— Не стоит гонять людей по всему дому и будить всех, — ответил он несколько раздраженно. — Дай мне передохнуть немного, и я сам доберусь туда, но почему бы мне не поспать здесь на тюфяке? По правде говоря, я устал настолько, что готов лечь на каменном полу без всякого тюфяка.

— Потому, что я не хочу провести всю ночь на коленях, ухаживая за тобой, и потому, что ты болван, если не понимаешь, что это добьет тебя — опускаться на пол, а потом вскакивать, если потребуется. И почему ты не вернулся сразу, как только расправился с бандой? Ничего этого не случилось бы…

— Сварливая баба!

Элинор повернулась к нему, слегка побагровев, но он улыбался. Она протянула руку и коснулась его лица.

— Ты не хочешь иметь сварливую жену? Я беспокоилась о тебе, Иэн, но мне не нравится постоянно посылать за тобой гонцов. Быть может, чем реже ты видишь меня, тем легче у тебя на сердце? Откуда я знаю?

— У меня на сердце? О моем сердце и речи нет. Оно давно уже…

Он резко остановился, так как в комнату ворвалась Гертруда с полным воды кувшином в одной руке и полосками ткани в другой. Разумеется, не было никакой причины, почему Иэн не мог рассказать своей будущей жене о любви к ней в присутствии служанки, но он никогда ранее не оказывался в такой ситуации. Все женщины, с которыми он крутил любовь в прошлом, как правило, принадлежали кому-то еще. Предоставить их или себя во власть прислуге было бы и глупо, и опасно. Долгий опыт сдерживал его язык, если он опережал мысли.

Элинор не могла решить, хочет она услышать продолжение прерванной фразы или нет. Сердце его давно уже — что? Умерло? Отдано? Скажет ли он ей, кому именно? Когда он замолчал, она убрала руку от его лица. С этим движением она решила, что не хочет ничего слышать. В сердце или не в сердце, но в глазах Иэна, даже сейчас, просвечиваясь сквозь боль, было нечто, что давало Элинор больше оснований для веселья, нежели для отчаянния.

Бедный Иэн. Неужели он веровал в amour courtois? Heужели он посвятил себя какой-то знатной леди и изъяснил свою преданность в тошнотворных стишках? Если так, то его чресла сейчас наверняка вели жестокий спор с его возвышенными чувствами. Но если позволить ему сказать, что он любит другую или не может любить Элинор, между ними возникнет ложь. То, что не досказано, легче забыть.

— Это не имеет значения, — торопливо сказала она. — Самое главное, что я вижу тебя живым и здоровым. И я продолжаю настаивать, что с твоей стороны было глупо ехать верхом с таким коленом.

Она взяла ножницы и разрезала его штаны. Колено выглядело ужасно, распухшее и почерневшее. Иэн уныло посмотрел на него.

— Но утром оно было уже почти нормальное. Я собирался ехать завтра. Должно быть, потому, что пришлось долго скакать.

— Долго? Разве ты приехал не с северо-западной фермы?

— Нет. Разве я не рассказывал тебе, что как-то появилась парочка хитрых молодцев, которые, будучи слишком трусливыми, чтобы взять то, что хотели, силой, потребовали дань под предлогом, что сумеют удержать грабителей от нападения. Я приказал тогда управляющему Лонг-Акра схватить их, если они покажутся снова, и он дал мне знать, что они наконец пойманы. Я отправился в Лонг-Акр как раз перед прибытием твоего посыльного, и он последовал за мной — именно поэтому все так затянулось. Тех двоих нужно повесить. Я привез их с собой и отправил в городскую тюрьму. Я был уверен, что у тебя здесь не найдется места еще и для пленников. Кстати, что ты сделала с сэром Ги?

— Взяла его на службу. А разве ты не этого ожидал от меня? Что я еще могла сделать с таким простодушным малым? Пока что я отправила его в укрытие. Ты ведь слышал его историю? Боюсь, как бы кто-нибудь из гостей не узнал его в лицо.

Пока они разговаривали, Элинор поставила тазик перед его ногой, положила ему на колено толстую подушечку и полила сверху холодной водой. Иэн вздохнул с облегчением и закрыл глаза. Он оказался прав, доверив ей разобраться с делом сэра Ги. Их брак будет прекрасен, если только…

Что ж, она не дала ему закончить, когда он хотел сказать, как давно любит ее, но и не отстранилась от него. Что-то он должен был спросить — что же? Ах, да, королевский гонец. Он с трудом поднял тяжелые веки, но перед ним стояла Гертруда, держа кувшин так, чтобы прохлада медленно текла по его пульсирующему колену. Чуть позже Иэн проснулся с криком боли, когда подняли стул, на котором он сидел, но нога уже была крепко привязана к доске, и боль сразу прошла. Он помнил, как пробормотал что-то про блох, и Элинор что-то ласково ответила. Постель была мягкой и теплой, как в раю. Иэн спал.

Утро принесло замешательство и минутную панику. Судя по пышным занавескам вокруг, он лежал в постели какой-то благородной дамы — но какой? Когда Иэн окончательно встряхнулся от сна, память расчистилась, и паника перешла в раскатистый смех. Элинор раздвинула занавеску.

— Приятный звук с утра пораньше.

— А ты приятное зрелище с утра пораньше.

