«Все, что в лесах и долинах сердце прельщало,

Там, где мир пребывал в одиноком молчанье,

Вместе с улыбкой ее отлетевшей

Прелесть и чары свои потеряло»

Брови Китти, более практичной по натуре, поползли вверх.

— Боюсь, что сегодня настолько мрачно и холодно, что леса и долины вовсе не прельщают, Фиш! И «мир» не может пребывать в Арнсайде, пока у дяди Метью приступ подагры!

— Иногда, Китти, — произнесла мисс Фишгард трагическим тоном, — я удивляюсь тебе! Или «муки с рыдающей душой разлуки» чужды тебе?

Этот упрек пробудил в Китти такое раскаяние, что на первых порах путешествия она мрачно и односложно отвечала на замечания своего спутника.

— Неважно себя чувствуешь? — заботливо спросил Фредди.

— Я такая подлая, Фредди! — призналась она. — Бедная Фиш спросила, испытываю ли я боль от разлуки с ней, а я ничуточки не испытываю!

— Понимаю, — без колебаний согласился Фредди. — Да и вообще, она какая-то странная! Знаешь, что она мне сказала сегодня утром? Спросила, как я спал. Я ответил, как можно спать, когда чертова сотня петухов кукарекает во все горло. А она пробормотала, что сельские звуки бодрят дух и чего-то дают в томную душу.

— Купер, — сообщила Китти подавленно. — «И возвращают музыку томной душе».

— Вот я и говорю, пыльным мешком трахнутая! — кивнул Фредди. — Часто слышу: кто-то там отправился в деревню отдыхать. Я никогда не верил, что это им приносит хоть крупицу пользы. Сама суди, если большую часть ночи глаз не смыкаешь из-за петухов, ясное дело, не приносит. Слушай, Кит, у старухи явно чердак не в порядке!

— Нет, она просто предана поэзии, — объяснила Китти.

— Ну я же и говорю, — резонно заключил мистер Станден.

Но тут более насущная мысль пришла ему в голову.

— Сколько старый сквалыга отвалил тебе в пачке?

— О Фредди, — воскликнула Китти в благоговейном ужасе, — двести пятьдесят фунтов. Я уверена, что и половины не потрачу. Вот что больше всего меня волнует! Они здесь, в моем ридикюле, но только представь, что если меня ограбят!

Она развязала тесемки своего хранилища и осторожно достала деньги.

— Пожалуйста, сбереги их для меня! — попросила она.

Мистер Станден как раз собирался отклонить столь лестное предложение, но тут глубокая и хитроумная мысль пришла ему в голову. Будучи прекрасно осведомленным о цене дамского гардероба, он имел все основания сомневаться, что двухсот пятидесяти фунтов достаточно, чтобы одеть леди для первого выхода в высший свет. Он был добродушен, равно как и щедр, и теперь у него зародился план убедить Китти, что она живет исключительно на свои доходы. Отделив пятидесятифунтовый билет от прочих, он вручил его невесте со словами:

— Отлично! Возьми один, а остальные я отдам матери, и она будет держать банк.

Китти ничего не имела против подобного разрешения проблемы, за исключением легкого чувства тревоги при мысли о столь крупной сумме в ее ридикюле. Итак, мистер Станден засунул пачку в карман и осмелился приступить к вопросу, который давно занимал его.

— Не хочу лезть куда не следует, — начал он виновато — но не могу понять… Дело в том, Кит, что я не вижу, в чем тут твой интерес!

— Интерес? — повторила Китти, глядя на него исподлобья.

Он вспыхнул и попросил прощения.

— Виноват. Мне все же интересно, что за радость ехать в город на такое короткое время. Я не говорю, что нельзя. Просто — что из этого выйдет?

— Знаешь ли, всегда стоит использовать любую возможность, — отвечала мисс Чаринг, предвидя подобный вопрос. — В Лондоне я легко найду подходящую партию. По крайней мере, попытаюсь найти, если буду хорошо одета. А если леди Легервуд окажется столь любезна и введет меня в круг своих знакомых, даже приму предложение.

— Нет, черт побери! — запротестовал мистер Станден. — Ты же помолвлена со мной, Кит!

Она принялась с величайшим тщанием разглаживать морщинки на перчатках. Лицо ее заметно порозовело, когда она сказала:

— Нет. Если… если бы появился джентльмен, который… который захотел бы жениться на мне, ты думаешь, его бы отпугнула наша помолвка?

— Если он только не отчаянный головорез, — недвусмысленно заявил Фредди.

— Да, но если бы он имел склонность ко мне и вдруг узнал, что я помолвлена с другим, — сведения о жизни Китти черпала со страниц романов, украшавших полку мисс Фишгард, — он, должно быть, с ума сходил бы от ревности!

— Кто? — спросил Фредди, барахтаясь в омуте своего непонимания.

— Некто! — ответила Китти.

— Но пока же нет никого, — возразил Фредди.

— Нет, — подтвердила Китти, впадая в уныние. — Это просто предположение, а не уверенность. Я буду искать выход.

— Нет, не будешь! — Фредди проявил неожиданную твердость. — Я имею в виду то, что ты говорила вчера. Всякий вздор о том, чтобы поступить горничной. Ты просто не имеешь права, и все!

— Конечно, нет, — уверила она его. — По зрелом размышлении я признаю, что в горничные не пойду. К тому же я не удивлюсь, если Хью ошибся, и меня возьмут гувернанткой учить совсем маленьких детишек — тех, кому еще не нужен итальянский и рисунок акварелью.

— Я сам не умею рисовать, — признался Фредди.

— Нет, правда, Фредди, почему ты, собственно, так волнуешься?

