В детстве Абул много раз приезжал сюда со своим отцом, а когда ему исполнилось 13, отец оставил здесь его на целую неделю одного, чтобы, живя самостоятельно, он смог лучше узнать самого себя и, таким образом, лучше подготовиться к правлению. Все это Абул намеревался передать и Бобдилу…

Сзади Абула тащился и Юсуф. Он привязал к дереву мулов и лошадку, а затем повернулся к Абулу.

— Вернись сюда через неделю, но только в том случае, если решишь остаться со мной, — сказал ему Абул, — если нет, то я не стану тебя удерживать.

— Я вернусь, — с этими словами Юсуф повернулся и поехал обратно по горному склону.

Абул, все еще державший Сариту на руках, поставил ее на ноги. Он почувствовал, что злость его куда-то улетучилась, и ее сменила усталость после пережитого отчаяния. Сарита застонала и закачалась, и он выхватил нож и вспорол мешковину, окутывающую ее с ног до головы, так и предстала она перед ним нагой.

Он исследовал ее кожу, сначала — глазами, а потом — руками, поворачивая ее и так и этак, поднимая ее руки, не в силах поверить своим глазам, не видящим истерзанной и опаленной плоти.

Но нет, так и есть! Ее кожный покров был абсолютно цел Что бы они с ней ни делали, по крайней мере, они не терзали ее своими дьявольскими орудиями пытки Сарита, похоже, вышла из транса, охватившего ее с момента появления Абула. Наконец, она осознала, что он — не плод ее больного воображения, а реальность, осознала свою наготу, его пристальный взгляд и поежилась.

— Я такая грязная, — голос у нее был сиплым. Почему-то то, что она была грязной, показалось ей необыкновенно важным и она страшно смутилась.

— Не смотри на меня.

— Тебе надо поспать, — произнес Абул каким-то бестелесным голосом, голосом, принадлежащим скорее не человеку, а духу.

Она покачала головой.

— Нет, сначала я помоюсь, — она и в самом деле чувствовала себя так, словно была отравлена испарениями боли и ужаса. Она взялась руками за виски.

— У меня голова болит.

Абул снова взглянул на ее стянутые назад волосы, на роскошные кудри, которые попытались укротить эти ужасные люди.

Он перерезал веревку, стягивающую ее волосы, и освободил их из плена.

В ее глазах блеснули слезы облегчения.

— А теперь поспи, — попытался он убедить ее, но она отрицательно покачала головой.

— Я не могу спать такой грязной.

Абул не понял, почему она чувствует такую настоятельную нужду в омовении, но понял, что должен ей в этом помочь. Он принес мыло, полотенце, масло и стригиль и отвел ее на берег реки.

— Вода, должно быть, холоднющая, — сказал он. Раннее весеннее солнышко и вправду не успело еще, наверно, согреть воду, бегущую с пиков Сьерры-Незады.

— Неважно, — она ступила в воду и мгновенно почувствовала, что ледяной холод принес облегчение ее распухшим ногам. Окунувшись, она почти не ощутила холода как такового, так как он смягчил ее головную боль. И она принялась жадно пить воду и пила ее до тех пор, пока желудок не наполнился ею до отказа, а горло не онемело от холода.

— Выходи сейчас же, Сарита, — взволнованно скомандовал Абул, раздумывая, уж не пойти ли ему за ней в воду.

Но она сама послушно вылезла на берег.

Он намылил ей руки, волосы и все тело, а потом снова подтолкнул к воде.

— Смой это быстрее!

Почуяв в его голосе тревогу, она тут же повиновалась ему.

— Сарита! — закричал Абул, потерявший ее из виду из-за того, что она полностью погрузилась в воду. И она снова поспешила на берег. Там он растер ее досуха полотенцем, вытер ей волосы, и только потом начал смазывать ее маслом и орудовать стригилем, очищая ее кожу от грязи, и чувствуя, что в тело возвращается жизнь, Сарита послушно поднимала руки, раздвигала ноги, словом, делала все, что он просил. А когда он закончил, она глубоко вздохнула, как бы вбирая в себя вновь обретенную свежесть.

— А теперь я буду спать, — и она свернулась калачиком на мягком травяном бережке.

Абул хотел было отнести ее в пещеру, но потом решил, что на свежем воздухе даже лучше. И он накрыл ее одеялом, которое она откинула жестом капризного ребенка, и жест этот, несмотря ни на что, заставил его улыбнуться.

Он сел спиной к скале, вытянул ноги и стал смотреть на Сариту. Горный воздух был абсолютно неподвижен. В эти дни, наполненные ужасом, Абул чувствовал себя очень слабым, однако он знал, что то была слабость, которая предшествовала обновлению духа.

Солнце поднималось все выше и выше. Сарита спала спокойно — она постепенно оживала.

В середине дня он разжег костер, принес все нужное из мешков, и начал священнодействовать возле огня, но ни на секунду не упускал Сариту из поля зрения, желая увидеть первые признаки ее пробуждения.

Солнце уже падало за скалу, когда Сарита проснулась и в тот же момент села. Она огляделась вокруг — глаза ее были совершенно ясными.

— Абул?

— Я здесь, — он подошел к ней.

