— Не волнуйся, за эти годы я научилась хитрить и быть осто­рожной. Горькая жизнь делает из простодушных девиц изво­ротливых лисиц. — Зоя встала со скамьи. — Что ж, я готова ехать в Кафу хоть сегодня. Яд — при мне, а остальное... день­ги, одежда, повозка с кучером...

— Об этом не беспокойся, это моя забота! — Марина под­нялась вслед за подругой и взяла ее за плечи, заглядывая в гла­за. — Зоя, мы на страшное решаемся! Давай поклянемся, что эта тайна останется между нами!

— Я готова. Клянусь!

— И я клянусь!

Они замолчали, глядя друг на друга — бледные, с горящими глазами и сжатыми губами. В этот миг Марина испытала чув­ство падения в бездну, которое иногда посещало ее в кошмар­ных снах.

Глава третья

Одна из стен внешней крепости Кафы совпадала с за­щитной линией цитадели, прочие же куртины[8] были включены в состав обширного общего кольца, оги­бавшего город. Внешнюю крепость начали возводить несколь­ко лет назад по распоряжению генуэзского дожа Антонетто Адорно, и вот сейчас, при нынешнем консуле Кафы Бенедет­то Гримальди, ее строительство было почти завершено.

Донато оглядывал кладку морского фасада крепости и ди­вился мастерству фортификаторов, сумевших даже при не­достатке местных монолитов соорудить надежную защиту от ветра и волн. Устойчивость обеспечивалась особым стро­ением стен, выдвинутых к морю треугольниками, и земля­ной насыпью, скреплявшей подножия куртин и башен из­нутри.

Бенедетто Гримальди вызвал Донато как одного из своих во­енных советников, чтобы тот осмотрел новые укрепления на предмет удобства вести с них бой в случае нападения врага. Кафа, надежно защищенная с моря, сильная искусством генуэз­ских мореходов, не раз подвергалась разрушительным атакам с суши, а потому должна была постоянно заботиться о своих укреплениях.

По поручению консула Донато привозил для отделки ба­шен особый мелкозернистый камень охристо-серого оттен­ка, который добывали в предгорьях поблизости дороги на Солхат.

Обязанности службы, порой обременительные, отнимали время, но зато помогали заводить влиятельных друзей и заклю­чать выгодные договора.

Однако на этот раз за две недели пребывания в Кафе Донато так соскучился по жене и детям, что не хотел более задерживать­ся лишнего дня. И потому он был не на шутку раздосадован, когда утром Бенедетто Гримальди заговорил с ним о том, что надо бы поехать к хану Тохтамышу в Солхат и разведать, что он замышляет в отношений генуэзских владений. Тохтамыш зна­чительно усилился и загордился после успешных сражений в Москве и на Кавказе и теперь даже послал к мамлюкскому сул­тану своего крымского бея Хасана ибн Рамазана, которого при­няли в Египте с большим почетом. Естественно, консул был обеспокоен усилением непредсказуемого восточного деспота, чья ставка располагалась столь близко от Кафы.

Но Донато, уже настроившемуся на возвращение в Подере ди Романо, не хотелось ехать в Солхат. Чтобы отделаться от до­садного поручения, он заверил консула, что сейчас Тохтамыш для Кафы не опасен, поскольку есть сведения, что он собира­ется в ближайшее время воевать где-то в Закавказье, а потому поездку в Солхат вполне можно доверить Кристофано — по­мощнику Донато.

Договорившись таким образом с Бенедетто Гримальди, До­нато наутро собирался отправиться в свое поместье, где толь­ко и мог по-настоящему отдыхать душой и телом.

Поднимаясь от морского фасада крепости наверх, он подо­шел к мосту, переброшенному через ров, и оглянулся на при­брежную часть города, залитую пурпуром осеннего заката. Сен­тябрь был теплым, как шесть лет назад, когда он впервые ступил на таврийскую землю и встретил девушку, ставшую его судьбой...

Не успел Донато перейти мост, как сзади его тронула чья-то рука и раздался знакомый грубоватый голос:

— Мессер Донато, позвольте вам сказать!

Неожиданным собеседником оказался трактирщик Фестино из «Золотого колеса». С тех пор как из Кафы в Геную уехал один из совладельцев таверны — Лукино Тариго, бывший кор­сар, с которым Донато связывали приятельские отношения, единственным хозяином «Золотого колеса» стал пожилой вдо­вец Гульельмо Ванитози. Он был не то дальним родственни­ком, не то опекуном девицы Бандекки, которая благодаря сво­ей привлекательной наружности и веселому нраву пользовалась успехом у мужчин и сделала таверну весьма известной в Кафе. Но, впрочем, самой Бандекке это не придало доброй славы; как она ни старалась, ей не удалось заполучить в мужья ни До­нато, ни Лукино Тариго, ни других молодых благородных дво­рян. В конце концов она довольствовалась ролью законной хо­зяйки «Золотого колеса», женив на себе Гульельмо, который в последние годы стал совсем слаб головой и безропотно отдал бразды правления таверной и гостиницей в руки своей ново­испеченной жены. Теперь Бандекка полностью заправляла в «Золотом колесе», а старый верный Фестино был ее главным помощником.

