Не было никакой возможности противиться этому увещевающему тону или смягчившемуся выражению лица, этакой смеси раскаяния с лукавством, сменившей гримасу разгневанного сатира. Том явственно ощутил тонкую стену невидимого льда, которой отгородился от него Сильвестр; она раздражала его, но тут же растаяла, и он обнаружил, что уже не сердится, а бормочет, запинаясь:

– Ерунда! Кроме того, у меня нет никакого права критиковать вас! Особенно, – наивно добавил он, – когда вы были так дьявольски добры ко мне!

– Вздор!

– Нет, нисколько. Более того…

– Томас, если ты вздумал надоедать мне благодарностями, я ухожу! – прервал его Сильвестр. – И если ты намерен подлизаться ко мне, то тебя ждет неминуемое разочарование! Сегодня утром, когда я попытался сделать твою постель хоть немного удобнее, для описания моей сострадательной попытки ты воспользовался совсем другим эпитетом, нежели «добрый»!

– Ладно, вижу, вам ничем не угодишь! – с улыбкой заметил юноша. – То вы обозвали меня неблагодарным, а теперь, как выяснилось, я еще и смертельно скучен! Но, знаете ли, неблагодарность мне не свойственна. Поначалу, когда вы только прибыли сюда, я решил, что мышеловка захлопнулась. Собственно, так оно и есть, потому что я ничем не могу помочь Фебе. Зато это намерены сделать вы, я не ошибаюсь?

– В самом деле? Ах да, препроводить ее в Лондон! Разумеется, я сделаю это, – ответил Сильвестр. – Если она еще не передумала… Хотя чего она надеется этим достичь, я не совсем понимаю.

Том тоже не смог просветить его светлость, зато Феба откровенно заявила герцогу: она питает надежду больше никогда не возвращаться в Остерби. Подобное заявление оказалось настолько неожиданным, что заставило его светлость выразительно приподнять брови. Девушка продолжала, пытливо вглядываясь в лицо Сильвестра:

– Как-то бабушка сказала мне, что хотела бы, чтобы я жила с ней… Она сказала, что всегда желала этого! Но после смерти моей матери она по каким-то причинам не могла обратиться с таким предложением к отцу. А потом он женился на мачехе, вследствие чего в этом вообще отпала необходимость, и бабушка сочла, что было бы крайне невежливо забирать меня из Остерби.

В глазах его светлости заблистала саркастичная насмешка.

– Но ведь в прошлом году она не пригласила вас остаться у нее? – предположил Сильвестр.

Чело девушки омрачилось; глаза ее, устремленные на его лицо, казалось, вопрошали к нему, стремясь развеять собственные сомнения.

– Нет, – ответила Феба. – Но она подумала… Сэр Генри Халфорд предостерег ее от чрезмерных усилий ради меня… Словом, она сочла недопустимым просить папу передать меня под ее опеку, поскольку не могла возить меня на балы, и… Однако я полагаю… нет, я уверена… она не разобралась в моих чувствах на этот счет! Меня не привлекают балы и светская жизнь. Во всяком случае, все выглядело чрезвычайно благопристойно, когда я выходила в свет со своей бабушкой Ингам, потому что у нее добродушный нрав, она никогда меня не бранила и не следила за мной… Но я и в самом деле не ищу развлечений, хотя мне не пришло в голову спросить, могу ли остаться у нее, когда… – Девушка оборвала себя на полуслове, сообразив, что ступила на тонкий лед, и покраснела.

– Когда вы испугались, что вас могут принудить к нежеланному замужеству? – любезно предположил герцог.

Румянец на ее щеках стал жарче, но в глазах заблестели лукавые искорки.

– В общем, да! – призналась Феба. – Когда это случилось, я вдруг подумала, что, если бабушка позволит мне поселиться у нее, я буду не источником неприятностей, а напротив, могу оказаться ей полезной. Кроме того, совсем скоро я стану совершеннолетней, и тогда, надеюсь… я уверена… все изменится и я перестану быть обузой для кого-либо.

Он мгновенно заподозрил Фебу в том, что она воспылала страстью к какому-то безнадежному и незавидному типу, и прямо спросил ее, уж не собирается ли она сочетаться браком.

– Сочетаться браком! Нет, что вы! – ответила девушка. – Думаю, я никогда не выйду замуж. У меня есть другой план – совершенно другой! – Но она тут же смутилась и добавила: – Простите меня, пожалуйста: я не собиралась обсуждать его ни с кем и не должна этого делать! Умоляю вас, забудьте о том, что я вам только что говорила! Скажите мне лишь одно – поскольку вы наверняка знаете ее лучше, – согласится ли моя бабушка приютить меня?

Герцог полагал, что подобная идея отнюдь не вызовет у леди Ингам ни малейшего восторга, но при этом, злорадствуя в душе, ничуть не сомневался – миледи не сможет отказать внучке, и потому ответил с легкой улыбкой:

– А почему бы и нет?

На лице девушки отразилось нешуточное облегчение, она искренне призналась ему:

– Каждый новый день, проведенный вдали от Остерби, укрепляет меня в решимости никогда больше не возвращаться туда. Еще ни разу в жизни я не была так счастлива! Пожалуй, вы не в состоянии понять мои чувства, но на протяжении последних дней меня не покидает ощущение, будто я наконец-то вырвалась из клетки. – В следующий миг всю ее серьезность как рукой сняло. – О, какие банальности я говорю! Не обращайте на меня внимания!

