Галина Чередий - Кошка Зимы

Захлопнул дверь перед носом ломанувшегося за нами братца и уперся в нее ладонями, замыкая мою болячку мозговую руками и своим телом, как клеткой. Вот же мука адова: не вжаться еще в нее, не трогать и пальцем, даже в волосы мордой не уткнуться. Потому что иначе все… Не тормозну.

– Я спросил – кто, – поднес пальцы к ее щеке, но не коснулся. Нельзя-нельзя-нельзя.

Я вжалась спиной в нашу хлипкую дверь, в которую с той стороны ломился Кир, выкрикивая сплошь почти состоящие из мата оскорбления моему захватчику. Господи, да замолчи уже, брат, не нарывайся на этого зверюгу. Хватит уже, что я, судя по всему, нарвалась по полной. Я съежилась, стремясь получить хоть чуть больше дистанции с бешеным гопником. Варя, ну что же ты за дура такая, а? Вот ведь почти сознательно его спровоцировала. Уже должно мозгов хватить, чтобы понять: этому психу же только повод подай. И подала. Ну а что я могла, с другой стороны? Раскланиваться там с ним у того окна и пантомиму с «никто меня не обижал» разыгрывать? Какого черта он вообще ко мне лезет? Опять! Будто у него право есть.

– Ты, мразь, у*бок поганый, Зима! – орал лупивший в дверь Кир. У меня было такое чувство, что он попадает мне прямо между лопаток, сотрясая мою опору. Как будто мало того, что я и сама готова трястись перед нависающим громилой. – Ты что, сука, о себе возомнил? Авторитета из себя корчишь, бля, псина сутулая?

– Отойди от меня, – процедила сквозь зубы, стараясь не дышать глубоко. Потому что не надо мне снова этого его запаха. Хотя сейчас от него разило гарью. Но это мало что меняло. Под этой вонью мой нос с неизбежной безошибочностью ловил аромат его тела. Сильного. Способного вытворять ужасные вещи с моим. Ужасные. Потому что сопротивляться им невозможно.

– Я тебе вопрос задал, кошка. – А он тоже, похоже, дышал через раз. Звучал, по крайней мере, так, словно ему в горле что-то мешало.

– Не смей называть меня так! – нахмурилась я, утыкаясь взглядом в его широкую грудь. Плохо. Лучше вовсе глаза зажмурить. Ведь на нем та самая майка, к которой прижималась лицом, когда… – И приходить не смей! И приближаться! Я же тебе все четко сказала!

– А я болт на твое «сказала» забил, поняла? – Он чуть колени согнул, пытаясь все же перехватить мой взгляд. Но я избегала его упорно. Как и на рот его смотреть. И на судорожно дергавшийся кадык. Не хочу его видеть. Не хочу. Тем более так близко!

– Думаешь, на тебя, скота борзого, никого обломать не найдется?! – продолжал надрываться брат. – Отвали от Варьки, или тебе п*здец! Я таким людям скажу, что они твою жопу поганую на немецкий крест порвут! Опустят, как шавку поганую, чтобы клешни не тянул к кому не положено!

– Пасть захлопни! Тебя не только я слышу, дебила бухого кусок, – огрызнулся Зима, но почти беззлобно, словно просто отмахиваясь от назойливого комара. – Варьк, тебя если обидел кто…

– Да никто меня не обижал! – От его близости мне было все труднее дышать и колени будто размягчались, и это бесило. Бесило так, что хотелось отхлестать его хотя бы словами. Ну почему он стоит и не уходит? Почему лезет ко мне снова? – Я девушка, у меня чертов ПМС или просто дурное настроение, но тебя это ни черта в любом случае не касается! Не касается, уясни уже! Тебя! Неужели у тебя какая-то проблема с тем, чтобы раз и навсегда отвалить от меня? Что ты липнешь ко мне, как дурацкая пиявка, а? Ты что, другого способа не знаешь получить девушку, как только доставать, зажимать ее постоянно или ходить с протянутой рукой, выпрашивая дать тебе? Или насилуешь, или клянчишь, да?

