— А что же мне оставалось делать, как не драться? Я реши­ла, что лучше умру, чем стану рабыней басурманов. Спасибо вам, сеньор Родриго, вы наш спаситель. По правде говоря, я тоже была восхищена вашей смелостью и боевой сноровкой.

— Но я ведь мужчина. А вот ты, девушка, показала себя бо­лее мужественной и умелой, чем иные воины. И все-таки мне очень обидно за тебя.

— Обидно? Почему? — она удивленно и настороженно взглянула ему в глаза.

— Подумай сама. Ты же не проведешь всю жизнь на корсар­ском корабле, переодевшись моряком? Рано или поздно тебе придется стать женщиной. Но сможешь ли? Кажется, ты избе­гаешь мужчин. А ведь, чтобы принести мужчине наслаждение, надо и самой его испытывать. Ты же хочешь быть счастливой и любимой? А этому надо учиться.

Вере показалось, что он подзадоривает ее, и она ответила с вызовом:

— Разве это такая уж трудная наука?

— Гм, смотря кто учитель. Хотя и от ученицы многое зависит.

В этот момент приор подошел к Родриго и, окинув недобро­желательным взглядом девушку, увел его в сторону. Уходя, ис­панец оглянулся на Веру, которая смотрела ему вслед и мыс­ленно повторяла его слова о науке быть женщиной.

Глава пятая

Чем больше времени проходило после расставания с Ро­дриго, тем яснее Вера понимала, что образ молодого испанца сладкой занозой проник ей в сердце. Впервые она думала о мужчине не как диковато-наивная девчонка и не как независимая, приравнявшая близость к насилию, амазон­ка, а как женщина, готовая к любви. Она еще не умела любить так, чтобы самой испытать счастье и подарить его мужчине, но уже была уверена, что усвоит эту таинственную науку не хуже, чем усвоила премудрости морского боя. Она знала, что умеет быть упрямой в достижении цели, а ее цель была — завоевать любовь Родриго.

Еще на корабле, по пути из Константинополя в Монкастро, она уже начала просить Карло научить ее грамоте, так как хо­тела прочесть стихи, которые подарил ей испанец. Карло вна­чале удивился ее рвению, но потом, увидев однажды Веру, сто­явшую на корме и задумчиво разглядывавшую исписанный листок, тут же высказал догадку:

— Ты хочешь знать грамоту, чтобы прочесть чье-то послание?

Может, кто-то другой и смутил бы Веру этим вопросом, но не Карло; к нему она относилась как к старшему другу или род­ственнику, которому с детства привыкла доверять почти все свои тайны. И потому, не мудрствуя лукаво, девушка протяну­ла Карло листок и попросила:

— Прочти, что здесь написано. Я, конечно, и сама скоро на­учусь читать, но...

— Но тебе не терпится прочесть это как можно быстрей? — усмехнулся Карло. — Может, скажешь, какой счастливчик за­интересовал Грозовую Тучу столь скучным для нее делом, как письмо? Впрочем, я догадываюсь... Не этот ли красавец аван­тюрист из арагонской фамилии?

— А чем он тебе не нравится? — вспыхнула Вера. — Он наш спаситель, разве не так? И он оказался отважным воином!

— Не спорю, — вздохнул Карло. — Но я совсем мало знаю этого Родриго Алонсо, чтобы судить о его достоинствах и по­нимать его намерения. Только мне кажется, все эти отпрыски аристократических родов, даже бастарды, слишком горды и вы­сокомерны, и простой девушке, вроде тебя, не стоило бы на него засматриваться.

— Мы с дядей тоже аристократического рода! — вскинула голову Вера. — И то, что мы обеднели, не сделало нас хуже. Мы так же можем и разбогатеть, если у Ринальдо хорошо пойдут дела на службе у родосских рыцарей. И я хочу стать грамотной, чтобы не только это послание читать, но и многое другое. Что же до Родриго, то при расставании он не показался мне высокомерным. А этот сонет он сочинил для меня.

— Что ж, посмотрим... — Карло присел на тумбу у кормо­вой надстройки и, развернув лист с посланием, четко проде­кламировал:

Задумчивый, надеждами томимый,

брожу один, стараясь стороной

всех обходить — за исключеньем той,

кого в душе зову своей любимой.

Бежать бы мне, бежать, пока живой;

она, быть может, друг себе самой,

но нам с Амуром враг непримиримый...[26]

Карло прервал чтение и ироничным взглядом посмотрел на Веру:

— Сонет хорош, хотя Родриго сочинил его не сам, а пере­писал у флорентийского поэта Петрарки. Но, по крайней ме­ре, испанца можно похвалить за вкус к поэзии.

— Но, кажется, ты прочел не до конца, — нахмурилась Ве­ра. — Что там дальше?

— Совсем немного, — усмехнулся Карло и завершил чтение:

И вот она идет, и, если я

не ошибаюсь, светом состраданья

на этот раз исполнен гордый взгляд.

И тает робость вечная моя,

и я почти решаюсь на признанья,

но вновь уста предательски молчат.

Вера выхватила лист у Карло и, отбежав на другой конец ко­рабля, долго стояла в задумчивости, прижав письмо Родриго к своей груди.

