королевы, которые сегодня утром смеялись и ворковали друг с другом, будто новобрачные.

Они были совсем близко, и Нисса видела их сквозь окно каюты. Они даже не дали себе труда задернуть занавеси! Нисса видела, что Генрих усадил Кэт на колени, а она смеется, глядя ему в лицо. Нисса покраснела, гадая, неужели они действительно занимаются тем, чем ей показалось? Наверняка так оно и есть, если вспомнить, что рассказывала о короле Кэт. Да еще эта похотливая гримаса на лице Генриха! Кэтрин Говард не ведала стыда. Она искренне полагала, что все будет хорошо. Лишь бы ее не застукали с любовником! Ведь она так замечательно ублажает короля! С глубоким вздохом Нисса отвернулась. Еще два месяца, прежде чем они смогут уехать домой. Она молилась, чтобы зима не выдалась слишком суровой и не замело дорогу в Уинтерхейвен.

По берегам Темзы толпился народ. Люди размахивали руками, приветствуя короля и его двор. Какой восхитительной и заманчивой кажется придворная жизнь этим простым душам! Когда-то она сама с восторгом предвкушала, как приедет в Лондон, как станет частью этого волшебного мира. А потом узнала его темную изнанку, и восторга у нее сильно поубавилось.

Глава 14

Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский, был, по общему мнению, человеком мягким и добрым. К величайшему облегчению архиепископа, король не потребовал его присутствия в своей свите на время летнего путешествия. Архиепископ был скорее сторонником Реформации, нежели истинного католицизма. Зато молодая королева и ее родственники были католиками. Архиепископ предвкушал, как проведет лето в тишине, молитвах и размышлениях, как будет навещать маленького принца Эдуарда, которого тоже оставили дома. Наследника престола сочли слишком юным и слабым для тягот дальней дороги.

И лето не обмануло ожиданий архиепископа. Обошлось без потрясений. Король не страдал от угрызений совести, которые нападали на него каждый раз, когда возникало желание избавиться от очередной супруги. Сущее блаженство! Пока в один прекрасный день секретарь архиепископа не возвестил, что к нему явился некий Джон Ласселс с просьбой об аудиенции. Дело величайшей важности, сказал он.

Томас Кранмер знал об этом человеке все. Джон Ласселс был из реформаторов, причем фанатичных. С абсолютным бесстрашием мог он взойти на костер за свои убеждения относительно Бога и Церкви, которые считал единственно верными. Архиепископ понимал, что визит Ласселса не предвещает ничего хорошего. Однако одному Богу ведомо, что сделает и к кому еще обратится этот человек, если он, Томас Кранмер, его не примет! Король и его двор должны были вернуться через несколько недель. Лучше покончить с этим сейчас и отправить Ласселса назад, прозябать в безвестности.

С тяжелым вздохом архиепископ спросил секретаря:

– Он ждет в приемной, Роберт?

– Да, ваша милость, он ждет, – ответил юный священник.

Снова тяжелый вздох.

– Что ж, хорошо. Я приму его прямо сейчас.

Секретарь сочувственно улыбнулся.

– Я приведу его, милорд.

Вошел Ласселс, раздуваясь от самодовольства.

– Милорд архиепископ, благодарю за то, что приняли меня без промедления! – воскликнул он, кланяясь.

Секретарь архиепископа почтительно удалился.

– Садитесь, сэр, – велел Томас Кранмер, – и говорите, ничего не опасаясь.

Ласселс уселся и начал свой рассказ:

– У меня сведения исключительно деликатного свойства, милорд, и, весьма вероятно, чреватые самыми ужасными последствиями. Дело касается королевы. – Ласселс замолк, чтобы отдышаться. Он говорил без пауз, ему явно не терпелось выговориться.

Я не хочу это слышать, подумал архиепископ. Король счастлив. Что бы ни рассказал сейчас этот человек, это будет означать конец королевской идиллии. Боже, неужели нам мало неудачных браков? Неужели Генрих Тюдор и Англия должны страдать снова? Архиепископ воззрился на Ласселса:

– Говорите же, сэр, но проявите благоразумие, если ваша новость – всего лишь слух или досужий домысел. В таком случае я прикажу вышвырнуть вас вон из дворца. Я знаю, куда вы клоните! И у меня нет времени на глупости.

– Сожалею, милорд, – сказал Ласселс. – Но то, что я сейчас скажу, чистая правда.

Правду эту открыла Ласселсу его сестра, Мэри Холл, которая трудилась горничной у старой вдовствующей герцогини Норфолкской. Госпожа Холл знала Кэтрин Говард с тех самых пор, когда та еще малышкой была отдана в герцогский дом. Она участвовала в воспитании девочки и очень ее полюбила. Однако картина, которую живописал Ласселс, была отнюдь не радостной. За юной королевой числился некий грех юности.

– Так это ваша сестра распускает слухи, господин Ласселс? – сурово спросил Томас Кранмер, когда собеседник закончил говорить. Выдвинутые им обвинения были действительно серьезны.

