Я купила два пирожка и чай, а Егору картофельное пюре. Пришлось кормить его с ложечки. Он послушно открывал рот. Цены на вокзале кусаются. Все дорого. Наш скромный обед обошелся мне в двести рублей. Хорошо что билет вышел около двух тысяч в плацкарте. Ничего, нам всего одну ночь переночевать.


На вокзале шумно. Что-то невразумительное объявляют по громкой связи. Из ларька с дисками и наушниками доносится музыка. Она теряется в шуме вокзала, тонет в разговорах людей. Рядом со мной молодой человек кладет карманную иконку с запиской. "Я глухонемой. Икона 100 рублей." Он проходит по рядам. Кто-то покупает эти иконки, но в основном люди отворачиваются. Делают вид, что его не видят. Иконы созданы, чтоб молится. Просить помощи у Бога, когда не хватает своих сил. Не знаю. Не задумывалась над этим вопросом.

— Почему ваш ребенок на меня так смотрит? — Спросила женщина, что сидит напротив.

— Он болен. — Оказывается эти слова произносить тяжело. Словно признаешься в чем-то постыдном. В собственном бессилии, что ты не можешь изменить ситуацию.

— Вот и сидели бы с ним дома. — Женщина раздраженно взяла сумки и отсела от нас подальше.

— Ты не обращай внимания. — Я обнимаю Егора, глажу его по голове. — В мире не все плохие. Поверь, я знаю.

Как будто до него дошли ее слова или мои. Нет, я говорю это для себя.

Поезд. Боковое место. От окна дует. Егор сразу уснул, а я не могу. Стук колес. Повороты. Остановки. Все время кажется, что еще немного и попадем в аварию. Уговариваю себя, что поезда очень редко сходят с рельс. Но все равно страшно.

И чего я паникую? Может я так привыкла бояться, что по-другому уже и жить не могу? Нет рядом Алексея, так я буду искать страхи по любому поводу? А поезд все стучит колесами, увозя меня все дальше от Москвы. Там никого не будет из родных. Я одна с больным ребенком на руках. Впору за голову схватиться. Такие решения надо принимать на свежую голову. Все тщательно обдумав, а не в эмоциональном порыве. Послушала какого-то мужика и села в поезд. Кому скажешь, у виска покрутят. Или в больницу рядом с Егором положат. Будем вместе в психушки лечится. Хоть смейся, хоть плачь.

В соседнем окне мелькают фонари. Темно. Толком ничего не видно. Ночь. Завтра люди проснуться и пойдут на работу. Дети в школу и садик. А я? Я начну жизнь сначала. С чистого листа. Точно. Листок. Он лежит сложенный в толстовке. Достаю его. Телефон женщины, что сдает квартиру. Нужно приехать и купить телефон. Свой я продала. Звонить теперь не могу. Но это не так важно.


На обратной стороне еще один номер. "У тебя все получится. Если что, я всегда рядом". Простая фраза написанная корявым почерком. А на душе становится теплее. Я начинаю верить, что у меня действительно все получится.

Рассвет встречаю в поезде. Долгая остановка на полчаса дает полюбоваться красивым зданием вокзала. И вот мы снова в пути. Люди просыпаются. Достают пакеты с едой. У меня есть с собой два пирожка, которые я скармливаю Егору. Приходится отрывать небольшие кусочки и класть ему в рот. Как птенцу. На нас смотрят, но хотя бы молчат. Хочется поскорее приехать.

И вот наша станция. Поезд стоит одну минуту. Около нашего вагона нет платформы. Приходится спускаться на насыпь. Спускаюсь сама, потом снимаю с поезда Егора. И вот, поезд трогается дальше. Длинная гусеница ползущая по рельсам набирает ход. А я смотрю ей в след, чувствуя растерянность. И что делать дальше?

Низкие серые тучи плывут над головой. Ветер их гонит вперед, не давая остановится даже на миг. Мне тоже нужно идти вперед. Оглядываюсь по сторонам. Вокзала не вижу. Только платформа, что видна впереди. Хорошо, ориентир есть. Пойдем туда.

Ветер холодный. Пронизывает до костей. Пошел мелкий снег. Спустя минуту уже все заволокло снежным туманом. Он кружился в вихре ветра, старался пробраться под капюшон толстовки. Видимость упала почти до нуля. Миг и снег исчезает. Выглядывает солнышко. Сразу вспоминается поговорка, что пришел марток — надевай семеро порток. Трудно угадать погоду в марте.

Мы подошли к платформе. Посередине стоял одноэтажный домик. Он носил гордое название вокзала. Вокруг платформы росли густые кусты. Местами еще лежал снег. Там где он растаял, красовались кучи мусора. Я заметила и пакеты с мусором. Словно кто-то шел в сторону помойки и не дошел. От вокзала вела тонкая тропинка, которая петляла среди кустов и мусора. Две дикие собаки обнюхивали один из пакетов. На нас они не обратили внимания. Слишком были заняты делом. И ни души. Как будто все вымерли. Оставалось надеяться, что люди здесь есть. Тропинка же протоптана и мусор кто-то кидает.

Дорога появилась неожиданно. Кусты резко закончились. Тропинка оборвалась, выведя нас на дорогу. Первая мысль была, что это дорога между дворами. Оказалось, что это главная дорожная артерия города. Машин мало. Напротив железной дороги стоять двухэтажные многоквартирные деревянные дома. Они были собраны из мелких дощечек. Краска давно облезла. Стены покосились. Некоторые окна забиты фанерой. Из кирпичных труб идет дым. Первый раз вижу, чтоб квартиру отапливали дровами.

