У высокого окна, сделанного, очевидно, на месте бывшего балкона, стоял круглый стол, так же, белый. Стулья вокруг него были зачехлены в светлую ткань. Казалось, таким обилием светлых оттенков Карина старалась отгородиться или отчиститься от всего, что в избытке наполняло ее жизнь грязью.

На стенах висели картины. Костя подошел к одной из них и, рассмотрев внимательней, понял, что ошибся. Это, скорее, были наброски, нарисованные простым карандашом. Кое-где, рисунки оказались оттенка сепии. На них изображались маленькие улочки, интерьеры какого-то кафе и магазина. С удивлением Костя увидел зарисовку набережной, натолкнувшей его на мысль, что не так уж и мало она гуляла по провинциальной Франции, а не только изучала интерьер гостиниц Парижа. В том, что все это рисовала Карина, он ни на миг не усомнился. Хотя ни на одной зарисовки не стояло подписи или инициалов. Ничего. Но Костя уже видел ее рисунки и мог отличить схожесть линий и какие-то мелкие нюансы, которые отличали ее руку.

Пока он рассматривал картины, Никольский, верный себе, достал какое-то оборудование, до этого спрятанное в чемоданчике одного из охранников, и вместе с ребятами начал проверять квартиру на предмет слежки или прослушки. Решив им не мешать, он пошел к двери, за которой скрылась Карина, подозревая, что там находится спальня хозяйки.

Однако стоило ему переступить порог, взгляд Соболева приковала не большая деревянная кровать, не стилизованная лепнина стен и воздушность отделки интерьера. Глаза буквально приковала к себе картина, висевшая на стене по правую руку. Так, чтоб прекрасно просматривалась с кровати, наверное. Карины в спальне не было, но он слышал, как она бродит по смежной комнате, переделанной в гардероб, судя по тому, что ему было видно в распахнутые двери, и что-то бормочет. Он хотел пойти, выяснить, все ли с ней в порядке, но так и остановился у картины. Это полотно отличалось от остальных. Рамки не было, холст просто натянули на каркас, да так и оставили. Само полотно было цветным, и написанным маслом, а не просто наброском или зарисовкой. Подписи, так же, не было. Большую часть полотна занимало изображение неба. Рассвета. Который играл и переливался всеми красками восходящего солнца и затухающей ночи.

Эта картина не казалось легкой, совсем не такой, как остальные. Этот восход солнца смотрелся настолько сильным и мощным, словно бы Соболев сам сейчас стоял посреди поля и смотрел на него. Костя даже почти ощутил на своем лице прохладный летний ветер, свежий и немного влажный от утренней росы, ощутил касание тумана. Он не взялся бы утверждать, что это написала Карина. Но…

Константин рассматривал картину несколько минут. Потом глянул в окно спальни. Снова перевел глаза на картину. И вновь посмотрел в окно. Если убрать крыши частных домов, начинающихся за ее окном, и добавить листвы на деревьях, то, без сомнения, это было то самое поле и тот же угол обзора неба. Сколько же рассветов она встречала у этого окна, чтобы вот так передать этот рассвет, со всеми его красками и даже сладковатым привкусом воздуха, разливающимся во рту при одном взгляде на картину?

Звук шагов заставил его обернуться. Его жена, все еще не подозревающая о своем статусе, остановилась в дверях гардероба и как-то настороженно смотрела то на него, то на картину.

— Долго пришлось рано вставать, чтобы так это передать? — Невозмутимо уточнил он, не ставя под сомнение авторство.

Она медлила с ответом. Но, все же, отведя глаза, бросила:

— Иногда меня по несколько месяцев подряд по утрам мучает бессонница, так что, было несложно подниматься.

Она врала. И оба это знали. По утрам ее мучила не бессонница, а кошмары, это он понял еще в первое утро, проведенное рядом с ее кроватью.

Костя подошел к Карине и, несмотря на некоторое сопротивление с ее стороны, притянул к себе и обнял.

— Кто тебе снится? — Тихо спросил он, почти на самое ухо, клянясь в уме, что жестоко уничтожит того, кто и по ночам не дает ей покоя. Во сто крат усилит муки, когда придет время. — Картов? Другие?

Она так и не подняла глаза на него. Но прижалась щекой к груди, обтянутой свитером. И снова молчала. Долго. Он уже и махнул рукой на ее ответ, решив, что и так знает достаточно.

— Отчим. — Неожиданно прошептала Карина. — Как я пыталась от него убежать, спрятаться, и как он каждый раз находил меня. И снова, и снова… — Она прикусила губу.

Константин сжал челюсти и сильнее прижал жену к себе. Этого ему уже не достать. Она сама его отправила на тот свет. Но остальным обидчикам он еще много чего может сказать и сделать.

— Подари эту картину мне. — Даже не попросил, а велел Костя.

Карина отступила на шаг и удивленно посмотрела на него.

— Зачем тебе моя мазня? Я же не профессиональный художник, просто отвлечься старалась. Если хочешь картину, я знаю несколько настоящих мастеров, можем подобрать к комнате, куда ты хочешь…

— Я эту хочу. — Прервал ее Костя. И еще раз посмотрел на картину, обернувшись через плечо. — Она будет висеть у меня в кабинете, в офисе, над диваном.

Карина недоуменно нахмурила брови.