— Боже милостивый, Кит, конечно, теперь меня все касается! — парировал Фредди, доведенный до резкостей. — Тебя не смущает, что станут говорить, будто ты пошла в гувернантки, только бы не выходить за меня, а?! Каким идиотом я бы тогда выглядел!

Эта сторона медали пока не приоткрывалась мисс Чаринг, но она сразу же признала силу аргумента.

— Ну хорошо, я не стану, — согласилась она. — Исключено все, что тебе неприятно. Если ничего не случится, вернусь в Арнсайд. В конце концов, я все-таки проведу целый месяц в Лондоне!

— Да, но я не понимаю, — нахмурился Фредди, — сдается мне, у тебя чертовски странное представление о Лондоне. Ради Бога, что может там случиться?

— Боже мой, Фредди, да все что угодно! По крайней мере, согласись, гораздо больше, чем случается со мною в Арнсайде!

— Безусловно, — грубовато ответил Фредди. — Это-то меня и беспокоит. Чем больше я с тобой говорю, тем более убеждаюсь в собственной дурости: зачем я дал себя втянуть в столь рискованную игру! Ты выкинешь очередную шутку, а я буду краснеть!

— Нет, нет, не стану! — уверяла Китти, глядя «жениху» в глаза. — Обещаю, я ничего не сделаю, что бы тебе не понравилось!

— Я почти уверен, Кит, что ты куда-нибудь вляпаешься! — возразил Фредди, ужаснувшись. — Я же не юбочник, предупредил тебя с самого начала!

— Конечно нет! Ты забываешь, что твоя мама будет вывозить меня. Тебе не о чем тревожиться!

Мощный инстинкт самосохранения подсказал ему вопрос:

— Скажи мне, у тебя есть план, о котором я ничего не знаю?

— Да, — ответила Китти по-прежнему искренне, — есть. — Она поймала его затравленный взгляд и дотронулась до руки. — Но ничего, что тебе бы не понравилось! — повторила она. — Даю слово, Фредди. — Заметив, что не достигла цели, она упрекнула: — Фредди, неужели ты мне не веришь? Я же дала тебе слово!

— Дело не в том, что я тебе не верю, Кит, — мрачно пояснил он. — Просто дьявольски сомневаюсь. Разве ты знаешь, что мне не нравится? Господи, если бы я оказался подальше от всего этого!

Теперь настала ее очередь перемениться в лице.

— Ох, не хочешь ли ты сказать, что отказываешься? — протянула она.

— Нет, — возразил уязвленный Фредди. — Никогда в жизни не увиливал! Орел или решка, дорогая моя девочка, орел или решка. Просто жалею, что крикнул: орел! В следующий раз, когда я увижу этого проклятого плута трактирщика…

— Плакли? — смущенно спросила Китти.

— Точно, — кивнул Фредди, помрачнев. — Чаша пуншу. В жизни ее не заказывал! Не стоило его пить, да и тебе давать тоже! Что толку теперь каяться: должно быть, мы оба были под мухой.

С этой точки зрения Китти не удалось его сдвинуть, и она направила свою энергию на то, чтобы его успокоить.


Уже вечерело, когда карета подъехала к лондонскому предместью, но для широко открытых, восторженных глаз Китти было еще достаточно светло, чтобы различить портшез, который несли два дюжих носильщика; фонарщика, взобравшегося на свою лестницу; человека с лотком горячих пирогов на голове; уличного мальчишку, расчищающего проход для дородного пожилого джентльмена в сюртуке и галифе; тележки, кареты и экипажи в огромном количестве; обворожительные предметы туалета, ярко освещенные в витринах; пройдох ливрейных лакеев, ленивой походкой отправляющихся по делам своих хозяев; нищих, следующих по пятам с протянутой рукой за каждым доброжелательным на вид прохожим, и, когда карета въехала в более фешенебельный район города, — внушительные особняки по красной линии улицы, с факелами, то здесь, то там уже горящими перед входом…

Все было странно для Китти, и все чудесно. Она поминутно просила Фредди называть ей то или иное здание, которое выплывало из надвигающихся сумерек, или определить профессию человека в алом мундире и голубых брюках, ее так поразили новые виды и звуки, что Фредди старался полностью удовлетворить ее любопытство. Но если он мог указать ей констеблей, почтальонов и мальчишек-посыльных и снабдить ее занимательными сведениями, например, что почти все носильщики портшезов — ирландцы, или что невообразимый крик, который заставил ее подскочить на месте, издает кучер почтовой кареты, предупреждающий пассажиров наверху пригнуться под аркой гостиницы, — то он не весьма был осведомлен о различных огромных зданиях, которые привлекали ее внимание. Он объяснил, что не очень-то знаком с Сити, и обещал показать все достопримечательности немного западнее. Правда, когда карета въехала в благородную часть города, стало почти темно, а шум и суета вокруг совсем оглушили Китти, и она только щурилась, когда перед ее утомленным взглядом проплывали цепочки тысяч мерцающих огней.

Наконец карета свернула в сравнительно тихую Маунт-стрит, и только тут Фредди сообразил, что его родители сейчас готовятся к званому обеду. Он не поделился своими опасениями со спутницей, но, не обнаружив никаких признаков грядущего гостеприимства у одного из высоких домов, где остановилась карета, испытал чувство облегчения. Равно как тогда, когда узнал от швейцара, что милорд и миледи не собирались выезжать сегодня. Через десять минут, оставив съежившуюся от холода мисс Чаринг отогревать закоченевшие ноги в одной из гостиных первого этажа, он обнаружил причины этого отступления от традиции.