– Очень хорошо, – сказал его светлость. – Как только дороги вновь станут проезжими, Кигли сопроводит вас в Лондон.

Феба поблагодарила герцога, но с сомнением осведомилась:

– А как же Том?

– После того как вы уедете, я пошлю весточку его родителям. Или вы мне не доверяете? Я не оставлю его до тех пор, пока не передам с рук на руки отцу.

– Нет, конечно, я вполне доверяю вам. Я всего лишь спрашивала себя, а могу ли принять от вас такую помощь – воспользоваться вашей каретой и лишить вас собственного грума! – Сказав это, Феба тут же наивно добавила: – Особенно учитывая, что поначалу я вела себя с вами не слишком вежливо.

– Но вы по-прежнему не изменили своего отношения ко мне, – пожаловался Сильвестр. – Начали вы с того, что устроили мне грандиозную выволочку, после чего облили меня холодным презрением! А теперь не даете мне шанса исправиться! – При виде растерянности девушки герцог рассмеялся, взял ее за руку и легонько поцеловал. – Не будем ссориться, Воробышек, и останемся друзьями! Неужели я настолько плох?

– Нет! Я никогда не говорила и не думала ничего подобного! – запинаясь, пробормотала она. – Как можно, ведь я почти не знаю вас!

– О, это вообще переходит всякие границы! – провозгласил он. – Едва успев свести со мной знакомство, вы тут же невзлюбили меня! Впрочем, я прекрасно вас понимаю: мне самому часто встречаются подобные личности – вот только я никогда не думал, что стану одной из них!

Вознегодовав, Феба воскликнула:

– Еще бы! – Но, произнеся это, тут же сникла и пристыженно пролепетала: – О боже, опять мой гадкий язык! Простите меня!

Глаза герцога гневно сверкнули, однако испуг и уныние, отразившиеся у нее на лице, обезоружили его.

– Еще никогда в жизни я не встречал столь праведную парочку, как вы с Орде! – сказал Сильвестр. – Интересно, что вы заявите мне в следующий раз? Наверное, можно не говорить вам, чтобы вы меня не щадили?

– Теперь уже вы говорите ужасно несправедливые вещи! – возмутилась она. – Том буквально подлизывается к вам!

– Подлизывается ко мне? В таком случае вы совершенно не разбираетесь в льстецах, коль говорите подобные вещи! – Внезапно, устремив на нее проницательный взгляд, он поинтересовался: – Вы полагаете, мне это нравится? Когда мне льстят и подлизываются ко мне?

Девушка задумалась на мгновение, а потом ответила:

– Нет, не совсем так. Скорее, вы подсознательно ожидаете подобного, нравится вам это или нет.

– Вы ошибаетесь! Я никогда не ожидал такого, и мне оно не нравится!

Девушка наклонила голову, что можно было бы принять за знак согласия, если бы не скользнувшая по ее губам легкая улыбка.

– Клянусь честью, мадам! – сердито начал он, но тут же умолк, когда она вопросительно взглянула на него. Спустя несколько мгновений Сильвестр нехотя рассмеялся. – Припоминаю, как мне говорили, что вы не похожи на других, мисс Марлоу.

– Не может быть! Неужели кто-то действительно отозвался обо мне в таком духе? – пожелала узнать Феба, порозовев от удовольствия. – И кто же это был? Скажите же мне немедленно, прошу вас!

Он лишь покачал головой в ответ, изумленный ее горячностью. Комплимент-то был на самом деле пустяковый, но тем не менее она очень хотела узнать, кто же сделал его, и выглядела при этом совсем как ребенок, которого дразнят желанной игрушкой, не давая ее ему в руки.

– Только не я! – ответил он.

Феба вздохнула.

– Это нечестно с вашей стороны! Или вы смеетесь надо мной?

– Ничуть не бывало! С какой стати я должен смеяться над вами?

– Не знаю, но это представляется мне вполне вероятным. Раньше мне никогда не говорили комплиментов – или, во всяком случае, я никогда их не слышала. – Ненадолго задумавшись, девушка добавила: – Разумеется, это может лишь означать, что я была странной – в готическом[44] смысле!

– Да, либо возмутительной и невыносимой!

– Нет, – решила она. – Этого быть не могло, потому что я не была ни возмутительной, ни невыносимой, когда приехала в Лондон. Я вела себя с соблюдением всех приличий – вот только выглядела при том уныло и скучно.

– Насчет приличий спорить не стану, а вот серости и уныния я что-то не заметил!

– Вы сами так думали тогда! – язвительно ответила Феба. – Говоря по правде, я и впрямь была серой и скучной мышкой. Просто за мной наблюдала мама, чтоб вы знали.

Он вспомнил, какой неразговорчивой и даже глупой она показалась ему в Остерби, и сказал:

– Да, вам положительно следует сбежать от нее. Но только не в почтовом дилижансе, да еще безо всякого сопровождения! Договорились?

– Благодарю вас, – смиренно согласилась Феба. – Я должна признать, что путешествовать в карете будет намного удобнее. Когда я смогу двинуться в путь, как вы полагаете?