Галина Чередий - Кошка Зимы

– Омерзительно общаться, да? – понизил он голос, и стало еще страшнее. – Да пошла ты, сучка! Думаешь, п*зда у тебя золотая, что я ради нее позволю тебе ноги об меня вытирать? Хер! Я к тебе нормально, а ты меня мордой в говно? Возомнила о себе, овца кучерявая! Клал я на тебя!

Сплюнув под ноги, Зима развернулся и стремительно зашагал прочь. А я, только увидев его широкую спину, смогла вдохнуть. И натолкнулась ошалевшим взглядом на его дружка, что наблюдал за нами с другой стороны улицы. Заставила себя спокойно зайти в подъезд, а не кинуться бегом. Закрылась в ванной и разревелась. Ну что за день! Что за жизнь вообще!

– Зима! Зима, эй! – Голос Крапивы едва пробивался в мои взорвавшиеся мозги из-за сплошной багровой пелены, что застлала зенки.

Ах ты дрянь заносчивая! Гадюка ядовитая! Я полдня терся тут во дворе, боясь ее пропустить. Куда, бля, деть себя не знал. Небось все соседи срисовали меня, топчущегося перед подъездом, что тот жеребец в стойле. В башке чё только не перебрал. Что, как скажу этой… Чтобы послушала, чтобы дошло, осознала хоть чуть, что вытворяет со мной, только рядом оказывается. Это же п*здец просто полный, как вмазало меня в нее. С ходу и на пустом почти месте. А после вчерашнего… Засыпал и все нервы как под током, дрочи не дрочи – не отпускает. В нее хочу опять, и хоть убейся. И проснулся таким же. Член под простыней дергается, будто его кто разрядами шарашит. До головки дотронуться страшно, всего тут же сгибает, зубы крошатся, как челюсти сжимал, чтобы не заорать. Короче, не жизнь стала – ад адский. Видал я пацанов, что на бабах прям поворачиваются жестко, но чтобы самого так прикрутило!

А эта, сука, кобра бешеная! Словами в меня прямо как плевалась. Губы свои бл*дские сладкие кривила. Смотрела на меня как на кусок коровьего дерьма на асфальте. Я, как лох тупой, увидел, как идет она, и язык в первый момент в жопу эмигрировал вместе с мозгами. Все, что напридумывал, забыл к херам. Идет такая, мелкая, платье на ней белое, в черный горох, юбчонка на ветру полощется, волосы эти кучерявые вокруг головешки, точно как этот… на иконах. Нимб. Каблучками цокает, смотрит потерянно. Уставшая, видно, аж синяки под глазами. Руки зачесались взять и между ладонями спрятать, что ту птичку мелкую. И расстроенная чем-то. Может, и про меня, мудака такого, думает. Материт про себя. Хотя… я не могу почему-то представить, как она даже про себя и в лютом гневе ругнется. Мне бы при ней тоже фильтровать базар, да пока никак. Мозги-то ею отшибает, и все фильтры тоже вылетают.

Стоял, блеял. Нет, не она тут овца. Я баран натуральный!

Вперся в девку с какого х*я-то так? Размазался прям. Да что в ней такого вообще?

– Зима, да, бля, куда несешься ты? – Крапива неожиданно схватил меня за плечо, тормозя, и чуть тут же не словил в морду. – Ого, да у тебя зрачки как у обдолбыша! Мужик, ну чё такое? Покурить хочешь? А тяпнуть?

– Мм-м … – мотнул я головой, сам еще не соображая, чего хочу.

Стерву эту кучерявую придушить хочу. Это точно. Вернуться, дверь ее сопливую вынести и…

Что, бл*дь, и? Опять насиловать? Не опять, да, но толку-то? Этой кошке бешеной явно же х*ем мозги не вправляются. Ишь ты, мерзко ей от меня.

Как там? «Смехотворный бред». Про чувства? Я тебе, коза драная, душу чуть не вывернул. Честно признался: дураком меня делаешь, ума лишаешь, хочу быть с тобой. Так хочу, что готов под ноги стелиться. Я же тебя бы заласкал – себя бы забыла. А тебе не надо. Гопник, да? Моральный деградант? И гори ты, овца бессердечная! Сроду перед бабами не ломал себя и больше не буду. *бись ты с кем хочешь, раз я тебе не такой. Но только попробуй на глаза мне с кем попадись… захерачу… его. Кто бы ни был.

Вот где сегодня весь день болталась? К этому целовальнику отп*зженному бегала, а? Пожалела бедолажку? А что драл я тебя в подъезде, рассказать не забыла? А что кончала так, что чуть член мне не сломала судорогами там внутри, упомянула? Целовала его, тварь, этими губами, которыми меня вчера чуть не сжирала?

– Зима, да скажи ты хоть чё членораздельное, – докапывался друг. – Чё, послала тебя девка?

– Отвали!

– Слушай, да не грузись. По ней же видно, что она о себе мнит до хрена. Было бы с чего.

Начавшая уже чуть просветляться пелена перед глазами опять полыхнула багровым.

– Чего тебе видно, а? – цепанул я его за грудки и дернул к себе. – Не хер об нее свои бельма натирать, понял?

– Да сдалась она мне. – Крапива дергаться и руки мои отпихивать не стал. Почуял, видимо, что меня, дурака, этим только спровоцирует. – На что там…

– Крапива, ты меня за дебила-то не держи! Я слепой, что ли? Да ты на нее пялишься так, будто уже трахаешь.