Остановившись, Донато вопросительно посмотрел на трак­тирщика, и тот вполголоса затараторил:

— Синьор, в нашей гостинице сейчас остановился мессер Лукино Тариго, и он хочет с вами встретиться. Но так как мес­сер Лукино приехал в Кафу тайно, то он просит вас никому об этом не сообщать, а пойти к нему прямо сейчас. Он остано­вился в той комнате, в которой жил и раньше.

— Лука приехал тайно? — удивился Донато. — Странно, по­чему? Он сам тебе об этом сказал?

— Нет, хозяйка велела передать. Хорошо, что я вас быстро отыскал. Но я ведь знал, что вы где-то возле новой крепости.

Поскольку хозяйкой трактира была Бандекка, Донато такое приглашение показалось немного подозрительным, ведь он давно знал, что разбитная красотка ищет повода с ним встретиться. Но он был слишком заинтересован возможностью уви­деть своего давнего знакомца Лукино Тариго, чтобы отказать­ся последовать за Фестино.

Шесть лет назад, когда Донато приехал в Кафу, генуэзский купец и корсар Тариго был одним из первых местных жителей, с которыми он познакомился. Впоследствии именно Лукино помог ему, хоть и небескорыстно, добраться до поля сражения на Руси, чтобы спасти сыновей искусного лекаря Симоне, ко­торый лишь один мог исцелить смертельно раненную Марину...

Воспоминания о прошлом нахлынули на Донато по дороге к «Золотому колесу», заставив невольно ускорить шаг в пред­чувствии встречи и беседы с веселым проходимцем Лукино.

Между тем незадолго до этого в таверну робко проскользну­ла женщина, закутанная в грубое темное покрывало. Она была похожа на нищую странницу-богомолку, и в ней вряд ли кто-то разглядел бы дочь кафинского корабельщика Зою, даже если бы среди посетителей случайно оказались ее знакомые.

Впрочем, как ни странно, но в этот вечерний час таверна была почти пуста; лишь два-три завсегдатая допивали за сто­лом свое вино, да и тех хозяйка поспешно выталкивала, ссы­лаясь на какой-то церковный праздник и консульский указ за­крывать питейные заведения до темноты.

Зоя узнала хозяйку «Золотого колеса», небезызвестную Бандекку, которая за прошедшие годы пополнела, однако не утра­тила своей былой красоты — чуть грубоватой, но броской. Те­перь, будучи замужней женщиной, Бандекка прятала волосы под чепец, хотя все же ухитрялась выпустить наружу несколь­ко упругих темно-пепельных локонов, а платье с облегающим лифом и глубоким вырезом соблазнительно приоткрывало ее пышную грудь.

Когда завсегдатаи были выдворены из таверны, хозяйка не­довольно взглянула на нежданную посетительницу, скромно притаившуюся в углу:

— А тебе, сестрица, что здесь делать? Милостыню пришла просить?

— Нет, госпожа... хотя и не откажусь, если подадите бедной страннице, — с поклоном ответила Зоя. — Я слышала, что в вашей гостинице остановился один благочестивый монах — фра Бернардо, который совершил паломничество к святым местам. Так я бы хотела его видеть и получить у него благо­словение.

— А я и не знала, что этот монах — святой человек, — усмех­нулась Бандекка, обращаясь к помогавшему ей слуге. — Слы­шишь, Ваноццо, а я тебе еще говорила, что он похож на вора, сбежавшего из тюрьмы. Вот ведь как можно ошибиться! Ока­зывается, фра Бернардо — паломник, знаменитый среди на­ших богомольцев.

— Так он здесь, в «Золотом колесе»? — уточнила Зоя, скры­вая волнение.

— Здесь. Должно быть, молится в своей келье, — хихикну­ла Бандекка. — Ступай, Ваноццо, проводи ее к нашему свято­му гостю.

Слуга повел Зою через внутренний двор, по сторонам кото­рого располагались помещения для постояльцев. Комната фра Бернардо находилась в конце двора, там, где жили бедные по­стояльцы, и оказалась такой маленькой и темной, что и вправ­ду напоминала келью.

Мужчина в монашеском одеянии как раз зажигал светиль­ник, когда к нему, коротко постучавшись, вошел трактирный слуга и насмешливо объявил:

— Принимай гостью, святой отец! К тебе паломница-бого­молка пришла.

Ваноццо пропустил вперед Зою и удалился. Нероне цепким взглядом охватил закутанную женскую фигуру. Зоя поежилась, заранее холодея от страха при мысли, что придется вступить в поединок с этим опасным человеком, который одним взгля­дом был способен внушить страх. На миг она пожалела, что осмелилась на такой риск, но теперь отступать было поздно.

— Я не привык разговаривать с людьми, которые скрывают свое лицо. — Нероне мрачновато усмехнулся. — Или ты бо­ишься меня, сестрица? Но тогда почему пришла?

— Нет, святой отец, я скрываюсь не от вас, а от злых лю­дей. — Зоя откинула с лица покрывало. — Бедную монахиню всякий может обидеть.

Вероятно, выговор Зои, путавшей латинские и греческие слова, насторожил собеседника, и он спросил:

— Так ты монахиня римской веры? А почему у тебя такой странный выговор?

Зоя заранее посоветовалась с Мариной, как надо отвечать в случае такого вопроса: