— Где мы? Что со мной?

— Успокойся, Кириена! — кинулась к ней Аврелия. — Мы уже не на корабле Коршуна, а на другом! Угуччоне убит, а мы спасены! Тебя ранили, но ты поправишься!

— Если я умру, передай Роману, что я всегда его любила и буду любить даже на том свете!.. — взволнованно прошепта­ла Кириена.

— Он тоже тебя любит, и ты не умрешь! — воскликнула Авре­лия. — Господин Филимон — хороший врач, он вылечит тебя.

— А мы больше не пленницы? — спросила Кириена, обво­дя каюту воспаленным взглядом. — Нас не продадут в рабство?

— Я надеюсь, что те, кто нас освободил, — благородные лю­ди, сказала Аврелия и бросила вопросительный взгляд в сто­рону лекаря.

Он слегка ухмыльнулся и заметил:

— Благородство — редкий товар в наши дни, особенно сре­ди корсаров.

— Вы намекаете, что нас освободят за выкуп? — спросила Аврелия.

— Не знаю, что придет в голову моим хозяевам, — пожал плечами Филимон. — Может, они просто пожалеют таких юных и, кажется, образованных девушек. Ведь вы, похоже, из уважаемых семей? Как это ваши родители за вами не догляде­ли? Или бандиты-нехристи схватили вас где-нибудь в дороге?

Кириена начала было с жаром рассказывать, как их обма­ном выманили из Кафы, но лекарь тут же заметил, обращаясь к Аврелии:

— Твоя подруга слишком возбуждена, ее надо успокоить. К тому же ей вредно говорить. Пусть уснет, а ты мне все рас­скажешь.

Он дал Кириене какого-то лекарства, и вскоре она, затих­нув, погрузилась в глубокий сон.

Аврелия же поведала Филимону историю их с Кириеной по­хищения и пребывания на корабле работорговцев. Выслушав ее, лекарь горько усмехнулся:

— Что же обвинять турок и татар, если христиане сами им помогают? Похоже, что алчность правит миром, а вера для многих — только прикрытие.

— Неужели ваши хозяева такие же? — осторожно спроси­ла Аврелия. — То есть, я хочу сказать... они честные корса­ры или...

— Честность не бывает абсолютной, дитя мое. Но, во вся­ком случае, работорговлей ни синьор Ринальдо, ни синьор Ро­дриго не занимаются.

— Расскажите мне о них, господин Филимон, — попросила Аврелия.

— Прежде выпей вот это, тебе тоже надо успокоиться и при­ободриться.

Он дал Аврелии какой-то настойки, имеющей винный при­вкус, и, напившись, она уже через несколько секунд почув­ствовала прилив энергии. Но собственное состояние интере­совало ее не так сильно, как личности людей, на корабле которых она оказалась.

— Значит, ваших хозяев зовут Ринальдо и Родриго? — снова обратилась она к Филимону. — Но Родриго — имя испанское.

— Да, Родриго Алонсо де Кампореаль — испанец. Он из тех арагонских переселенцев, которые давно уже обосновались в Афинском княжестве и в Константинополе. А Ринальдо Сан­тони — генуэзец.

— А кто капитан этого судна?

— Родриго. Он владелец и капитан «Альбы». А у Ринальдо — другой корабль, тоже довольно большая галера. Он назвал ее «Вероника» в честь племянницы.

— Вероника? — сразу же насторожилась Аврелия. — Это та красивая девушка с пышными темными волосами? Не ее ли называют Вероника Грозовая Туча?

— Да, говорят, именно из-за волос ее смолоду так и прозва­ли. О ней, конечно, много лишнего болтают, людская молва горазда на вымыслы. А наверняка можно сказать лишь то, что Вероника — отважная девушка, не хуже других корсаров. Она даже однажды командовала кораблем, когда Ринальдо был в отъезде, а его помощника ранили.

— Какая странная девушка... — пробормотала Аврелия. — И что же, она все время живет среди корсаров? А как же семья?