«Она, быть может, друг себе самой, но нам с Амуром враг не­примиримый... Гордый взгляд... Робость вечная моя... Он с умыс­лом выбрал эти стихи, чтобы намекнуть мне о своих чувствах, — улыбаясь, думала девушка. — Он считает меня гордячкой, чуждой любви, «врагом Амура», а потому втайне робеет передо мной, хотя старается казаться насмешливым. Но, как только мы встретимся вновь, я дам понять ему, что тоже думаю о нем, готова полюбить...»

Она с незнакомым ей раньше волнением представляла, как при встрече посмотрит в глаза Родриго и прочтет в них под­тверждение его любви. Но к началу августа, когда он обещал приехать, она должна стать другой — настоящей женщиной, образованной, изящной, умеющей любить. Чтению ее на­учит Карло, изящным манерам — кто-нибудь из благород­ных матрон в Монкастро, а вот любви... здесь у нее учителя не было.

Вечером корабль бросил якорь вблизи древнего городка Месемврия, расположенного на острове, соединенном с сушей узким перешейком. Этот городок был раньше болгарским, по­том византийским, а недавно в нем начали хозяйничать тур­ки, которые, правда, здесь еще не обосновались окончатель­но. Карло назвал Месемврию «ничейным городком», где пока могут найти передышку во время плавания как христианские, так и мусульманские суда.

Команда «Вероники», однако, не решилась к ночи выса­диться на малознакомый берег, а лишь только утром, при све­те зари, Карло приказал отрядить в городок две шлюпки, что­бы пополнить запасы воды и продовольствия, а также купить парусину. До Монкастро было уже недалеко, но Карло опасал­ся, что погода испортится и плавание может затянуться. В од­ну из шлюпок сел Карло с двумя матросами, в другую — кок Гоффо, корабельный плотник Рустико и двое носильщиков, выполнявших и роль гребцов. В последнюю минуту Вера не удержалась и вскочила в лодку следом за Карло, хоть он и воз­ражал. Матросы взялись за весла, и шлюпка быстро засколь­зила к берегу.

На месемврийском базаре было немало турок и татар, про­мышлявших работорговлей, а потому итальянцы старались держаться вместе, не удаляясь друг от друга ни на шаг.

Но, когда, купив самое необходимое, они вернулись к бере­гу, Вера невольно отвлеклась и отошла в сторону от своих спут­ников, погружавших в шлюпки мешки с продовольствием и бочки с водой и вином. Внимание Веры привлекло неболь­шое парусно-гребное судно — фуста; такие чаще всего приме­нялись таврийскими купцами для перевозок по Черному мо­рю. Этот корабль, в отличие от «Вероники», остановился не на расстоянии от берега, а прямо у причала бухты, — видимо, вла­делец фусты хорошо знал местных обитателей и никого здесь не опасался. Корабль явно готовился к отплытию, но трап еще не убрали, по нему матросы заносили какие-то ящики, а ка­питан сверху что-то им кричал. По обрывкам фраз Вера поня­ла, что это купеческое судно из Кафы и сейчас туда направля­ется. Девушка знала, что Кафа — большой город, сравнимый с Генуей и даже с Константинополем, и ей давно хотелось там побывать, но дядя почему-то не любил ездить в Кафу и ни разу не взял туда племянницу. Однако теперь, после встречи с Родриго, Вера вдруг подумала, что ей непременно следует побывать в Кафе, Солдайе и во всех таврийских городах. Ведь если Родриго, с благословения святых отцов, станет черномор­ским корсаром, то должен будет изучить таврийское побере­жье во всех подробностях, и в этом могла бы ему помочь его подруга... нет, жена!

С мыслью о Родриго Вера бросила рассеянный взгляд на го­товую отчалить фусту — и вдруг замерла, почувствовав, как хо­лод пробежал по спине. На палубе стоял, опершись о перила, молодой мужчина в красном полукафтане-таперте, перехва­ченном в талии зеленым поясом, и синей суконной шляпе, украшенной ярко-желтой лентой.

И этот пестрый пассажир фусты был не кто иной, как тот самый «красавчик», о котором Вера помнила все три года, мечтая отомстить! Она побледнела, и крик застыл у нее в гор­ле — так хотелось ей сейчас же, сию минуту, кинуться с но­жом на насильника, погубившего в зародыше рассвет ее жен­ственности. В этот миг «красавчик» встретился с ней глазами и, кажется, узнал ее. Ответив насмешливой улыбкой на пол­ный ненависти взгляд Веры, он тут же отвернулся и покинул палубу.

А Вера, опомнившись, бросилась бежать к Карло, который уже готовился сесть в шлюпку и оглядывался по сторонам, ища девушку. Увидев, что Вера побледнела и вся дрожит, он кинул­ся ей навстречу:

— Что такое? Тебя кто-то испугал?

— Там... там, на той фусте — тот самый «красавчик»... на­сильник. Клянусь, это он! Я должна ему отомстить!

— На какой фусте? — Карло посмотрел Вере через плечо. — На той, что сейчас отчалила?

Вера оглянулась. На корабле кафинского купца уже отдали швартовы, и полоса воды между судном и причалом медленно увеличивалась.

— Нет!.. Он не должен уйти от расплаты! — вскрикнула Ве­ра. — Я поклялась жизнью, что убью его! Карло, мы должны догнать этот корабль!