Глаза цепляют остановку на противоположной стороне дороги. И, о чудо, на ней есть человек. Подхожу туда. Спрашиваю как доехать до центра. Оказывается на любом автобусе. Центр через две остановки.

Леснов был маленьким городом. Здесь были дома нескольких категорий. Панельные пятиэтажки изредка разбавлялись кирпичными домами почему-то в три этажа. Больше всего было старых деревянных многоквартирных домов. То тут, то там мелькал частный сектор. Иногда попадались дома с чернеющими остовами после пожара. Видела дом с провалившейся крышей, при том что в оставшейся части дома жили люди. Оттуда шел дым из трубы. Первое, что бросалось в глаза, было запустение. Дороги все изрыты ямами. По ним прыгают автобусы — старые пазики. Я такие раньше лишь в фильмах видела. Они натужено пыхтят недовольно переваливаясь с боку на бок. Скрепят дверцами и трясутся от малейшего напряжения. По городу ездят в основном на старых машинах отечественного производства. Создается ощущение, что город потерялся во времени и меня выкинуло на зарю перестройки. Так ее показывали в фильмах. Светофор, времен моего детства, окончательно убеждает меня в этом.

Центр как бы насмешливо пестрит вывесками салонов сотовой связи. Здесь есть несколько торговых центров. Они отстроены по последней моде: стекло и бетон. То что уместно в большом городе, здесь выглядит неестественно, фальшиво.

В магазине настойчиво рекламируют телефон за пять тысяч. Я же покупаю дешевый за семьсот рублей. К нему оформляют симкарту в подарок. Тоже не плохо. Теперь можно позвонить по поводу квартиры.

Ехать пришлось на окраину города. Квартира находилась на втором этаже деревянного дома. Отопление было печное. Дрова мне оставляли. Вода только холодная. Ни ванны, ни душевой кабины. В итоге удалось сторговать до четырех с половиной тысяч в месяц плюс счетчики.

И вот в моем распоряжении оказалась однокомнатная квартира. Старый потертый диван, древняя кушетка, ламповый телевизор, древний шкаф, кухня с допотопной кухонной стенкой. Пол деревянный. Просто покрашенные доски, краска с которых местами уже облупились. Деревянные рамы с щелями в палец толщиной. Щели заткнуты ватой. На кухне электрическая плитка на две конфорке. Холодильника нет.

Нужно было вернуться в город. Купить все необходимое. А я сижу и плачу. Рядом Егор сидит и смотрит в одну точку. На меня же такая безнадежность и тоска напала, что хоть вой. Разве о такой жизни можно мечтать? Правильно ли я поступила? Разве так можно жить?

Ответов на вопросы не было. А чего-то есть и чем-то укрываться было нужно. Пришлось возвращаться в центр и покупать все необходимое.

Так и прошел первый день свободной жизни, в которой я стала сама себе хозяйка. Начало было положено.

Прошла неделя, как я приехала в Леснов. Приспособиться оказалось непросто. Здесь была совсем другая жизнь, чем в столице. Во-первых, люди здесь никуда не торопились. Они просто жили как, умели и как могли. За все время я ни разу не встретила никаких высокомерных взглядов, пренебрежения или упреков. К Егору относились с пониманием. Да, ребенок болен, но в жизни и не такое бывает.

Мы встали на учет в местную поликлинику, записались в сад. Ответ пришел в конце недели. Нам дали место в обычном садике. Следующую неделю я водила его на пару часов, чтоб привык. Только ему было все равно рядом я или нет. В итоге решили с воспитателем оставлять его на полдня.

Когда вопрос садом был решен, я начала искать работу. У меня осталось около двенадцати тысяч. Квартиру я оплатила на три месяца вперед. Деньги были жизненно необходимы.

Найти работу удалось случайно. Увидела объявление, что требуется дворник. Работа ниже некуда. Но я была не в том положении, чтоб выбирать. И вот я уже скребу улицы от остатков снега. Зарплата восемь тысяч. Хоть какие-то деньги.

Начинать с нуля всегда тяжело. Но по-тихоньку, мелкими шажками я устраивалась на новом месте. Училась строить планы. Вначале это было тяжело. Я все время боялась, что будет наказание за такую самостоятельность. Никакие уговоры, что Алексея рядом нет, не помогали. Но я пересиливала себя. Шла и делала все через страх, через ужас от дерзости своих поступков. Эта борьба самой с собой отнимала много сил. Усталость стала моей вечной спутницей.

Апрель подкрался неожиданно. Я не заметила приход весны за заботами. Начала появляться первая трава. Ива и ветла надели платья из цветущих "сережек”. Снег почти весь сошел. Сухая трава, оставшаяся еще с прошлого года, уныло глядела отовсюду. Леснов был зеленым городом. Явно траву здесь не косили так рьяно, как в Москве, оставляя порой от газона голую землю.

Я с Егором возвращалась с рынка. Можно было бы и дойти пешком, так как рынок находился в нескольких остановках от дома, но сумка была тяжелая, поэтому мы и решили прокатиться в пазике. Когда подкатил автобус, я невольно вспомнила сказку про лягушку-царевну. Теперь я знаю, как выглядит коробчонке, в которой она приехала на пир. Меня забавляли эти полуразвалившиеся пазики, чихающие и хрюкающие на каждом шагу, но несмотря на свой вид, они продолжали верно возить своих пассажиров по дорогам, которые с легкостью мог преодолеть разве что танк.