— Как ты галантен! Но ты рассмеялся еще до того, как увидел меня. Почему?

Иэн помолчал в нерешительности, потом усмехнулся.

— Потому что я поначалу не мог вспомнить, в чьей постели оказался… А вспомнить это утром — первейший долг всякого благородного мужчины.

Элинор радостно хихикнула. Это был первый знак для нее, что Иэн не ханжа и не гордец.

— Негодяй! Что ж, тебя больше не будет мучить этот вопрос, если, конечно, ты хочешь остаться при той штучке, которая делает постель не только местом для сна.

— Элинор!

— А ты думал, что я не могу быть ревнивой женой? — с вызовом спросила она. — У меня не слишком-то обходительная натура.

Несколько удивленный этим неожиданным признанием, Иэн нашел в себе силы только прошептать:

— Никогда бы не догадался, если бы ты не сказала мне.

— Я так и думала, — торжественно заявила Элинор, откидывая одеяло, чтобы взглянуть на колено Иэна. — Мой нрав обычно такой мягкий и уступчивый, что я сочла необходимым предупредить тебя. — Покосившись, Элинор не встретила негодующего взгляда, как ожидала. Она недооценила своего оппонента.

Иэн охотно согласился с очень ласковым выражением на лице:

— Разумеется. Разве я не испытал на себе всю твою бесконечную доброту? Я знаю тебя такой ласковой и любезной, что одно-единственное сердитое слово в твоих устах — слишком тяжелое наказание для меня. Мне, конечно, печально слышать о твоей ревности, но, поскольку ты так послушна, так добродушна во всех других отношениях, я должен примириться с этим маленьким недостатком.

Элинор, побитой на своем собственном поле, оставалось только рассмеяться. Она с облегчением увидела, что опухоль на колене значительно спала, хотя сине-черно-зеленая расцветка стала вроде бы еще ярче. Очень осторожно она пощупала коленную чашечку. Иэн напрягся, но не отдернулся и промолчал. Насколько можно было судить, кость была цела. Это была очень приятная новость. Иэн признался, что ощупывал колено сам два дня назад, но ничего не разобрал.

Затем их оживленная беседа возобновилась. Элинор предложила Иэну оставаться в постели — он в ответ заявил, что ему нужно раздеться и вымыться, даже если это будет стоить ему жизни. Хотя Элинор знала, что стояла на краю пропасти, его потребность была понятной. Кожа его уже трескалась от грязи, в волосах кишели вши, а зловоние от него возносилось до небес — даже для привыкшего ко всему носа Элинор. Предложение Иэна победило.

Путешествие от кровати до ванны и обратно, по-видимому, не принесло вреда, даже невзирая на то, что ему пришлось слегка подогнуть ногу в ванне, так что, когда Иэн, воодушевленный успехом, заявил, что спустится к гостям, это не показалось таким уж неразумным.

— Ты же понимаешь, что я должен, — настаивал он, предвидя возражения Элинор. — Я же не могу попросить, чтобы то тот, то другой поднялись сюда поговорить. Каждый из них будет думать, а что другой сказал, и к тому же это породит нездоровые сплетни, которые дойдут до короля, — кто-нибудь обязательно донесет их. А если такие важные персоны вместе покинут компанию неведомых нам доносчиков, будет еще хуже.

Был достигнут компромисс. Элинор наложила ему шину, чтобы нога не сгибалась в колене, и, кроме того, он согласился пользоваться тростью. С этими мерами предосторожности и при помощи двух слуг покрепче он спустился вниз как раз вовремя, чтобы разделить с гостями завтрак. Естественно, появление Иэна было встречено громкими и грубыми шутками насчет его желания отказаться от холостого состояния в пользу семейного блаженства. Последовало несколько предложений занять его место, а Элинор уговаривали отказаться от такого нерадивого жениха в пользу более пылкого.

К вящей радости всей компании, на защиту будущего отчима бросился Адам. Он вскочил из-за детского стола и гордо провозгласил, что лорд Иэн хочет жениться на его матери. Лорд Иэн сам так сказал, а он не лгун. Более того, задиристо настаивал Адам, лорд Иэн был занят по делам его мамы и именно поэтому задержался.

Голос Иэна, серьезно поблагодарившего своего пылкого защитника, перекрыл приглушенные звуки, которыми добродушные гости пытались придушить свой смех. Вполне удовлетворенный своей победой, Адам вернулся на место, и на этом подобные шутки прекратились. Какими бы колкостями ни осыпали друг друга собравшиеся, немногие из них были направлены на жениха и невесту. Поскольку даже если и существовала какая-то напряженность, которую легче всего было бы снять шуткой, никто не хотел еще раз дразнить детей Элинор.

К сожалению, следующий поток юмора оказался не таким безобидным. Все началось достаточно невинно, когда Роберт Лестерский, покручивая между ладонями кубок с вином, поблагодарил Иэна за оказанный им прием. Иэн недоуменно приподнял бровь, не зная, было ли это искренним комплиментом в адрес Элинор или прелюдией к какой-то дерзости.

— Меня особенно впечатлило богатство стола, — невинно произнес Роберт в ответ на настороженный полувопросительный взгляд Иэна, — потому что если бы вы задержались со своей свадьбой на несколько недель, боюсь, не нашли бы возможности так щедро угостить нас едой и напитками.