Зима выдохнул с посвистом и качнулся, как если бы его в грудь саданула, и я рванулась в надежде вырваться из-под него. Но не тут-то было. Он дернул меня за локоть назад и теперь навалился по-настоящему.

– Ах ты кобра ядовитая, – прошипел он мне в самое ухо, буквально размазывая своим весом по дверному полотну. Мне окончательно стало не вздохнуть. И не столько от того, что он весил, как чертов рояль, а еще потому, что ощущался этот проклятый рояль с абсолютно твердым, давящим мне от лобка и до пупка членом невыносимо… Просто невыносимо! – Прилипала я, да, сучка ты заносчивая? Насильник? А ты тогда кто? А? Видеть меня не хочешь? Не хочешь видеть, а трахаться хочешь? Отвечай, зараза брехливая! Отвечай, или мне руку тебе в трусы сунуть?

– Отпусти, скот! – заизвивалась я, практически ослепнув от накрывающей паники. И была она совсем не следствием страха перед этим гадом. А от того, что я едва держалась, чтобы не вцепиться в него и не…

От моих ерзаний Зиму тряхнуло, и он захрипел, как астматик:

– Кто ты, а, Варька? – по его огромному телу как волна прокатилась, и он рвано простонал сквозь зубы, утыкаясь мне в макушку: – Тварь пахучая… Кто ты, кошка бешеная? Кто ты после того, как кончила прямо тут на лестнице с насильником, а? Тащишься от такого, выходит? Ломаешься, цену себе набиваешь, а сама только и ждешь, чтобы поймал и засадил, а?

Теперь меня душило еще и стыдом. Пусть он и хрипел прямо мне в ухо, но наверняка Кир за дверью мог все слышать. Да как я ему в глаза-то посмотрю?

– Отпусти, отвали, гад! Как ты смеешь, урода кусок! – взбеленившись, я стала колотить Зиму куда придется.

– А ну замри, дура, себя же только калечишь! – рявкнул он и отстранился наконец, а я едва не врезалась лицом в его грудь, потому что в голове плыло и ноги не держали.

– А может, ты за деньги сговорчивая становишься, а, Варька? – ядовито процедил мерзавец, поймав все же мой взгляд, и ухмыльнулся. – Задаром понятия не позволяют с таким, как я? Так ты скажи, сколько за ночь. Я ужмусь, поэкономлю и, глядишь, буду наскребать на раз в неде…

Я врезала ему по щеке. По другой. Зима даже не думал прикрываться или уклониться.

– Да что за х*ета у нас выходит, овечка? – пробормотал он, совсем отступая. – Что ж мы друг друга так… Варьк?

– Ты мразь. Никогда. Ко. Мне. Не. Подходи!!!

Я это проорала уже что есть сил, так что горло перехватило и я закашлялась.

– Ну и хер с ним, кошка. – Зима отступил еще на шаг, начав задом спускаться по ступенькам. – Сама придешь. Если не дура полная. Придешь. Вот как брехать сама себе перестанешь, так и придешь.

В этот момент только притихший Кир снова долбанул в дверь, которую больше не удерживал лапищами гопник, и я чуть не растянулась на полу.

– Варька! – поймал меня за руку брат и ошалело огляделся.

Зима развернулся и пошел вниз.

– Вот и проваливай, дерьма кусок! Еще раз ее тронешь – я найду, кто тебя закопает! – Кир потащил меня в квартиру.

Сначала всю ощупал, убеждаясь, что цела, толкнул на диван и принялся орать, что я сама виновата. Что раз таскается, значит, повод дала. Приманила. Спровоцировала. Что все мы бабы такие, что башкой надо думать, прежде чем хвостом…

Я зажала уши и, разревевшись, умчалась в спальню. Упала лицом на кровать и накрылась подушкой, чтобы больше не слышать ни его, ни вообще никого. Даже своих проклятых мыслей, что жужжали, как взбешенные осы, всверливая в мозг понимание, в чем и насколько гадский Зима был прав насчет меня.