— А я и не думала, что снова увижу тебя во сне, — она протянула к нему руки и он поднял ее на ноги, — но, похоже, я не понимаю ничего, кроме того, что я ужасно голодна… голодна, как никогда в жизни.

Абул поднял ее и перенес к костру.

— Становится прохладно. Тебе надо что-нибудь надеть, — он достал из одного из мешков шерстяной плащ и накинул ей на плечи.

— Посиди на скале.

Сарита послушно уселась на камень, с любопытством наблюдая за тем, как он зачерпнул из горшка, висящего над костром, каскас и наполнил им деревянную миску.

— Ты что — сам это приготовил?

Он огляделся по сторонам:

— Я что-то никого другого здесь не вижу.

Она только улыбнулась и сунула деревянную ложку в миску. Содержимое ее было подслащено медом, сдобрено миндалем и изюмом. Блюдо было невероятно нежное на вкус. Наконец, наевшись, она отставила миску.

— Откуда ты знаешь, как готовить каскас?

Он пожал плечами.

— Я как-то раз провел здесь неделю совершенно один. Я научился тогда многим вещам: как ловить животных в капкан, как свежевать их и готовить.

Но я подумал, что тебе следует сначала съесть что-то менее экзотическое, а уж потом…

Она снова улыбнулась и потянулась, а потом притянула колени к подбородку и обняла их.

Улыбка сошла с ее лица.

Хотя он и нежно заботился о ней, между ними что-то стояло. Несмотря на то что все эти ужасы кончились, а она знала, что и Абул тоже много выстрадал, она почувствовала это, когда он прижал ее к себе после освобождения из подвалов Инквизиции и, несмотря на все это, на них явно не снизошла благодать обновления. Теперь она вспомнила ту вспышку гнева, которую увидела на его лице во дворе тюрьмы.

— Ты очень злишься на меня?

Абул подумал немного и понял, что за день гнев его прошел.

— Да, я был очень, очень зол на тебя, но то был гнев беспомощного, загнанного в угол человека. Я был охвачен ужасом — ведь я не знал ни где ты, ни что тебе приходится выносить, а быстро помочь тебе не мог. Когда же я, наконец, тебя увидел и осознал, что ты жива, то я, несмотря на понимание того, что тебе пришлось выстрадать… меня охватила ярость, — он дотронулся до ее руки. — Но она прошла, милая. — Сарита приблизилась к нему.

Теперь ей нужна была только его нежность, только она могла успокоить ее.

— Если б ты злился на меня, я бы не смогла вынести твоего гнева, — прошептала она, вдыхая его теплоту, зная, что в данный момент именно это для нее важнее всего на свете. Она больше не хотела никаких слов, его ласка говорила сама за себя.

Абул распахнул полы ее плаща и она легла рядом с ним на мягкую траву. Тело ее было освещено мягким светом костра, и Абул наклонился над ней, немного погодя освободил ее разум от того ужаса, который все еще витал в нем.

— Сарита!

— Ш-ш-ш.

Абул улыбнулся и покачал головой:

— Сарита!

— Ш-ш-ш. Ты напугаешь его, и мы останемся без обеда, — прошептала она, глаза ее горели от возбуждения.

Абул улыбнулся еще шире. Сарита лежала на животе, наполовину нависнув над водой. Она была поглощена сражением с пятнистой форелью, отдыхающей под плоским камнем. Менее удачливый товарищ ее уже лежал на траве, доказывая тем самым поразительное умение Сариты ловить рыбу таким странным способом.

— Слушай, брось это занятие и иди сюда. Я хочу с тобой поговорить, — что-то в его голосе заставило ее на этот раз повернуться к нему.

— Что может быть важнее обеда?

Но Сарита чувствовала, о чем он собирается с ней поговорить, и боялась этого разговора с тех самых пор, как проснулась этим утром в его объятиях. Она помнила, что вчера они говорили только о его злости, но им надо было поговорить еще о многом, например, о том, как ему удалось добиться ее освобождения и, что более важно, когда они вернутся в Альгамбру.

Она не имела намерений не возвращаться с ним. Если она не смогла помочь ему, то останется с ним. Но ей безумно не хотелось возвращаться в душную атмосферу Альгамбры, туда, где Абул постоянно был охвачен тревогой, а она чувствовала себя абсолютно неспособной хоть чем-то ему помочь.

— Мне надо сказать тебе нечто важное, — сказал Абул, — так ты придешь сюда, или мне придется за тобой идти?

Сарита склонила голову на бок и взглянула на него как-то странно, рассчитывая избежать разговора.

Сарита нехотя уступила ему и встала, спуская рукава простого льняного платья, оказавшегося среди вещей, заботливо собранных для нее Калигой и Зулемой.

Ну так? — она встала перед ним на колени, прогнувшись, так что лицо ее оказалось подставленным сияющему солнцу.

Что ты хочешь теперь делать? — спросил ее Абул, прищурившись.

— Ловить форель, что же еще, — она выпрямилась и засмеялась. — Я думала, что ясно дала тебе понять.

Он поймал ее за руки и усадил на траву. Она подчинилась ему, все еще насмешливо на него глядя, и села, скрестив ноги.

— Вопрос слишком серьезный, моя Сарита. Что ты желаешь теперь делать? — она нахмурилась, почувствовав его серьезность.