– Да опамятуйся ты! – Друг, сильно рискуя, схватил меня за плечи и тряхнул. – Мозги включи! Ты мне друг. Я хоть когда тебе с телками дорогу перебегал? Мало их, что ли? Мне за тебя реально ссыкотно. Ты же сам не свой. Всегда был психом, тронуть тебя – суицидником надо быть, но не без повода же ты на людей кидался. Мне уже твои подопечные вчера в зале жаловались, что ты не слышишь никого. Как не в себе. Мы не девки, друг другу плакаться, но ты мне конкретно озвучь – отчего мне тебя прикрывать, если что.

Я мотнул башкой, принуждая себя начать дышать и соображать спокойно.

– От себя самого меня, бля, прикрой, – выдавил через силу. – От себя, Антох. Я уже и так понатворил… сказать стыдно. И боюсь, может совсем подорвать, если я ее с кем опять… Короче, надо что-то с моим этим клином в башке делать. Плохо будет. Так, что потом ничем не исправим.

– Тёмыч, а может, ты к родокам в деревню? Хоть на недельку. Дух переведешь. Отпустит вдруг.

Не верю я, что отпустит. Вот стою здесь, кошусь на окна змеи этой и не верю. Но ведь жизнь – такая штука, что все проходит, да? И правда свалить?

– Куда я сейчас поеду. Ты еще не полностью в строю, рука еле поднимается.

– Ой, да первый раз, что ли? – отмахнулся друг. – Потяну. А ты поезжай. Молочка парного попей, на плантации у маман раком постой, девку какую деревенскую в сене поваляй. Вернешься как новенький. А то и эта, может, одумается. Они же бабы какие: бегаем мы за ними с протянутым сердцем и х*ем, так они рожу воротят. А как видят, что забили на них, так и сами прискачут.

Не прискачет. Не эта кобыла брыкастая породистая тонкокожая. Не ко мне. Подонку, ага.

– Зима! – из-за угла дома вылетел Костян. Красный, запыхавшийся, глаза по кулаку. – Я к тебе. Мужики, там зал наш падла какая-то подожгла.

Повернув за угол, я пристально оглядела все пространство между домами. Мамаша с коляской, две бабульки беседуют, поставив рядом на асфальт свои объемные сумки. Пацаны лет десяти-двенадцати гоняют на великах. Никакого Зимы или его прихвостней амбалистых. Что же, значит, сегодня я дойду до дома без приключений и неприятных встреч. Удачный день, выходит. Во-первых, я нашла-таки работу ночного продавца в круглосуточном ларьке, причем буквально в трех кварталах отсюда. Нет, в торговле я не работала, но не думаю, что это великая наука. Да и ночью много ли может быть желающих отовариться? Невеликая зарплата, говорливый улыбчивый хозяин, явно откуда-то с юга страны, сказал, что это пока я на испытательном сроке две недели. Потом получше. В смысле в два раза больше и проценты. Но в любом случае это уже что-то. С чего-то же люди начинают. Классическую-то музыку все сейчас реально в гробу видали. Какой Бетховен и Григ, если на хлебушек заработать бы.

И, во-вторых, пошли уже третьи сутки, как я не видела гадкого гопника и его компанию. Дошло наконец-то, что я знать его не хочу? Хотелось бы, конечно, льстить себе этой версией, но ближе к реальности была другая. Он парень. Он поимел меня. Гештальт закрыт. Все. Для них это в порядке вещей. Попробовал, понял, что я не хочу продолжения и что негативные последствия не светят, пошел дальше. А может, он тогда и подходил со своими нелепыми предложениями быть вместе, потому что боялся, что заявлю? Ведь ясно, что даже самый хамовитый гопник должен иметь хоть зачатки представлений, как следует ухаживать за девушкой. Хотел бы действительно этого… ну, не знаю, цветочек бы принес. Я всенепременно швырнула бы ему эту флору в наглую рожу, но так хоть правдоподобность какая-то была бы. Впрочем, что-то никак у меня не вязались в голове образ бешеного Зимы и сам глагол «бояться».

И вообще, Варя, прекращай! Нет его – и слава богу! Не будет и дальше – просто великолепно! Ведь так? Так?

Хватает мне и чертовых снов, полных концентрированных непристойностей. Прости господи, жила столько лет и знать о себе не знала, какая внутри таилась озабоченная самка. А еще и эти периодические вспышки паники, когда неожиданно накрывало мыслями, во что в таком районе может превратиться моя жизнь, если он разболтает о том, что сделал со мной. И что тогда? Мне прохода не будет от всякой гопоты, желающей попытать счастья повторить его «подвиг» с новенькой на районе.

Прошмыгнув в подъезд, я старательно вытягивала шею, высматривая, не ждет ли меня засада на лестничной площадке. Никого. Хорошо.

Только успел закипеть чайник, как входная дверь хлопнула. Я же запирала? Даже проверяла. Он же не мог… Вот ведь скотина! До чего довел. Трясусь в собственной квартире.

– Сеструха, ты дома?

Фух. Кирилл. Судя по голосу – навеселе. Опять.

– На кухне, – отозвалась я.

Он ввалился с двумя огромными пакетами и водрузил их на стол.

– Давай, принимай, систер, – гордо заявил он. – У нас сегодня гулянка.

– Что? На какие, Кир… – Я пораженно потрясла банкой с черной икрой. В пакетах – шампанское, фрукты, дорогие конфеты, куча прочих вкуснях.

– На такие! Мужик я у тебя или нет? Работу нормальную нашел!

Брата аж раздувало от гордости. О, я сразу и не заметила, у него и одежда вся новая.

– Что за работа-то такая?

– Что надо, тебе знать не надо. Не девчачье это дело.