Кир пришел некоторое время спустя. Потрогал за плечо.

– Варька, херня все. Прорвемся, слышишь? Увезу тебя из этого гадюшника, и все закончится. Погоди уж немного.

И погладив еще раз, он ушел. Через пару минут хлопнула входная дверь.

А спустя десять дней, вернувшись утром домой после ночной смены в ларьке, я нашла брата избитым до неузнаваемости, лежащим в луже собственной крови на диване.

– Артем… Артем… стоп… остановись… – Да за*бали вы все меня останавливать!

Девчонка… как там бишь ее? А пох, как звать, главное, что она вцепилась в мои запястья, пытаясь остановить лапы, которые я запустил ей под юбку.

– Ты слишком торопишься, – пробормотала она и возмущенно засопела, завозившись подо мной.

– Да? Ну ладно. – Я запросто убрал руки и из-под ее юбки, и вовсе от нее. Вообще никаких с этим трудностей. Даже у бухого. Вот и какого хера с гадской овечкой это не работало и по-трезвому?

– Я не против… в принципе, – проблеяла девушка, на которую я уже и не смотрел. Я на нее вообще почти не смотрел. Козлина. Просто было похер. Притащил Крапива баб, обозначил, какую себе берет, и ладно. Мне сойдет и что осталось. Какая, к херам, разница. Как там? Если есть п*зда и рот – значит, баба не урод.

– Ты мне на самом деле очень нравишься, – продолжила мямлить… да как же ее зовут-то?

– М?

Я ведь и не спрашивал даже. Сидел сам, надирался на кухне, безразлично поглядывая, как друган доводит до кондиции телок, бодро подливая им и тарахтя затасканные до дыр тосты.

– Это правда. Я давно хотела с тобой… познакомиться, знаешь?

– Да? – А вот кобра белобрысая не хотела. Знакомиться. Трахаться вот хотела, всеми кишкам чуял, а знакомиться – нет. Х*евый я ей.

– Да, я сама Антона просила… – Да что она бубнит?

– Слушай, раз просила, то х*ли теперь выделываешься? – грубо оборвал я ее и уставился-таки в офигевшее лицо. Вон как вытаращилась, воздух ловит. Красивая, кстати. А я козел. Вот как есть козел. Но не могу. Не могу сейчас комедии ломать.

Я схватил девчонку, как только засек краем глаза фигурку моей кошки чертовой на ее кухне. Свет зажгла, вплыла, зараза. Расфуфыренная. Собралась куда на ночь глядя, змея? Еще кому мозги набекрень сворачивать? И в мое окно уставилась. На улице темно, занавесок у меня нет, так что вся наша квасящая компашка как на витрине. Меня аж дернуло, будто в позвоночник ткнули шокером, а в паху судорогой свело. Чего ты пялишься, сучка бессердечная, а? На хер я тебе не сдался, прилипала, насильник, урода кусок, животина поганая, так чего уставилась, словно я тебе в окно дермом бросил. Ну раз смотришь, то хорошо смотри, я тебе покажу. Что другим я очень даже всем хорош и носом они не воротят. Я дернул мою сегодняшнюю пассию себе на колени и присосался к ее губам. Пох*й, что поцелуй на вкус как пепел. Пох*й, что встал не на нее. Пох*й, что вообще не то. Не тот вкус, запах, даже, мать ее, температура или хер его знает что. Но не то. Покорно открывшийся рот, слишком мягкие губы, все невнятное. Вместо яростного ответа – размазанное принятие. Делай что хочешь. А я не хочу. Не так. Подхватил деваху и поволок к себе в комнату под одобряющий гогот Крапивы. И вот теперь…