– А вот папа ни за что не дал бы своего согласия! – откровенно призналась Феба. – Собственно, однажды он прямым текстом заявил мне: если я вздумаю выйти замуж за болвана, к которому, помимо того, что он является галантерейщиком и жестянщиком, как банные листья липнут всякие проходимцы, то он умоет руки и откажется от меня!

– Ежели это он научил тебя таким выражениям, то чем скорее он это сделает, тем лучше! – ядовито заявила ее милость.

Пристыженная Феба попросила у бабушки прощения и остаток пути провела в задумчивом молчании.

Мысли, осаждавшие ее, были невеселыми, но отнюдь не отсутствие вкуса у леди Генри произвело на девушку удручающее впечатление, а факт того, что ее сын растет без отца.

Первой реакцией Фебы на столь печальное известие стало смятение; за ним последовало убеждение, что сама Судьба и Сильвестр сговорились учинить подобное непотребство, дабы погубить ее. Феба давно подозревала, что Судьба превратилась в Злой Рок и стала ее врагом и что именно в этом причина подобного случайного стечения обстоятельств. Что же касается Сильвестра, то хотя постороннему наблюдателю вполне могло показаться, что его вряд ли можно обвинить в наличии племянника, ставшего заодно и наследником герцога, но любому человеку, пусть и немного знакомому с натурой его светлости, с первого же взгляда было бы ясно: подобное поведение совершенно в духе этого мужчины. А если бы он хотел избежать роли злодея в романе, то мог бы избавиться от своих сатанинских бровей – или, во всяком случае, приложить хоть капельку усилий к тому, чтобы вести себя приветливее с ней на балу у леди Сефтон, а не изрекать банальности и смотреть сквозь Фебу ледяным, равнодушным взором. И тогда, сказала себе несчастная писательница, ей бы и в голову не пришло счесть его внешность сатанинской, поскольку улыбка преображала его. Более того, с легким удивлением сообразила Феба, хотя он часто раздражал ее во время совместного пребывания в «Синем вепре», она ни разу не заметила в нем ничего злобного или дьявольского с того самого момента, как герцог переступил порог гостиницы.

Подобные рассуждения заставили девушку вспомнить о том, сколь многим она ему обязана, что, в свою очередь, привело Фебу в уныние, стряхнуть которое оказалось не так-то легко. И лишь одно-единственное обстоятельство могло послужить ей утешением: в конце концов, ему вовсе необязательно знать, кто написал «Пропавшего наследника». Но утешение это было слабым, поскольку его невежество ничуть не уменьшало ее вероломства.

Вполне возможно, не встреться они вновь всего два дня спустя, из желания Ианты познакомиться с Фебой поближе так ничего бы и не вышло; но Судьба вновь вмешалась в дела Фебы. Отправившись в сопровождении Мукер за кое-какими покупками для бабушки на Бонд-стрит, она неожиданно поравнялась с ландо, остановившимся на углу, как раз в тот момент, когда Ианта, являвшая собой живое воплощение любящей мамочки, помогала своему юному отпрыску подняться в карету. Завидев Фебу, женщина радостно вскрикнула и, протянув ей руку, сказала:

– Какая приятная неожиданность! У вас важные дела? Поедемте к нам домой! Мама отправилась в Уимблдон с визитом к одной из моих сестер, так что нам никто не помешает и мы сможем спокойно поболтать! – Не дожидаясь согласия Фебы, Ианта коротко кивнула Мукер и заявила, что мисс Марлоу доставят домой в экипаже немного погодя, после чего помогла Фебе подняться в ландо, а мастеру Рейну велела вежливо поздороваться с гостьей.

Мастер Рейн стащил с головы шапочку с помпоном, подставляя легкому ветерку свои золотистые локоны. Он представлял из себя вылитую копию матери. Цвет лица у него был такой же нежный, глаза – такие же большие и пронзительно-синие, а кудри – шелковистые, как у Ианты. Впрочем, крепкая фигура мальчика и упрямые очертания подбородка и губ не позволяли назвать его внешность девчоночьей. Окинув Фебу равнодушным взглядом, он решил поделиться с ней большим секретом:

– Я ношу рукавички, – доверительно сообщил малец.

– Вот как! Они очень красивые, – с восторгом подхватила Феба.

– Если бы я был дома, – продолжал мастер Рейн, метнув недовольный взгляд на родительницу, – то мне не пришлось бы надевать их.

– Но, Эдмунд…

– Однако, я полагаю, тебе нравится в Лондоне, не так ли? – поинтересовалась у него Феба, дипломатично меняя тему.

– Конечно нравится! – заявила в ответ Ианта. – Только представьте себе! Дедушка пообещал как-нибудь взять его с собой на утреннюю конную прогулку в парк, не правда ли, любовь моя?

– Если я буду хорошо себя вести, – безо всякого оптимизма заявил Эдмунд. – Но я не дам снова вырвать себе зуб!

Ианта рассмеялась.

– Эдмунд, ты же знаешь, что мама пообещала тебе: больше ты к мистеру Тилтону не попадешь!

– Когда мы в прошлый раз приезжали в Лондон, ты говорила то же самое, – мальчик был неумолим. – Однако дядя Вестер сказал, что я должен пойти. И я пошел. Но я не люблю, когда мне вырывают зуб, пусть даже потом и разрешают хранить его в маленькой коробочке, чтобы кто-нибудь не выбросил его, – с горечью заявил Эдмунд.

