— Назовем это скорее некоторым предприятием, в котором вы можете пожелать принять участие.

Если Вильям Солсбери знал об этом, это не могло быть изменой. Обри де Вер, насколько Иэн знал о нем, считался честным человеком. Однако потребность обсуждать какое-то предприятие так поспешно и так приватно, чтобы ради этого прибыть без приглашения на свадьбу, разбудило сильные подозрения в Иэне.

— Если вы предлагаете, я, конечно, мог бы, — вежливо сказал он. — Но разве вы не хотите поохотиться? Мы побудем здесь еще около двух недель, и я не хотел бы препятствовать вашим развлечениям, если у нас и так будет достаточно времени поговорить.

— Я способен быть достаточно невежливым, чтобы приехать на вашу свадьбу без приглашения, но я не такой невежа, чтобы предлагать военное предприятие в чужом доме, не поставив в известность и не получив разрешения хозяина. Я пропущу эту охоту, чтобы изложить вам свое дело. В любом случае я не так молод, чтобы ставить охоту на первое место. Если вы не будете возражать, я предложу то, что планирую, тем из ваших гостей, кто, по нашему мнению, мог бы заинтересоваться этим и принести пользу. Если вы не согласитесь, мы поставим точку на этом деле — я буду всего лишь вашим гостем.

Элинор быстрым взглядом осмотрела внешний двор, затем глянула на небо. Все казалось превосходным. Собаки лаяли от удовольствия, натягивая поводки, охотники выглядели не менее радостными и счастливыми. Погода была идеальной. Последние несколько дней дождя не было вообще, и было достаточно прохладно, так что земля оставалась сухой и твердой. Вильям Пемброк следил за раздачей копий для охоты и призывал гостей Элинор к хотя бы какой-то видимости порядка.

К счастью, он достаточно охотно взял на себя руководство. Именно эта часть охоты более всего волновала Элинор. Она хорошо представляла себе, что нужно делать, но не думала, что знатным охотникам доставит удовольствие подчиняться указаниям женщины.

Когда вся компания пересекла подъемный мост и несколько ускорила шаг, выехав на открытое пространство, Элинор покинуло напряжение хозяйки дома, сменившись азартом. Это было гораздое более приятное, радостное чувство ожидания опасности и восторга. Собаки были пока еще связаны, но безумно рвали поводья и с такой силой тащили державших их охотников, что некоторые лошади перешли с рыси в легкий галоп, чтобы сохранить темп. Было бы легче спустить собак, но людям был обещан кабан, а воздух был так чист и наполнен таким количеством разнообразных запахов, что собаки легко могли броситься за какой-нибудь лисой, зайцем или оленем.

Дичи было полно, поскольку из-за болезни Саймона и занятости Элинор никто не охотился в лесах Элинор уже почти два года. Время от времени Элинор приказывала егерям доставить ради возбуждения аппетита у Саймона олени-ху, молодого олененка или дикого поросенка, но в целом зверье разрасталось без особых тревог.

Охотники въехали в узкую полосу леса, и почти сразу одна из собак опустила голову и принялась лаять. У Элинор участилось дыхание — она так давно не бывала на охоте. Спустили одну ищейку, потом еще нескольких. Егеря, решив, что ищейки взяли правильный след, дали сигнал спускать всех остальных собак. Тут же начался бедлам. Даже гончие начали лаять, настолько силен был запах дичи. Лошади рванулись по стопам гончих, Элинор тоже погнала свою черную кобылу вместе с остальными.

— Осторожней, Элинор! — крикнул Вильям, поравнявшись с ней.

Но Элинор была не в настроении осторожничать и хлестала свою Бархатку только от возбуждения, поскольку кобыла и так летела во весь дух без всякого понукания. Когда первая эйфория прошла, собаки несколько успокоились — ищейки продолжали лаем привлекать за собой охотников, но гончие мчались молча.

Это была опасная гонка. Лошади в тесноте толкали друг друга на деревья, и низкие ветви раздирали одежду и царапали в кровь кожу. Элинор рассмеялась от захватывающего дух ощущения опасности, когда у нее сорвало головной убор. Окажись ветка потолще, она вполне могла сломать себе шею или вывалиться из седла. К счастью, головной убор остался неповрежденным. Она нетерпеливо подняла его, надела на голову, но тут же снова сняла. Ленты, связывавшие ее косы, каким-то образом запутались в ткани платка, и она безжалостно распустила и их тоже. Ее длинные черные волосы знаменем развевались за ней на скаку, делая ее похожей на какую-то дикую менаду.

Внезапно тишина разорвалась взрывом звуков — мастиффы, гончие и борзые захлебнулись от лая: они заметили вепря. Знатные охотники криками подбодрили собак и пришпорили лошадей. Элинор увидела, как один из мужчин налетел на тяжелый сук и упал с седла. Завороженная пылом охоты, она даже не повернула голову, чтобы рассмотреть, кто это был. По какой-то причине кабан решил не стоять на месте, а бросился бежать. Элинор услышала хруст позади себя. Какая-то лошадь упала. Ни о чем и ни о ком не беспокоясь, крича и натравливая собак, вся кавалькада бросилась вдогонку за жертвой.

