Феба со всех ног бросилась в классную комнату. Там она застала не только Сюзанну, но и еще двух своих сестер: тринадцатилетнюю Мэри и безгрешную Элизу. Сюзанна, заметив, что Фебу буквально распирает от каких-то важных новостей, пожелала быстрей спровадить Элизу в детскую, а когда оскорбленная юная леди вздумала демонстрировать непослушание, попросту выставила ее за дверь, посоветовав отправляться к мамочке и наябедничать на них, но потом, по возвращении в свою спальню, не обижаться. Столь зловещее предостережение умерило гнев Элизы, поскольку воспоминание об отвратительном слизняке, коего она недавно обнаружила под одеялом в собственной постели, было еще свежо в ее памяти, и она удалилась в детскую, дабы присоединиться там к своей младшей сестре, на прощание обозвав Сюзанну самым ужасным чудовищем на свете, для чего ей пришлось склониться к замочной скважине. К несчастью, в этот самый момент по коридору проходила мисс Бэттери, которая и повелела девочке уйти в свою спальню за использование выражений, неподобающих поведению молодой леди. Элиза захныкала и пожаловалась на Фебу с Сюзанной, не желающих делиться с ней секретами, но тем лишь навлекла на себя выговор в потворстве греху любопытства. После чего мисс Бэттери отвела ее в спальню, а сама направилась в классную комнату.

Она вошла в нее как раз в тот момент, когда Мэри, скромная и застенчивая девочка, собрав свои книжки, поинтересовалась у сестры, не уйти ли заодно и ей.

– Нет, если только этого не захочет Феба, – ответила Сюзанна. – Ты не побежишь ябедничать маме!

– О нет! – сказала Феба. – Разумеется, я не хочу, чтобы ты уходила, Мэри! Кроме того, здесь нет никакого секрета. – Быстро оглянувшись на звук открывающейся двери, она воскликнула: – О, Сибби, ты знала? Мама уже обо всем рассказала тебе?

– Нет, – ответила мисс Бэттери. – Я просто случайно услышала кое-что из того, что говорил ей твой папа. Это вышло не нарочно. Я решила, что было бы неправильно пересказывать услышанное, но, узнав, что тебе велено прийти в гардеробную, догадалась, к чему это. Твой папа получил предложение руки и сердца для тебя.

– Нет! – взвизгнула Сюзанна. – Неужели это правда, Феба?

– Да – по крайней мере, я так думаю… Впрочем, не знаю, но мама, похоже, полагает, что именно так он и поступит, если только я буду вести себя прилично!

– Ой, как здорово! – провозгласила Сюзанна, хлопая в ладоши. – Кто он такой? И как могло получиться, что ты ни разу о нем и словом не обмолвилась? Ты встретила его в Лондоне? Он что же, страстно влюблен в тебя?

– Нет, – без обиняков ответила Феба.

Столь неутешительный ответ явно охладил восторг Сюзанны. Мисс Бэттери с некоторой тревогой взглянула на Фебу, а Мэри неуверенно предположила, что знатные люди не влюбляются друг в друга.

– Так мама говорит, а я знаю, что это неправда! – с нескрываемым презрением заявила Сюзанна. – Не так ли, мадам?

– Ничего не могу сказать по этому поводу, – уклонилась от ответа мисс Бэттери. – Как не должны, кстати, и вы обсуждать данную тему. В вашем возрасте еще рано думать о подобных вещах.

– Фу, да мне уже почти шестнадцать, и, чтоб вы знали, я намерена выйти замуж так быстро, как только смогу! Феба, перестань жеманиться и расскажи нам, кто он такой!

– И вовсе я не жеманюсь! – негодующе возразила Феба. – Я в отчаянии, а он – герцог Солфорд!

– Ч-что? – ахнула Сюзанна. – Феба, негодница ты этакая, да ты, наверное, смеешься над нами! Подумать только: ты станешь герцогиней!

Феба ничуть не обиделась на последовавший за этим взрыв веселого смеха, а вот Мэри решительно заявила:

– А я думаю, из Фебы получится замечательная герцогиня!

При этих ее словах Феба тоже рассмеялась, но мисс Бэттери согласно кивнула и сказала:

– Вот именно!

– Как вы можете так говорить? – возмущенно возопила Феба. – Я совершенно не разбираюсь в моде, решительно не знаю, что обсуждать с незнакомыми людьми, и…

– Он светский человек? Следит за модой?

– Да, даже слишком! То есть я не знаю, но подозреваю, он просто обязан это делать. Он всегда одет безупречно, бывает на всех модных приемах, а в Парке катается в коляске, запряженной великолепной парой серых в яблоках лошадей. Не удивлюсь, если в своих конюшнях герцог тратит не меньше ста фунтов ежегодно на одно только мыло.

– Видишь, уже лишь за это он должен тебе понравиться! – заметила Сюзанна. – А как он выглядит? Он молод? Симпатичен?

– Не знаю, сколько ему лет. Но, пожалуй, стариком назвать его нельзя. Что до привлекательности, то Сильвестра полагают симпатичным, однако лично я так не думаю. Собственно говоря… – Она оборвала себя на полуслове, заметив, что Мэри глядит на нее с невинным интересом во взгляде, и закончила свое описание герцога тем, что сказала: по ее мнению, он весит[16] двенадцать стоунов[17].

Мэри, обладавшая хорошей памятью, с надеждой заметила:

– В молодости папа тоже весил двенадцать стоунов. Он сам так сказал, а еще добавил, что это лучший вес для охоты на пересеченной местности. Герцог охотится на пересеченной местности, Феба?