– Нет, их никто не выбрасывает, – вмешалась Феба. – Однако уверена, ты вел себя очень храбро.

– Да, – согласился Эдмунд. – Потому что дядя Вестер сказал, что я очень пожалею, если струшу, а мне не нравится, как дядя Вестер заставляет людей жалеть о своих проступках. Это больно!

– Видите! – негромко проговорила Ианта, вперив в Фебу красноречивый взгляд.

– Кигли тоже называл меня храбрым, когда я упал со своего пони, – признался Эдмунд. – Я даже не пискнул! Потому что слеплен из крутого теста!

– Эдмунд! – гневно укорила сына Ианта. – Сколько раз тебе говорить – не смей повторять те вульгарные словечки, которые ты слышишь от Кигли! Немедленно попроси прощения у мисс Марлоу! Что она о тебе подумает!

– Ох, пожалуйста, не заставляйте его делать это! – взмолилась Феба, заметив, как мастер Рейн упрямо выпятил подбородок.

– Кигли, – заявил мастер Рейн, в глазенках которого вспыхнул воинственный блеск, – парень что надо! Он мой лучший друг.

– Ничего удивительного, – парировала Феба, не давая Ианте возможности вновь разразиться нравоучениями. – Я немного знакома с ним и действительно уверена, что он – замечательный человек. Это он научил тебя кататься на пони? Быть может, ты расскажешь мне о своей лошадке?

Эдмунд без возражений принялся перечислять достоинства своего пони. К тому моменту как ландо остановилось у дома лорда Элвастона на Альбемарль-стрит, между ним и мисс Марлоу наладилось полное взаимопонимание, и он расстался с ней, выразив явную неохоту. Но общество сына, очевидно, уже изрядно утомило его мать, и она отослала его в детскую, пояснив Фебе: если она сейчас позволит ему остаться с ней, то он начнет требовать этого постоянно, что вызовет несомненное раздражение у леди Элвастон.

– Мама не любит, когда он играет в гостиной, и ему разрешается приходить сюда на полчаса перед сном.

– А мне показалось, будто вы говорили, что она обожает его! – воскликнула Феба, в очередной раз дав волю своему невоздержанному языку.

– О да! Просто она полагает, что его нельзя баловать, – с похвальным апломбом отозвалась Ианта. – А теперь мы поднимемся с вами в мою спальню, чтобы вы смогли снять свою шляпку и мантилью, потому что я нескоро отпущу вас, предупреждаю!

И действительно, лишь спустя несколько часов к подъезду подали экипаж, дабы доставить Фебу обратно на Грин-стрит; к этому времени она была уже подробно осведомлена обо всех обстоятельствах замужества, вдовства и планируемого повторного бракосочетания Ианты. Перед тем как встать из-за стола, на котором был накрыт легкий полдник, девушка узнала, что Сильвестр категорически не желал взваливать на себя ответственность за ребенка своего брата. Ей в лицах пересказали несколько вопиющих историй о его жестоком обращении с Эдмундом и о том, как злонравно он подбивает мальчика не слушаться своей дорогой мамочки. Даже конт Уголино не выглядел настолько отталкивающим, как этот бессердечный тиран, которого описывала ей Ианта. Неужели он совершенно не испытывал привязанности к своему брату-близнецу? Нет, почему же, испытывал, но в свойственном ему духе – холодно и отстраненно! Вдова дорогого Гарри никогда не забудет бесчувственного поведения герцога, когда ее супруг после долгих ужасных страданий испустил дух.

– Он ведь умер буквально у него на руках! Можно подумать, что сердце Сильвестра вырублено из камня, мисс Марлоу! Герцог не проронил ни слезинки и не сказал мне ни единого словечка! Можете представить себе, как я была расстроена – буквально сходила с ума! И впрямь, когда я увидела, как Сильвестр – самым жестоким и бесцеремонным способом! – опускает бездыханное тело моего дорогого супруга на кровать, и услышала его голос, объявляющий о том, что он умер, я погрузилась в такую пучину отчаяния, что врачи опасались за мой рассудок. Целых три дня я пребывала в истерике, но ему, разумеется, не было до меня никакого дела. Пожалуй, он даже не узнал об этом, поскольку попросту вышел из комнаты, не удостоив меня и взгляда, и после этого несколько недель избегал моего общества!

– Некоторые люди, – сказала Феба, которой при этих воспоминаниях стало не по себе, – не считают возможным демонстрировать свои чувства при посторонних. И было бы неправильно полагать – прошу великодушно простить меня! – будто они вовсе их не испытывают.

– О да! Но сдержанность мне отвратительна! – без малейшей на то нужды сообщила Ианта. – Хотя я не верю, что Сильвестр способен на такие порывы, поскольку более бесчувственного субъекта еще не встречала. Единственный человек, которого он терпит, – это его матушка. Я должна признать, что он таки привязан к ней – однако совершенно нелепым образом, если хотите знать мое мнение!

– Однако ведь вы и сами любите герцогиню, как я полагаю? – поинтересовалась Феба в надежде придать мыслям Ианты иное направление. – Она добра с вами?