— Нет. Она совсем туда не впишется. Эта картина не подходит к общему дизайну. И…

— Карина, — он обхватил ее лицо ладонью и посмотрел в глаза. — Подари. Мне. Эту. Картину.

— Зачем? — С еще большей растерянностью спросила она.

— Потому что она мне нравится. И не у одного художника я не видел более сильного и мощного рассвета. Эта картина будет висеть в моем кабинете.

— Тебе, правда, нравится? — Господи, она вдруг посмотрела на него, как маленькая девочка, чью картинку похвалил отец. С каким-то осторожным и таким недоверчивым счастьем, притаившимся в глубине глаз.

— Очень. — Честно ответил он.

— Тогда — бери.

Она улыбнулась еще шире. Подошла к стене и, приподнявшись на носочки, сняла картину, протянула ее Косте.

— Но в интерьер твоего кабинета она не вписывается.

— Прекрасно вписывается. — Возразил он, забрав у нее картину. — У меня ее еще и просить продать ее будут, гарантирую. Только я не дурак, чтоб выпустить из рук такую вещь. — Константин усмехнулся. — Я умею шедевры беречь, уж поверь мне.

— Верю.

Карина продолжала смотреть на него все с тем же выражением. А потом легонько потянулась и поцеловала в губы. Без искушения, а, словно, благодаря. Мягко и легко. И тут же, будто смутившись, хоть и смешно предполагать, что ее можно было заставить смущаться хоть чего-то, юркнула назад в гардероб.

А Костя, проследовав за ней, вдруг понял, что, кажется, умудрился сделать жене подарок, ничего не дав, наоборот, забрав и сумев оценить то, что она создала. Вероятно, Валентин остался бы им доволен.

Глава 26

За день до открытия здания они переехали в отель. Тихо и незаметно. Еще до этого переезда, Карина с головой погрузилась в переоформление и переделку интерьера дома Соболева, уже не пытаясь анализировать, откуда взялся в ней этот энтузиазм и желание для проекта. И, как ни старалась делать вид, что ведет себя, как прежде, не могла обмануть ни себя, ни Костю. Даже воздух стал казаться ей чище и прозрачнее. Она смеялась. Не ехидничала, не насмехалась над окружающими, а искренне смеялась над шутками Фила и растерянностью Макса из-за этих шуток. С головой погружалась в работу, проводя целые дни среди нанятых Шлепко строителей, но тут же находила свободное время всякий раз, когда Костя нежданно приезжал из офиса, чтобы предложить ей сыграть вместе с ним в теннис.

Хотя, разумеется, Карина не была настолько глупа, чтобы хоть кому-то сказать о своем странном самочувствии и настроении. Тем более мужчине, коим Соболев аж никак не перестал быть. И что бы он сам там не думал по поводу ее настроения, она делала вид, что ничего не изменилось и все так, как и всегда. И находила в себе силы иронично улыбаться, когда выигрывала сет. Честно выигрывала, Соболев, похоже, прекрасно понимал, что подвох она заметит. Потому, выигрывала Карина редко, но, все же, и такое бывало. И неизвестно еще, кстати, кто в таких случаях радовался больше. Уж сильно подозрительно блестели глаза Соболева в таких случаях, словно бы он гордился тем, что она сумела его обыграть.

А поскольку это было бы весьма странно, Карина в такое и не верила. Только вот, из-за этого взгляда, который стала ловить на себе все чаще, она ощущала внутри непривычное и не особо приятное стеснение. И, стараясь избавиться от того и вернуть все на круги своя, становилась все откровеннее в постели. Впрочем, Константина это не расстраивало, судя по всему, а ей не помогало унять разгулявшееся воображение. И Карина только больше запутывалась в том, что и зачем он делает, и о чем думает, так обращаясь с ней.

Несколько раз она окольными путями пыталась выяснить, не связывался ли с Костей Картов, но тот делал вид, что не понимает, о чем Карина толкует. И тогда она спросила напрямик. В ответ на это Соболев напомнил, что дал слово, что Дмитрий ее больше не побеспокоит, и не намеревается это слово нарушать. Поверить в то, что Картов даст ей свободу после двадцати лет издевательств, после последнего разочарования — казалось почти невозможным. Но и не поверить Косте, когда он, говоря об этом, смотрел на нее с непоколебимой уверенностью — было сложно. Потому она, не зная, какому из ощущений верить больше, предпочла временно перестать думать и об этом. Все равно сама Карина ничего не могла изменить.

В день торжественного открытия нового центра, даже погода, похоже, решила порадовать организаторов. Солнце светило совсем по-весеннему ярко, прогревая еще холодный и влажный воздух. Соболев прекрасно играл свою роль, но Карина видела, насколько именно ему интересно разрезание торжественной ленточки. Хотя, казалось, никто больше не видел в его улыбке скепсиса и некоторой насмешки над всей этой пафосностью. Вообще, ее все еще порой удивляло его явное нежелание активно пиарить свою особу. Картов, Шамалко, Мелешко, и прочие не упускали ни одного шанса устроить себе рекламу. Соболев же все время предпочитал оставаться в тени. Его вполне устраивало наблюдение. Даже в этот раз всю пресс-конференцию, торжественную речь и представительские функции он спихнул на Шлепко. Сам же, по большей части, наблюдал за этим представлением со стороны, оставаясь рядом с ней, и ограничивался минимально возможным, как для основного вкладчика и заказчика, участием.