— У нее нет семьи, она сирота. Ее с детства воспитывал дя­дя, а он — морской бродяга, так уж сложилась его судьба.

— А муж или жених у нее есть? — Аврелия с трудом реши­лась на этот вопрос.

— Да как тебе сказать, девушка... — Филимон усмехнулся. — Она ни с кем не обвенчана, но, кажется, собирается замуж за Родриго. Во всяком случае они давно уже вместе.

Аврелия ожидала подобного ответа, и все же после слов Фи­лимона ее словно что-то царапнуло изнутри. Конечно, Родри­го и Вероника — любовники или будущие супруги, а потому темноволосая красавица имеет на него право. И она не из тех, кто уступит своего возлюбленного каким-то случайным дев­чонкам. Но, не показывая Филимону своего невольного уны­ния, Аврелия бодрым голосом сказала:

— Буду надеяться, что ваши хозяева достаточно благородны и освободят пленников. А когда нас с Кириеной доставят в Ка­фу, наши родители, конечно, отблагодарят синьоров. Только бы Кириена поправилась...

— Может, она и поправится, но не думаю, что вы скоро по­падете в родной город. Кафа отсюда далеко.

— Далеко?.. — растерялась Аврелия. — А где же мы оказа­лись? У западных берегов Таврики?

— Нет, Таврика отсюда — на восток. Ближайшие гавани — возле Ликостомо и Монкастро. Слыхала о таких?

— Да. Я знаю, что там есть генуэзские крепости.

— Есть крепости, и консул есть, только самих генуэзцев очень мало, — усмехнулся Филимон. — Да ведь и в Кафе их не­много, зато они правят... по договору с татарами. Так вот, сейчас мы, девушка, направляемся скорее всего в Монкастро. Там у мессера Ринальдо есть дом. Я думаю, он разрешит вам с по­другой пожить в этом доме, пока она не поправится. А после сможете добраться до Кафы на попутном корабле.

Больше он ничего не успел добавить, потому что в каюту, рывком распахнув дверь, вошла Вера.

— Ступай, Филимон, пора тебе заняться нашими ранены­ми матросами, а не возиться с этими девицами, — сказала она, окинув взглядом всех присутствующих. И, когда грек, взяв сумку с лекарскими принадлежностями, вышел, объявила, об­ращаясь к Аврелии: — Мы решили высадить пленников в бли­жайшей гавани, а это будет у устья Дуная. Там неподалеку го­род Ликостомо, в нем и найдут вспомоществование, чтобы добраться домой. И пусть скажут спасибо, что мы их освободили. — Она с вызовом посмотрела на Аврелию. — Тебя это тоже касается, выйдешь на берег вместе со всеми. Мы не мо­жем всех вас тащить в Монкастро.

— Но я не могу оставить свою подругу, она ранена, ей ну­жен уход! — воскликнула Аврелия, раскинув руки над Кириеной, словно пытаясь защитить ее от невидимого врага.

Вера, у которой не было в жизни настоящих подруг, на мгно­вение заколебалась, увидев это проявление женской дружбы, но тут же резким тоном возразила:

— Ничего, в Монкастро найдется кому подлечить твою раненую. А потом отправим ее домой на попутном корабле.

Она не заметила, как во время этих слов за ее спиной по­явились Ринальдо и Родриго.

— Нет, я не оставлю Кириену! — упрямо тряхнула головой Аврелия, и этот ее жест показался Ринальдо знакомым: так де­лала Вера, когда настаивала на своем.

— В самом деле, зачем разлучать подруг? — с некоторой по­спешностью вступил в разговор Родриго. — Отвезем их обеих в Монкастро. И пусть за раненой ухаживает эта сеньорита... как ваше имя?

— Аврелия! — девушка бросила быстрый взгляд на испан­ца, но тут же опустила глаза.

— Может, ты еще захочешь открыть монастырскую больни­цу в доме моего дяди? — недовольно проворчала Вера, поко­сившись на Родриго.