Но тут в разговор с весьма простительным нетерпением вмешалась Сюзанна:

– Да кому какое до этого дело? Феба, не будь такой врединой! Почему ты не хочешь, чтобы он сделал тебе предложение? У него что, несносный характер? Могу сказать, например, что если бы он был богат и немножко вежлив и воспитан, то все остальное меня ничуть не волновало бы. Подумать только! У тебя будет собственный дом, сколько угодно новых платьев и, скорее всего, целая куча драгоценностей, не считая того, что ты сможешь делать все, что захочешь!

Мисс Бэттери, с неодобрением взглянув на свою воспитанницу, заметила:

– Сюзанна, если ты не можешь удержаться от того, чтобы не выражать свои мысли таким образом, который иначе как вульгарным я назвать не могу, то вынуждена просить тебя замолчать. В любом случае тебе настало время упражняться в исполнении сонатины[18].

Столь мастерски избавившись от Сюзанны, мисс Бэттери порекомендовала Мэри уделить хотя бы полчаса вышивке, которую девочка готовила маме в подарок на день рождения, и вышла из комнаты, уводя Фебу. Плотно закрыв за собой дверь классной комнаты, гувернантка, понизив голос, сказала:

– Я решила, что тебе лучше больше ничего не говорить Сюзанне. Она хорошая девочка, но еще не умеет хранить чужие тайны и держать язык за зубами. А ты вся на нервах – в чем дело?

– Это же просто невероятно! – заявила в ответ огорченная Феба. – Если бы мне сказал о таком кто-нибудь другой, а не мама, я сочла бы его слова розыгрышем! Но мама! О боже, я буквально не нахожу себе места! Мне кажется, и через год я не приду в себя!

– Не так громко! – предостерегла ее мисс Бэттери. – Расскажешь мне обо всем в своей спальне! Попытайся взять себя в руки, моя дорогая.

Пристыженная Феба покорно последовала за гувернанткой по коридору в свою спальню. Поскольку один из любимых принципов экономии леди Марлоу заключался в запрещении топить камины во всех спальнях, за исключением ее собственной, милорда и занимаемых гостями, достаточно закаленными, дабы рискнуть здоровьем и явиться с визитом в Остерби зимой, эту комнату вполне можно было счесть совершенно неподходящей для разговора tete-a-tete. Феба, однако, давно приучила себя к подобным тяготам. Мисс Бэттери, величавой поступью прошествовав к гардеробу, извлекла оттуда большую шаль и накинула ее на хрупкие плечики своей ученицы, заметив:

– Насколько я понимаю, ты возражаешь против этого брака. Не стану отрицать, предложение лестное, да я и хотела бы, чтобы ты заняла достойное место в обществе. А теперь скажи мне вот что, дитя мое: уж не вбила ли ты себе в голову какие-нибудь глупости насчет того, чтобы поселиться где-нибудь вместе со мной? Потому что если да, то и мыслить забудь об этом! Я на такое не соглашусь никогда. Не думаю, будто это вообще возможно – да и не хочу я этого, откровенно говоря, особенно если ты получишь достойное предложение.

– Нет-нет, дело совсем не в том! – заверила ее Феба. – Но если я выйду замуж, то кто, кроме тебя, будет учить моих детей? Сибби, ты знаешь, кто такой Солфорд?

Мисс Бэттери нахмурилась и с недоумением взглянула на воспитанницу.

– Кто он такой? – повторила она. – Ты сама говорила, что он – герцог.

Феба разразилась истерическим смехом.

– Он – граф Уголино! – сообщила она.

Можно было ожидать, что столь необычное заявление повергнет мисс Бэттери в еще большее замешательство, но она явно сочла слова девушки вполне здравыми, хотя и поразительными. Прошептав «Боже милосердный!», она обессиленно опустилась на стул, словно ноги отказывались держать ее, и с тревогой воззрилась на Фебу. С прообразом графа она была хорошо знакома: можно даже сказать, присутствовала при его рождении и теперь в некотором смысле несла ответственность перед ним, поскольку на протяжении последних нескольких лет делила с Фебой любовные романы, ставшие для нее единственной отрадой и утешением в свободное время. Одним из немногих излишеств, что себе позволяла гувернантка, была подписка в общественной библиотеке Бата[19], выдававшей читателям книги на дом; единственный же ее сознательный грех заключался в том, что она не разубеждала леди Марлоу в том, будто посылка, которую раз в неделю доставлял ей курьер, содержит лишь научные труды классиков. Леди Марлоу относилась к беллетристике очень неодобрительно, поэтому ее дочерям были запрещены даже высоконравственные романы мисс Эджуорт[20]. Будучи по натуре деспотом, миледи правила в доме железной рукой, полагая, что все ее распоряжения должны исполняться беспрекословно. При этом, в силу отсутствия наблюдательности, она и предположить не могла, что мисс Бэттери отнюдь не является той поборницей жесткой дисциплины, каковой выглядела.

Ни в одной из дочерей леди Марлоу мисс Бэттери не обнаружила способностей к творческому воображению, столь порицаемых ее милостью; а вот у Фебы они имелись в полной мере, и гувернантка, от всей души любя и жалея девушку, тщательно развивала их, прекрасно сознавая, как подобные тайные вылазки в мир фантазий и грез расцвечивают ее собственное безрадостное и унылое существование. Из маленькой девочки, сочинявшей сказки, приводившие в полный восторг Сюзанну и Мэри, Феба превратилась в настоящего литератора, который к тому же написал замечательный роман, готовящийся к публикации.