– Честное слово, Феба, чрезвычайно полезная книга! В ней, например, написано, как засолить требуху для путешествия в Вест-Индию… а это знание может понадобиться тебе в любой день недели. Все, что от тебя требуется, это «…раздобыть коровий желудок, желательно свежий…»

– Фу! – содрогнулась Феба, тщательно прикрывая за собой дверь. – Какой ужас! Немедленно убери ее с глаз долой!

– Всему свое время! Если тебе неинтересно, как засолить требуху, что скажешь насчет «Приготовления прекрасного блюда на шесть или семь персон всего за шесть пенсов»? Думаю, это как раз то, что нужно для герцогских кухонь! Для него требуется телячья голяшка, хлеб, жир, немного овечьей требухи и…

– Ты окончательно спятил? Прекрати читать эту ерунду! – упрекнула юношу Феба.

– «…Хорошенько промыть ее, – продолжал Том. – Вместо овечьей требухи можно взять внутренности домашней свиньи или…»

Но в это мгновение Феба ухватилась за книгу, и после недолгой борьбы он выпустил ее из рук.

– Ради всего святого, не смейся так громко! – взмолилась девушка. – Детская спальня находится почти напротив! Ох, Том, ты не представляешь, что за кошмарный сегодня выдался вечер! Я умоляла папу отослать герцога, но он и слушать меня не пожелал, и тогда я решила, что уеду сама.

У Тома вдруг похолодело под ложечкой, но он, стараясь сохранить невозмутимый вид, ответил:

– Ну, я же говорил, что не брошу тебя одну. Остается только надеяться, что дороги на севере еще не замело снегом. Значит, Гретна-Грин. Так тому и быть!

– Тише, пожалуйста! Ни в какую Гретна-Грин я не поеду, разумеется! – с негодованием, но негромко отозвалась она. – Говори потише, Том! Если Элиза проснется и подслушает наш разговор, то обязательно расскажет обо всем маме! А теперь слушай! За ужином я все обдумала. Мне придется уехать в Лондон, к своей бабушке. Однажды она сказала мне, что сделает для меня все возможное, и я полагаю… Нет, я уверена, она поддержит меня, лишь узнав, что здесь происходит! Вот только… Том, тебе же известно, что мама сама покупает мне платья, поэтому денег на булавки у меня почти нет! Ты не мог бы… Ты не мог бы одолжить мне немного на проезд в дилижансе? Кажется, билет стоит что-то около тридцати пяти шиллингов. Правда, надо будет дать какую-нибудь мелочь сторожу, и…

– Не волнуйся, я одолжу тебе столько монет, сколько будет нужно! – перебил ее Том. – Но ты ведь не собираешься взаправду ехать в Лондон на почтовом дилижансе?

– Почему это? Как раз и собираюсь! Не могу же я ехать на перекладных? Придется нанимать карету, а потом регулярно менять лошадей… О нет, это решительно невозможно! Кроме того, не забывай, у меня нет горничной, так что мне просто некого будет взять с собой! Значит, в общей карете мне будет гораздо спокойнее и безопаснее. А если удастся еще раздобыть местечко в одном из скоростных дневных экипажей…

– Тебе это не удастся. Все места в них разбирают заранее еще в Бате, и коль твоего имени нет в списке пассажиров… Кроме того, если за Ридингом дорогу действительно замело, как говорят, то эти кареты вообще ходить не будут.

– Ладно, какая разница? Мне подойдет любой экипаж, и я ничуть не сомневаюсь, что смогу получить место, потому что немногие захотят отправиться в путь в такую погоду, разве что в силу крайней необходимости. Я уже решила – следует уехать отсюда ранним утром, чтобы никто не успел помешать мне. Если смогу добраться до Дивайзиса[30] – до него ближе, чем до Кельна[31], а я знаю, некоторые из лондонских дилижансов действительно ездят по той дороге, – вот только мне придется взять с собой саквояж, да еще, пожалуй, шляпную коробку, так что… Послушай, Том, ты не смог бы отвезти меня в Дивайзис на своей двуколке?

– Ты не могла бы помолчать хотя бы пару минут? – резко оборвал он ее. – Я отвезу тебя туда, куда тебе надо, но этот твой план… Знаешь, мне бы не хотелось пророчествовать, однако, полагаю, ничего у тебя не получится. Чертова погода! Представляешь, что будет, если ты не доберешься дальше Ридинга? А ведь так запросто может случиться, и тогда тебя ждет веселенькое будущее.

– Нет-нет, я уже все продумала! Если дилижанс поедет дальше, я останусь в нем, а если снег окажется слишком сильным, то я тоже знаю, что делать. Ты помнишь Джейн, она была служанкой у нас в детской? Словом, она вышла замуж за хлеботорговца, дела которого, насколько я понимаю, идут просто прекрасно, и поселилась в Ридинге. Так что, сам понимаешь, если я не проеду дальше этого места, то остановлюсь у нее до тех пор, пока снег не растает!

– Остановишься в доме хлеботорговца? – повторил он с таким видом, словно не верил своим ушам.

– Боже милостивый, а почему нет? Он очень респектабельный мужчина, а что касается Джейн, то она прекрасно обо мне позаботится, уверяю тебя! А что, ты бы предпочел, чтобы я остановилась в гостинице?

– Ни за что! Но… – Он оборвал себя на полуслове и умолк. План ему не нравился, однако придумать ничего лучше Том не мог, как ни старался.