– Ваша милость, моя сестра – добрая христианка. Не в ее привычках лгать. Кроме того, есть и другие, кто обретался в доме вдовствующей герцогини, а теперь – в свите королевы. Им тоже известно о дурном поведении леди Кэтрин. Если их допросить под присягой, они засвидетельствуют правдивость слов моей сестры о небезупречном прошлом нашей королевы.

– Сегодня, господин Ласселс, я выслушал достаточно. Я желаю побеседовать с вашей сестрой, госпожой Холл. Вы лишь повторяете то, что она вам рассказала. Свидетель не вы, а она. Приведите сестру завтра, и я допрошу ее, – решил Томас Кранмер.

Джон Ласселс встал и поклонился архиепископу.

– Утром, милорд, я приведу к вам Мэри.

После ухода неприятного посетителя архиепископ долго сидел, обдумывая то, что услышал. Шокирующая история. Неужели это правда? Родня королевы, все эти Говарды, не были сторонниками новой религии, однако Томас Кранмер никогда не считал Кэтрин Говард и ее семью угрозой Реформации в Англии. Герцог Томас Норфолк не был таким уж рьяным католиком. Просто привык следовать давно заведенному порядку вещей. Перемен он не любил и противился им там, где мог. Но он знал – иногда надо пригнуть голову, чтобы не погибнуть.

Зато Ласселс был фанатиком. Его сильнейшим желанием было искоренить ортодоксальный католицизм – в Англии, в Церкви, в умах людей. Чтобы добиться своего, этот человек был готов на все. Для таких нет ни преград, ни авторитетов! Следует ли ему верить? Вот уже больше года, как король женат на своей молодой королеве. Почему именно сейчас сестра явилась к нему и выложила тайну, давно известную обитателям дома вдовствующей герцогини? Неужели Ласселс решил оклеветать королеву, дабы устранить ее и заставить короля жениться на реформистке? Он глупец, если думает, будто способен управлять Генрихом Тюдором или престолом архиепископа Кентерберийского!

На следующее утро Ласселс привел к Томасу Кранмеру свою сестру, Мэри Холл. Она оказалась миловидной женщиной, и было очевидно, что она очень старалась одеться понаряднее – шутка ли, аудиенция у архиепископа! На ней было темное шелковое платье с самым скромным вырезом, какой ему только доводилось видеть. Голову она покрыла хорошеньким французским чепчиком. Мэри Холл присела в реверансе, в знак величайшего почтения низко склонив голову.

– Ждите за дверью, господин Ласселс. В моем обществе госпоже Холл опасность не угрожает. Подойдите, дочь моя, и мы побеседуем. – Архиепископ провел ее в личный кабинет, плотно притворив дверь. – На улице промозгло и холодно, госпожа Холл, – продолжал он. – Сядем поближе к огню. – Он прилагал все усилия, чтобы женщина чувствовала себя свободнее – ведь предстояло убедить ее припомнить мельчайшие подробности. Если повезет, ее история не выйдет за пределы этих стен, и ему ничего не придется делать. Архиепископ уже решил, что Ласселс – всего лишь фанатик, от которого слишком много бед. Позже придется заняться им отдельно.

Томас Кранмер терпеливо дожидался, пока Мэри не усядется. Она старательно расправила юбки, а он предложил ей чашу сладкого разбавленного водой вина. Опустившись в кресло, архиепископ попросил:

– Объясните, почему вы решили сообщить брату подробности из прошлой жизни нашей королевы.

– Ваша милость, я не хотела, – сказала Мэри Холл. – И я ни словом бы не заикнулась. Конечно, госпожа Кэт вела себя не очень добродетельно, но я надеялась, что замужество ее исправит. Однако и Джон, и мой супруг Роберт все время настаивали, чтобы я искала место в королевском доме. Я отвечала, что не хочу служить у королевы, да все без толку! Они продолжали настаивать, просто житья не давали. Каждый божий день рассказывали, кто еще из моих прежних товарок из герцогининого дома искал у королевы милостей. Она всем давала место! Я могу сладить с мужем, но Джон совсем из другого теста – зубы сломаешь. В конце концов я сказала брату, чтобы отстал, потому как я не желаю идти к королеве. Если угодно, мне было ее жаль. Он спросил меня почему. И я сказала – все эти женщины требуют, чтобы она взяла их в услужение. И бедняжка не может им отказать из страха, что они начнут злословить о ее жизни в Хоршеме и в Ламбете. Ваша светлость, разве это по-христиански? Если бы королева сама послала за мной, чтобы взять на службу, я бы с радостью согласилась. Но я не хотела быть такой, как все. Угрожать, чтобы получить место, – подумать только!

Но Джона мои слова не убедили. Он хуже терьера, который обязательно вонзит зубы в крысу. Он захотел в точности узнать, что такого сделала тогда Кэт, если теперь стервятники решили поживиться. Прошу, однако, учесть – я думаю, что многое из того, что случилось, совсем не ее вина. Она была совсем молоденькой, невинной девочкой. Джентльмены пользовались ею, вот и все. Я пыталась ее предостеречь, но она очень упряма, а я была всего-навсего горничной.