Затем тявканье ищеек сменилось яростным лаем, который сообщал новую информацию. Вепрь остановился. Когда всадники подскакали ближе, они смогли различить возбужденный лай гончих. Мужчины одобрительно закричали и соскочили с лошадей, механически проверяя на бегу крепления распорок на копьях, специально предназначенных для охоты на кабанов. Если поперечины, прикрепленные примерно в восемнадцати дюймах от наконечника копья, слетят, то вепрь бросится, игнорируя оружие, прямо на человека.

Боль не сдерживала натиск зверя — она, казалось, лишь стимулировала его яростные попытки расправиться с нападавшими. Затем руки охотников как по команде освободили ножи в ремнях. Имея на конце копья яростно сопротивляющуюся тушу в двадцать стоунов весом, охотник рисковал получить от собственного ножа тяжелую рану или даже смерть.

Не без труда Элинор сдержала аллюр своей кобылы, но не остановилась совсем. С горящими глазами она позволила Бархатке неторопливо двигаться вперед. Другие женщины отстали, но она слышала шорох их лошадей в кустах. Этот звук не заинтересовал ее — она душой рвалась вперед, наблюдая за перемещениями ищеек, которые то бросались вперед, то отступали, лая все громче. Большие собаки вели себя более решительно, совершая угрожающие прыжки. Одна, самая смелая, даже на секунду вцепилась зубами в лопатку дикого зверя. Вепрь дернул головой, сверкнув трехдюймовыми клыками, и собака с визгом покатилась по земле.

Умышленно или случайно, но зверь был выбран великолепный. Ни один человек не стал бы недооценивать ум огромных диких кабанов. На месте, где упал старый дуб, имелась крошечная полянка, и этот монстр нашел себе там убежище за толстенным стволом и вздыбившимися вверх корнями. Слюна, стекавшая из его пасти, окрасилась кровью, и он издал кашляющий звук, который больше походил на рык, нежели на визг боли. В маленьких красных поросячьих глазках не было страха, одна лишь злоба. Разинув пасть, он потряс головой, разбрызгивая пену через поляну и на лающих собак.

Собаки тоже не испытывали страха.

— Держите его, ребятки, держите! — в возбуждении закричала Элинор. Она не думала, что собаки нуждались в предостережении — просто ей самой хотелось покричать.

Мужчины окружили полянку кольцом. Каждый опустился на одно колено, уперев копья в землю и приподняв наконечники примерно на двадцать дюймов. Основная сила удара животного в таком положении уйдет в землю. В этот раз охотники сгруппировались довольно плотно, так как свободного места было мало, но даже если бы они расположились шире, это ничего бы не изменило. Редкий кабан пытается прорваться через охотников, чтобы спастись бегством. Инстинкт этого животного — атака. Охотникам зачастую не приходилось и побуждать зверя. Лай и прыжки собак и крики людей и так достаточно заряжали зверя ненавистью и отвагой.

Судя по всем признакам, этот кабан был уже готов к нападению. Он тряс головой, фыркая и роя землю острыми копытами. Короткий бросок зверя настиг большого мастиффа, недостаточно прыткого из-за своих размеров. Собака перелетела через спину кабана с распоротым животом и повисла, трепыхаясь, на торчавшем из земли корне. Кровь хлынула потоком из умирающего мастиффа, заливая спину кабана и приводя остальных собак в бешенство. Одна из гончих вскочила на ствол упавшего дерева, оттуда прыгнула на спину кабану и, укусив, отскочила в сторону. Вепрь взвизгнул от ярости и бросился, мотая головой, вперед, расшвыривая визжащих и окровавленных собак во все стороны.

Места было маловато, поэтому кабан не мог развить настоящую скорость. Тем не менее Элинор застыла в страхе и восхищении. С красными глазами, огненной пастью и огромными белыми клыками животное, казалось, неслось прямо на нее. Она знала, что ей нужно поскорее развернуть лошадь и удирать, но она не могла. Все, что она могла — это обругать себя за то, что у нее нет с собой оружия..

— Копье! — крикнула она. — Дайте мне копье! Кто-то сунул копье ей в руки, но даже когда ее пальцы сжались на древке, финальная сцена этой драмы разыгралась на достаточно безопасном расстоянии от нее. Кабану стоявшие на коленях мужчины в ярких куртках показались гораздо более привлекательной целью, чем тощие черные ноги кобылы. Голос Элинор также не прельстил зверя. Кричали все: некоторые мужчины выкрикивали оскорбления, некоторые — одобрения в соответствии со своим характером.

— Иди, миленький, иди сюда! — кричал Лестер, отчаянно размахивая правой рукой.

— Сюда, свинячий сын! — орал Пемброк. Лорд Ллевелин, находившийся возле Лестера, словами не пользовался. Он издал звук, очень похожий на крики самого кабана, и именно к нему, опустив голову и подняв хвост, бросился взбесившийся зверь. По пути он чуть свернул в сторону и оказался между Лестером и Ллевелином, так что его не могло достать копье ни одного, ни другого. Душераздирающий женский крик перекрыл все звуки на поляне. «Джоан!»— подумала Элинор, задохнувшись от ужаса, и устремила кобылу вперед. Вместе с ней вперед бросились егеря. Кабан не искал свободы; в какую-то долю секунды он снова повернул и бросился на лорда Ллевелина, не защищенного с правой стороны.