Феба принялась уговаривать молодого человека, разъясняя ему все преимущества своего прожекта и красочно живописуя всю безнадежность собственного положения в случае, если вынуждена будет остаться в Остерби. Он дал легко убедить себя, потому что и сам полагал, что без поддержки ее отца дело и впрямь выглядит безнадежным. Не мог Том отрицать и того, что бабушка Фебы являлась именно тем человеком, который был нужен ей сейчас, чтобы защитить; но понадобилось некоторое время, дабы убедить его: ей не будет грозить опасность и она не нарушит приличий, отправившись в Лондон почтовым дилижансом. Только после того, как Феба заявила Тому, что если он ей не поможет, она поедет в Дивайзис самостоятельно, молодой человек сдался. Далее им оставалось лишь уточнить кое-какие детали побега, что вскоре и было сделано. Том пообещал ждать ее в своей двуколке на следующее утро на дороге у одного из боковых выездов Остерби; Феба заверила его, что не опоздает, и на том они расстались. Она была преисполнена уверенности, а он пытался избавиться от дурных предчувствий.

На следующее утро девушка пришла на рандеву вовремя. Том опаздывал, и целых двадцать минут она расхаживала взад и вперед по дороге, под прикрытием живой изгороди, не находя места от беспокойства, пока ее воображение рисовало самые невероятные ужасы, что могли с ним приключиться. Впрочем, скорее всего, он попросту проспал, что лишь подливало масла в огонь ее гнева. Было еще темно, когда она оделась и уложила ночную рубашку в и без того битком набитый саквояж, но в семь часов уже рассвело, и в любую минуту ее мог заметить кто-либо из деревенских жителей или наемных работников. Утро выдалось серым, с севера дул промозглый ветер, а над головой нависли тяжелые тучи. Гнев и тревога снедали ее все сильнее, но она тут же позабыла о них, когда наконец показался Том, однако не на двуколке, а в коляске своего отца, в которую были запряжены два чалых иноходца, Трасти и Тру.

Остановившись рядом, юноша, не теряя времени, приказал ей взять лошадей под уздцы. Феба повиновалась, но, когда он откинул в сторону плед, которым укутывал ноги, и спрыгнул на дорогу, не удержавшись, спросила:

– Том, что происходит? Почему ты приехал в коляске? Мне кажется, ты не должен был этого делать!

Он уже успел подхватить с земли ее саквояж и теперь привязывал его на запятках.

– Именно что должен! Или ты уже думала, что я не приеду? Извини за опоздание, но, понимаешь, я вынужден был вернуться. Твою шляпную коробку придется сунуть под сиденье. – Покончив с багажом, он подошел к Фебе. – Давай я сам подержу их. А ты запрыгивай на сиденье и хватай вожжи! Осторожнее! Лошадей еще не выводили из конюшни после отъезда отца, и они застоялись! На сиденье лежит старое отцовское пальто – накинь его, а ноги закутай в меховую полость![32] И не спорь, пожалуйста! – добавил он.

Феба молча повиновалась, но, едва он уселся рядом с ней и принял у нее вожжи, как она требовательно спросила:

– Ты спятил, Том? Что, во имя всего святого…

– Ничего я не спятил. Все дело в том, что вчера вечером я вел себя как последний идиот и развесив уши слушал тебя с раскрытым ртом, но так и не додумался, что должен сделать. Хотя дело было ясное как божий день, я сообразил это, лишь когда ехал к тебе. Имей в виду, на душе у меня кошки скребли! Спал я плохо, время от времени просыпаясь и ломая голову над тем, как следует поступить. И только когда я уже катил сюда в своей двуколке, меня вдруг осенило. Поэтому мне пришлось повернуть назад, и я поспешно набросал записку матери, приказал Джему запрячь Трасти и Тру…

– Но зачем? – перебила его Феба.

– Затем, что я сам отвезу тебя в Лондон, – коротко ответил он.

Поначалу девушку охватила благодарность, которая, впрочем, тут же сменилась угрызениями совести, и она возразила:

– Нет-нет, ты не должен этого делать, Том!

– Ерунда! Ничего не может быть проще! Трасти и Тру легко выдержат два перегона и, скорее всего, еще один, если я не стану погонять их слишком уж быстро. После этого, разумеется, мне придется нанять сменных лошадей, но если в Ридинге нам не скажут, что снег слишком глубок, чтобы ехать дальше, то к вечеру мы будем в Лондоне. Однако имей в виду, этого не будет, если в Ридинге нас ждут дурные новости! Тогда я отвезу тебя к твоему хлеботорговцу, а сам остановлюсь в «Короне». Единственное, что меня теперь беспокоит, – то, что ты можешь замерзнуть.

– О, это не имеет никакого значения! Нет, правда, Том, мне кажется, ты не должен так поступать! Быть может…

– Меня не интересует, что ты думаешь по этому поводу, – отрезал он. – Я поступлю так, как решил, и точка.

– Но миссис Орде… твой отец…

– Я знаю, отец сказал бы, что я не должен отпускать тебя одну; а что до мамы, то она не станет волноваться, ведь я оставил ей записку. И ты тоже прекращай суетиться! Я не написал ей о том, куда повезу тебя, а лишь упомянул, что должен спасти тебя от герцога, и потому несколько дней меня не будет дома. Видишь, все устраивается как нельзя лучше.