— Но я тоже считаю, что мы должны дать приют этим де­вушкам, — заявил Ринальдо. — Ты же видишь, Вероника: они из благородных семей, им трудно будет оказаться одним на чу­жой земле, среди простолюдинов.

— Какое сочувствие к девкам, которых наверняка заманил на корабль красавчик Угуччоне! — фыркнула Вера и поверну­лась уходить. — Прямо не корсары, а святые угодники!

Ринальдо кинулся вслед за ней и, догнав ее на палубе, схва­тил за локоть и требовательным тоном спросил:

— Что с тобой, Вероника? Откуда такая злоба на эту девуш­ку, Аврелию? Впрочем, кажется, я понимаю: она слишком кра­сива. Ты ревнуешь к ней Родриго? Но как же ты будешь даль­ше с ним жить, если так мало в нем уверена?

— Ах, дядя... — глаза ее заметались, избегая его прямого взгля­да. — Я, кажется, уже вообще ни в ком не уверена... кроме тебя.

И, отвернувшись, она пошла прочь, к группе матросов, со­бравшихся вокруг Габриэле, который после напряжения бит­вы всегда входил в роль весельчака и рассказчика. И никто из них не заметил, как, быстро моргая, девушка сумела прогнать из глаз набегающие слезы.

Глава четвертая

Как ни была Аврелия неопытна и, в сущности, наивна, но и она не могла не заметить, что нравится Родриго. Он пользовался любой возможностью и всяким пред­логом, чтобы заглянуть в каюту, где поместили двух кафинских девушек, и с интересом расспрашивал об истории их похище­ния. Иное дело, были ли его чувства глубоки, или, что казалось Аврелии более вероятным, — он просто ради разнообразия ре­шил приударить за хорошенькой девушкой и, по возможности, склонить ее к греху. Она старалась делать вид, что не замечает его пристальных, обжигающих взглядов, и, чтобы не смотреть на Родриго, наклонялась к Кириене, которая не переставала бредить и метаться в лихорадке. А испанец в такие минуты то­же подходил поближе к раненой и, словно невзначай, касался руки или плеча Аврелии. Она чувствовала, как при этом горят ее щеки, учащенно бьется сердце, и несколько раз хотела на­помнить Родриго о его невесте, но не решалась.

Зато Вера сама напоминала ему о себе: она обычно загляды­вала в каюту через пару минут после Родриго и под каким-ни­будь предлогом звала его за собой. При этом Аврелии она ни­чего не говорила, даже не удостаивала ее взглядом.

Двусмысленное внимание Родриго и скрытая ревность Гро­зовой Тучи становились для Аврелии невыносимы — тем более в условиях закрытого пространства, на корабле, где она боялась лишний раз выйти из каюты, чтобы не нарваться на грубые шут­ки морских вояк, на их бесцеремонное разглядывание, словно она голая стояла между ними. При этом, как заметила Аврелия, с Вероникой моряки обращались уважительно, словно она бы­ла не только равной им, но и лучшей из них. Нет, Аврелия не завидовала Веронике, даже когда видела ее силу и сноровку; девушке, воспитанной в благородном доме, с детства внушали, что женщина должна быть женственной и нежной, обладать хоро­шими манерами, что в этом ее достоинство и привлекательность. Да и книги, которые она читала, учили тому же. И все-таки было в Грозовой Туче нечто такое, что помимо воли внушало Аврелии уважение. Она видела в Веронике ту внутреннюю свободу и смелость, которых ей так не хватало самой и к ко­торым она всегда бессознательно стремилась. Даже беглых на­блюдений за темноволосой красавицей Аврелии оказалось достаточно, чтобы понять: эта женщина умеет себя поставить, с ней всерьез считаются мужчины, включая ее дядю и жениха. И от таких мыслей Аврелии становилось грустно, и сама себе она начинала казаться глупой и беспомощной девчонкой.